Страна Арманьяк. Бастард

— Ты уже знаешь, что случилось с твоим отцом?

— Да, падре... Он умер...

— Его подло убили, — лицо старика исказилось от гнева. — Приказ убить отдал сам узурпатор. Без сомнений!

— Я знаю.

— Его накажет господь! — старик яростно вздел руку вверх, на лице промелькнула дикая злоба.

— Я не сомневаюсь, что так и будет, падре, но сейчас мне бы хотелось знать, что делать дальше. Все планы рухнули, — я постарался определить разговор в нужное русло.

Проклятия и кары небесные на голову Луи, — это конечно хорошо, но желательно определится с земными делами. Моими делами. Сам я в этом мире еще как младенец, а вот старик — знать бы еще кто он, может реально растолковать, что к чему и направить на путь истинный. И желательно чтобы этот путь не привел меня к плахе... или дыбе... черт, кто же он? И бастард ничего не собирается подсказывать...

Старик взял себя в руки и сказал:

-Я рад, что у тебя как всегда холодная голова. Ладно, обо всем потом. Сейчас я прикажу приготовить воду, омоешь чресла, потом поешь, и поговорим, — старик открыл дверь, собираясь уходить, но обернулся и спросил. — Кстати, почему ты не назвал пароль у ворот?

— Я его не помню. Когда уходил из Лектура упал с лошади и ударился головой, — я показал на ссадину на лбу. — Многое вылетело из памяти. Даже с трудом вспомнил, кто я есть.

— Такое бывает, Господь поможет тебе все вспомнить, — старик перекрестил меня и вышел.

Я присел на узкую кровать, стоявшую у стены, и осмотрелся. Аскетическая обстановка. Очень напоминает монашескую келью. Скорее всего, она и есть. Скромное распятие на стене. Грубо сколоченный стол и стул. На столе рукописная книга, прибор для письма и толстая восковая свеча в бронзовом подсвечнике.

Кто же этот старик?

Если размышлять логически...

Знает бастарда близко, обращается по имени и на ты...

Паука ненавидит реально, ненависть так и сквозит...

В приюте определенно — главный, а может даже и не в только приюте. Это заметно по его властности... Смирением от него и не пахнет...

Ждал меня, даже на этот счет был приготовлен пароль, значит, есть реальный план.

А что гадать, пока все складывается неплохо... Вон даже союзник неожиданный нарисовался.

На всякий случай вытянул дагу из ножен, положил рядом и прилег на кровать.

Только сейчас почувствовал, как устал, спина непривычная к долгим поездкам задубела намертво. А то ли еще будет? До Арагона путь не близкий... кони да лошадки, основное средство передвижения, ебтыть, до паровозов века и века...

Скрипнула дверь, и вошел старик. В руках он нес глиняную миску накрытую ломтем хлеба и большой кувшин.

Заметив обнаженную дагу, сказал.

— Ты здесь в безопасности Жан, нет нужды осквернять обитель обнаженным оружием, — монах поставил еду на стол, и присел рядом на кровать. — Вставай, поешь, воду для тебя греют, монахи уже совершали омовения, так что придется подождать.

— Где мой слуга? — в миске оказалось вареное мясо с зеленью и чесноком, а в кувшине удивительно вкусный шипучий слегка хмельной напиток.

— Он ухаживает за лошадьми. Позже, его покормят и устроят на ночлег, — монах тоже налил себе в глиняную кружку из кувшина. — С каких это пор ты стал беспокоиться о слугах?

— Когда вокруг тебя одни враги, даже в слуге можно найти друга.

— Ты взрослеешь мой мальчик, — монах одобрительно кивнул головой.

— Хороший у вас... — я показал пальцем на кувшин, и запнулся, не зная как назвать напиток.

-Это да, — согласно кивнул монах. — Сидр в этом году удался на славу, отец Бартоломео известный мастер на весь Арманьяк, жаль только страдает грехом невоздержания. Но хватит о пустом. Рассказывай, Жан.

