После Пламени. Ангбанд

— Ну, клинки-то у них выходят, какие надо, — резонно заметила она, глядя на Горного Мастера сквозь клубы пара. — Доспехи тоже. Иначе Саурон давно бы шум поднял. Да и Властелин такое лично отслеживает.

Нэртаг взъерошил влажные русые волосы.

— Выходят, — нехотя подтвердил он. — Одинаковые. Они, орки, выучили порядок действий и повторяют его. Хорошо повторяют. Точно. Потому что знают, что иначе я с них шкуру спущу. А вот что посложнее — это уже не тянут. О красоте я и не говорю. Смотреть тошно и на них, и на их... изделия!

Дэрт лениво потянулась. Горячие источники не располагали ни к серьезным разговорам, ни к мрачному настроению. Любимое место отдыха майар. Хочешь — лежи на мелководье, хочешь — плавай. И вокруг красота. Иссиня-черные, дымчато-серые, охристые, багровые скалы. Несколько ослепительно-белых камней — для контраста. Чуть поодаль — невысокие внутренние горы, поросшие соснами. А если вылезти из воды и подняться выше по склону, открывается великолепный вид на башни Ангбанда. И на дальний пограничный хребет, увенчанный снежными шапками.

— А ты попроси у Саурона нескольких пленников, — предложила майэ. — Он ведь ловит их время от времени. Не всех же оркам скармливать, глядишь, и тебе пригодятся. Квенди, особенно те, что пришли из Амана, потолковее твоих подопечных. Сам не заметишь, как время пролетит до моего возвращения.

— Просил, — хмуро признался Нэртаг.

— И что? — Дэрт неторопливо поднялась и начала, стоя по колено в воде, отжимать длинные медно-рыжие волосы.

— Саурон сказал: пленниками он не занимается. Только доставляет в Ангбанд, и всё.

— А... кто же тогда? — майэ замерла, так и не начав плести косу.

— Он так на меня посмотрел, — Горный Мастер скривился, — что я не решился спросить.

19

А чего я ожидал? Что они поверят? Признают во мне своего короля и покорно примут то, что я предлагаю им? Маэдрос — сын! — и тот не признал и не принял. А с этих... помороженных во льдах, какой спрос?

"Нет имени. Нет лица".

Что, больно, Пламенный? А ты полагал, пленные придут в восторг от своей участи? Будут благодарить тебя? А ты сам смирился бы на их месте?

Конечно, нет. Не смирился бы. И сейчас не смирюсь. Пусть считают меня хоть Темным майа, хоть самим Мелькором, если угодно. Пусть боятся, пусть ненавидят — их дело. Я решил, что они будут жить, и я спасу их, даже вопреки их собственной воле. Я их король, сколько бы они ни отрекались от меня. И это — мое право. Мой долг.

Вот уж не думал, что браслеты, подаренные Мелькором, пригодятся. Вала предусмотрителен, как всегда. Обычно его рассчетливость раздражает меня, но на этот раз она оказалась кстати.

Говорите, нет своего лица? Что ж, будем считать, что вы угадали. Настоящего моего лица больше не увидит никто из вас.

Что до имени — придумайте его сами. Как бы вы ни называли меня, я все равно остаюсь собой. Феанором. Мастером.

20

Как ты это выдерживаешь, Пламенный? Не представляю. Я думал, ты убьешь кого-нибудь из пленных на месте. За упрямство, за оскорбительные слова, за косые взгляды. А уцелевшие или покорятся, или разделят участь товарищей.

Но время идет, а все твои подопечные живы. Во всяком случае, ни о каких трупах, выброшенных из северо-западных пещер, мне пока не докладывали. А уж Саурон не упустил бы такую возможность, можно не сомневаться.

Неужели ты заставил нолдор покориться? Нет, вряд ли. Очень уж ты мрачен в последнее время. И молчалив. Похоже, опасаешься неприятных расспросов. Зря опасаешься, Феанор. Я ничего не спрошу. Мне достаточно было увидеть браслеты на твоих руках, чтобы понять все. Впрочем, я и так был уверен, что они понадобятся тебе.

А ведь ты мог бы отказаться от возни с пленными. Тогда всем стало бы легче. Ты вернулся бы к себе в мастерскую и занимался любимым делом. Мне не пришлось бы выдумывать причины, по которым нолдор необходимо брать живыми. Саурон избавился бы от необходимости выполнять приказ, который считает неразумным и вредным. Орки перестали бы гибнуть, захватывая противников вместо того, чтобы убивать сразу. Да и нолдор твои наверняка предпочли бы смерть плену.