Я прожевал кусок мяса, оказавшийся очень вкусной говядиной, отпил сидра и спросил напрямую:

— Я думаю, стоит начать с того, падре, что вы мне скажете кто вы? Я многое вспомнил, а вот вас нет.

— Неисповедимы пути Господни, — старик перекрестился. — Я бы предпочел, чтобы ты забыл другие вещи. Я твой духовник. Имя мне Иаков, я приор Ордена братьев проповедников в этой провинции. Имя мое в миру нет нужды называть, да я его уже и сам забыл.

Ну вот... Потихоньку все начинает проясняться, хотя, кто такой духовник, для меня все равно непонятно.

— А что вы делаете, падре Иаков, в этом приюте? — задал вертевшийся на языке вопрос.

По моему разумению, приор провинции достаточно большая шишка в церковной иерархии, что бы находится в каком-то захолустном приюте для паломников.

— Видимо, ты действительно многое забыл... — старик грустно покачал головой. — Я здесь, что бы встретить тебя, оказать по нужде посильную помощь и при необходимости дать убежище. Я получил письмо с голубем от твоего отца, упокой господь его душу и прости грехи, и сразу под видом инспекции выехал сюда. Теперь вспомнил?

— Смутно...

— По большому счету это уже неважно. Теперь расскажи о планах твоих, — старик пристально посмотрел мне в глаза.

— Планы... — я добавил сидра в кружки себе и доминиканцу. — А что вы, падре, сами знаете о моих планах?

— Жан, Жан, — старик покачал головой. — Ты каким был, таким и остался, хотя излишняя предосторожность это не самая худшая твоя черта.

— Предосторожность сейчас жизненно необходимая черта, падре. Прошу вас ответить на мой вопрос.

— Насколько мне известно, ты должен был отправиться в Арагон, искать помощи у рея Хуана. Не так ли? И как ты понимаешь, сейчас это предприятие потеряло всякий смысл, мой мальчик, — говоря это, старик перебирал косточки четок и не переставал смотреть мне в лицо.

— Почему, падре? Хуан не стал питать приязни к Луи. В Арманьяке еще есть наши сторонники и если одновременно с вторжением, они откроют боевые действия здесь, положение Всемирного Паука станет очень шатким. Бритты обязательно воспользуются этой войной и вторгнутся на побережье. Добавим Бургундию и Гиень, которые также поспешат отхватить свой кусок. Так что не все так печально как кажется. Сложно, не спорю, но все равно повода опускать руки я не вижу. Это конечно я нарисовал идеальный вариант, но даже если он наполовину свершится, Луи надолго, если навсегда, потеряет свои позиции на Юге, — сам от себя не ожидая такой горячности, пылко выложил свои соображения.

О подобном развитии событий я думал, чуть ли не с первого дня попадания в этот мир. Информацию к размышлению дали записи в дневнике бастарда и дополнились обрывками сведений почерпнутых из общения с евреем Исааком, де Граммоном и де Люмьером. Окончательно же все оформилось в более-менее прорисованный план только сейчас, в разговоре с духовником.

Доминиканец, не перебивая, дослушал до конца, и задал тот самый вопрос, на который я так и не смог в своих размышлениях найти ответа:

— Не спорю, идея при правильном ее воплощении в жизнь может быть хороша. Но что тебе с нее? Кем ты себя видишь после освобождения фамильный земель?

— Паука должна постигнуть кара за совершенное предательство и злодеяния...

— Жан! — перебил меня отец Иаков. — Оставь Паука в покое, его судьба предрешена Господом, и поверь, он воздаст ему сторицей. Я задал вопрос: что лично ты получишь от этой войны кроме удовлетворенного чувства мести?

— Я верну себе свое место падре!

— Твое место в монастыре мой мальчик, — грустно сказал старик. — Ты плод кровосмесительного греха и тебе не место в мире. Ты занимал определенное положение, пока был жив твой отец. После его смерти, запомни, никто и никогда не поддержит твои права. Я считаю это величайшей несправедливостью, но...

— Как это падре? Я же бастард, я выблядок, а вы не поддерживаете позицию церкви матери нашей, — со злостью выпалил я доминиканцу.

Причем я даже не знаю, кто я был в этот момент: бастард д"Арманьяк или Александр Лемешев. Старик озвучил мое реальное положение, которое я наотрез отказывался понимать и принимать своими мозгами человека двадцать первого века. И теперь от осознания реальности меня душила дикая злоба в моих обеих ипостасях.

— Да, не удивляйся, в данном случае я не поддерживаю официальную позицию церкви по некоторым причинам... — старик допил сидр, поставил кружку на стол, секунду помолчал и продолжил. — Ты плод любви Жан... запретной, но любви. Ты достоин заменить своего отца. Ты обладаешь для этого всеми качествами. Ты вырос на моих руках. Я тебя люблю как собственного сына. И мне достаточно этих причин, чтобы не соглашаться с твоим нынешним положением. Но, увы... этого мало. Тебе лучше смириться. Война же, лишь ввергнет наши земли в пучину раздора и не принесет тебе ровным счетом ничего.

— Падре... я не хочу с этим мириться. Жизнь есть борьба, неважно против чего, но ты жив пока борешься. Мне не место в монастыре...

Старик, услышав стук деревянных подошв в коридоре, прервал меня, приложив палец к губам.

В дверь стукнули и, после приглашения, в комнату вошел невысокий молодой монах с выдающимся носом крючком, бросил на меня быстрый взгляд и с поклоном доложил приору:

— Отче, вода готова.

— Хорошо, ты свободен. Теперь удели внимание слуге нашего гостя, — отец Иаков, жестом руки оправил монаха. Подождал, пока шаги его затихли, и сказал мне. — Доедай, мой мальчик, и пойдем, я тебя провожу и покажу где что.

Доедать и допивать, собственно, уже было нечего. Я когда волнуюсь, то жру как крокодил. Да и мясо оказалось очень вкусным, хотя как на мой вкус немного недосоленным.

— Я уже. Благодарю вас, падре. Мне надо взять запасную одежду.

Старик несколько удивленно посмотрел на меня, но провел в конюшню. Там около похрупывающих овсом расседланных коней сидел Тук и с поражающей скоростью наворачивал ложкой в большой миске.

Увидев меня, он подскочил.

— Ваша милость, я расседлал и обтер коней. Братья любезно выделили нам отборного овса...

Я одобрительно кивнул ему, взял чистое белье и последний чистый набор одежды из сумок, подумал и забрал с собой грязное белье. Невелика шишка, постираю и сам... главное, чтобы никто не подсмотрел, как я это делаю — явно самозванцем посчитают, да еще и придурковатым.

Помещение, где мылись монахи, немного удивило. Баней оно, конечно, не было, но какие-то сходные черты наблюдались.

Несколько деревянных лоханей, каменные лавки вдоль стен и даже шкафчики без дверей с гвоздиками для одежды. Пол выложен каменной плиткой, есть сток воды. И главное, в помещении чисто...

Вот как, после увиденного не плюнуть в рожу современным историкам, расписывающим поголовную нечистоплотность в Средневековье. Одно им счастье, что они в будущем, а я в прошлом.

Для меня приготовили большущий железный котел горячей воды, и медный, поменьше, с холодной. Несколько грубых льняных простыней, плошку с густой комковатой едко пахнущей субстанцией неопределенного цвета и большой глиняный кувшин с жидкостью с запахом ромашки. Мда, похоже, аналоги мыла и шампуня. Полный банный парадиз... в средневековом варианте конечно. Да и ладно. На безрыбье, сами знаете, какую позицию примешь. Ничего. Выживу, будет средневековым неряхам революция в банном деле. Еще какая...

Вымылся до скрипа, субстанция заменяющая мыло мылилась плоховато, но отмывала, а вот аналог шампуня привел мои волосы в невообразимо пушистое состояние, куда там разным "Нифеям" и "Проктурам-Гемубелям" вместе взятым.