Но ты упрям, друг мой. Ты не желаешь сдаваться. Ты раз за разом спускаешься в нолдорские пещеры. К тем, кто ненавидит тебя и считает врагом. К тем, кто обязан тебе жизнью.

21

Пленники ждали расплаты за свою дерзость. Пыток, издевательств, может быть, даже казни. Но время шло, а ничего не случалось. Никого не увели на расправу, а пищу и воду орки приносили исправно. Внутрь пещер, отведенных пленным, они не заходили, все оставляли у входа. Правда, входом это место было только для них, для нолдор же — просто одним из коридоров с тупиком в конце. Казалось, воины Моргота проникают сквозь стены.

Майа, пытавшийся выдать себя за короля нолдор, появлялся время от времени. Только иллюзии больше не наводил. А ведь сначала действительно показался похожим на Феанора.

Морготов слуга, которого пленные вслед за орками стали называть Феныргом, окидывал нолдор равнодушным взглядом и шел в кузницу. Или в ювелирную мастерскую. Законченные работы с собой не забирал, и пленники потом только головами качали и переглядывались удивленно: творениям Фенырга могли бы позавидовать лучшие мастера. Хотя до Феанора этому майа все равно было далеко.

Любопытный Нолвэ однажды не удержался — зашел посмотреть, как Фенырг работает. И уже не смог оторвать взгляда от рук майа: тот был невероятно искусен. Кто бы мог подумать, что вражий прихвостень способен так тонко чувствовать металл и камень!

Следующего прихода Фенырга нолдор ждали: каждому хотелось своими глазами увидеть то, о чем взахлеб рассказывал Нолвэ. Пленники столпились чуть поодаль от стола, за которым майа гранил камни. Наблюдали: сначала угрюмо и недоверчиво, потом жадно, наконец — с плохо скрытой завистью. Не к чужому мастерству — просто очень уж истосковались руки по инструментам.

И когда однажды, трудясь в кузнице, Фенырг небрежно предложил Раумо подержать щипцы, тот схватил их без колебаний. С радостью. И никто не упрекнул его после.

Майа приходил редко. Пленные ждали его визитов со все большим нетерпением. А потом начали наведываться в мастерские сами. Сначала они таились и готовые работы тщательно прятали. Но потом решили, что от ожерелья или украшенной камешками чаши Морготу все равно никакой пользы, а самим нолдор не так тоскливо. Работа увлекала и отвлекала — от плена, от мрачных мыслей, от бессильной и оттого мучительной ненависти к Врагу.

Охотников поработать с Феныргом теперь хватало. Правда, позволял он это не всем. Только лучшим, да и те за большую удачу считали побыть у него в подручных, поучиться. Да хоть просто посмотреть, как работает Мастер — теперь Темного майа все чаще называли именно так.

Оставались, правда, упрямцы, так и не прикоснувшиеся к инструментам. Некоторое время Фенырг не обращал на них внимания, а потом увел из пещер и определил выращивать для пленных хлеб и овощи с фруктами. Хватит, мол, орочью пищу есть, не впрок она нолдор. Да и Ангбанд не станет вечно кормить бездельников. Пусть сами о себе позаботятся. И о товарищах заодно.

22

— Вот так, — я закончила рассказ и прислонилась к стволу дерева. — Для чего Властелину пленные нолдор, как думаешь? Приручить надеется?

— Прежде ты поинтересовалась бы у него самого, — заметила Таринвитис. — Так ведь, Дэрт?

Она подняла голову, обвела оценивающим взглядом плоды на ветках. Протянула руку, и в подставленную ладонь упал апельсин.

Я хмыкнула:

— Прежде — да. А теперь... Во-первых, он будет недоволен, что я отвлекаюсь на праздные разговоры вместо того, чтобы заниматься порученным делом. По его мнению, мне уже давно следует быть в пути, а я... ну, в общем, задержалась немного. А во-вторых — вот ты сама стала бы говорить с ним об этом?

— О нолдор? — подняла брови Таринвитис, аккуратно снимая с плода кожуру. — Нет, конечно. Раз он сам не рассказывает, значит, и нечего приставать с расспросами.