С бельишком повозился, конечно, подольше. Объемы несоизмеримо больше чем у современного. Камиза вообще на сарафан в сборках похожа. Но справился. Одеваться в свою одежду не стал, не быстрое это дело, а накинул приготовленную мне сутану и влез в сандалии с деревянной подошвой. Тоже, к счастью, чистые.

Вот так... Теперь патлы остричь, тонзуру на затылке выбрить и чем не бенедиктинец. Хотя нет. Категорично нет. Хрен вам, а не монастырь.

Никогда и ни за что... Не мое это. Даже в иезуиты, хотя они и по своей деятельности моей натуре поближе будут. Старик совсем, наверное, из ума выжил такое мне предлагать. Хотя он предлагает искренне... Искренне заблуждаясь.

Не я стану контом д"Арманьяком, так им станет мой еще не родившийся братик. Вот что-то хочется верить, что мачеха носит мальчика. Уж он то, имеет все права. На худой конец дядюшку Шарля вызволю из Бастилии. А сам? Сам при них... Посмотрим. Вариантов море... Мое инцестное происхождение доказать документально надо. Я с матушкой еще не беседовал. Могла она теоретически согрешить? Могла... Да масса вариантов. Главное загнать Паука куда подальше...

Нет! Никаких монастырей. Хрен вам всем.

Я еще средневековых девок не пробовал...

Всего четырех людишек извел...

Только в одном поединке поучаствовал...

Ни одной графини я еще не совратил, тем более — герцогини...

Вот так! Настроение если особо не поднялось, то сам я, точно наполнился бодрой уверенностью.

Ну, все паучок, кто не спрятался — я не виноват...

От избытка чувств смахнул эспадой пучок сушеной мяты висевший на притолоке и отнес белье Туку с приказанием высушить до утра или готовится к взбучке.

Теперь можно опять с приором дискутировать.

Старик так и находился в моей комнате, на столе разместился новый кувшин с сидром и деревянная плошка с фруктами.

— Жан, у меня такое странное впечатление, что тебя подменили, — проницательный бенедиктинец встретил меня фразой, заставившей насторожится.

— Почему, падре? — по спине прошел холодок...

Неужели все-таки прокололся?

— Не знаю... — лицо старика выражало легкую растерянность. — Ты мне кажешься другим... Лучше что ли. Или просто повзрослел?

— Потеряв отца, падре, сразу взрослеешь... — я облегченно выдохнул.

Пронесло...

— Ну да, — старик согласно кивнул. — Испытания тебе выпали не из легких. Ничего мальчик мой, все скоро закончится. Я смогу выхлопотать тебе сан в Италии... или даже при Ватикане. А пока переждешь время в монастыре.

— Падре... — я налил полную кружку сидра и ухватил прошлогоднюю грушу в плошке. — Неужели вы меня так плохо знаете? Как вы могли подумать, что я соглашусь?

— Жан, это не шутки. Луи очень мстительный человек, он не успокоится, пока не изведет последних людей из рода Арманьяк. Ты уже знаешь, что твой дядя Шарль* уже в темнице, а де Немюра* преследуют по пятам, и я уверен скоро схватят и казнят. Жан, я не отговариваю тебя от мести. Но месть это такое блюдо, которое подают холодным. Надо выиграть время.

— Я все это знаю. Есть один очень существенный момент. Они уже в руках Луи, а я еще нет.

— Это дело времени, мальчик мой. Тебя ищут, ищут целенаправленно, как ты этого не понимаешь? — приор досадливо отодвинул от себя кружку с сидром.

— Падре... — мне почему-то стало жалко старика. — Я обещаю подумать над вашим предложением. Правда... Я серьезно подумаю. Положение мое действительно не из легких, но я хочу уверить вас, что не буду совершать глупые поступки и совать свою шею в петлю.

— Господь внуши этому отроку разумение... — старик перекрестил меня.

— Я открыт для его наставлений... — и тоже перекрестился. — Падре, вы же знаете что моя мачеха на сносях?

— Да сын мой, я знаю, что ее пощадили, но где она сейчас не ведаю.