Она положила золотистую дольку в рот и покачала головой.

— М-м-м, неплохо, а то некоторые фрукты слишком сладкие на мой вкус. Хотя эта мелодия — одна из лучших у Ирбина, так бы и Тевильдо не спел. На твоем месте я бы прихватила с собой в Хильдориэн пару отросточков. Или у людей слишком холодно, как считаешь?

— Что ты о пленных думаешь? — нетерпеливо спросила я, раздраженная ее попыткой уйти от темы. — Саурон злится, Мелькор молчит. Ангбанд... его Музыка так изменилась за последнее время, что я иногда... хм... перестаю ее понимать.

Таринвитис разломила очищенный апельсин пополам, брызнул сок.

— Думаю? Ну, скажем, я кое-что знаю. Нэртагу поручили расширить эту долину. Он попросил меня немного подпеть.

— А мне не сказал, — обиженно заметила я.

— Отвлекать не хотел, — примирительно ответила Тарис. — Сама же говоришь, что задержалась. А задача у тебя важная.

Я огляделась. В Четвертой Западной долине земля круглый год оставалась теплой: Мелькор с Нэртагом позаботились, подняли расплавленную породу к самой коре Арды, не позволяя ей прорваться и образовать вулкан. И ветров холодных здесь не было — их не пускали горы. Так что даже самые капризные растения приживались не хуже, чем на дальнем юге. Впрочем, новые кусты и деревья придумывать было намного интереснее. Именно этим Тевильдо с Ирбином и развлекались, стараясь перещеголять друг друга. Оба ведь когда-то пели с Йаванной.

— И зачем это все? Кормить пленных фруктами? — фыркнула я, принимая протянутую подругой половинку апельсина. — Вместо того, чтобы их самих пустить на корм волкам?

— На корм — это вряд ли, — заверила меня Таринвитис. — Пленные нужны Феанору, Феанор нужен Мелькору, так что оркам придется обойтись свининой. А поскольку, как выяснилось, нолдор одного мяса мало, об их пропитании позаботятся Ирбин с Тевильдо. Собственно, уже позаботились. Вот, смотри.

— Так, это я знаю, — я скользнула взглядом по зеленым росткам, едва проклюнувшимся из земли. — Слышала похожие мелодии в землях квенди. Вырастут колосья с зернами. Дети Песни из такого лепешки делают. Тевильдо, что ли, напел? Не ново.

— Он говорит, что это улучшенный вариант. И что те, первые колосья, тоже были его мелодией.

— Может, и были, — я пожала плечами. — А Ирбин?

— А Ирбин вырастил какую-то гадость, — хихикнула Таринвитис. — Назвал "земляными яблоками". Вон, видишь, кустик торчит?

— Этим — кормить Воплощенных? — я критически оглядела растение. — В наказание, что ли?

— Внимательней вслушайся. Там съедобные наросты на корнях. Под землей, отсюда и название.

Я вслушалась. Ну, мелодия, как мелодия. Ничего выдающегося.

— Проверим на пленных, — предложила я наконец. — Незавершенная она какая-то.

— Точно, — кивнула Таринвитис. — "Земляные яблоки" еще надо огнем обрабатывать, прежде чем есть.

— Лишняя возня, — я поморщилась. — Ирбин что же, бросил мелодию, не допев? Непохоже на него.

— Так это нарочно! — рассмеялась Тарис. — Надо же пленных делом занять. Да и кое-кого из снаг тоже.

23

Я спустился по крутой лестнице и осмотрелся. Никаких изменений. Словно и не прошло семь с половиной лет с тех пор, как эту часть Ангбанда выделили для пленных нолдор.

Не выносят, значит, мастера безделья? Незачем их заставлять? Ла-адно, Феанор. Я ждал более, чем достаточно!

Я быстро пошел туда, где в величественную Музыку Цитадели вплетались слабенькие мелодии Детей. Словно искры в золе — того и гляди погаснут. Очень неприятные искры. Враждебные.

Еще один пустой коридор. Даже без освещения. Непохоже, чтобы сюда кто-нибудь заходил. Ну, и бездельники же твои подопечные, Феанор! Орки бы давно здесь все обустроили. Пусть из-под плетки, зато быстро и как следует. Без капризов и церемоний.

Поворот. Лестница. Развилка... э-э... да, теперь направо.

— Мелькор, остановись!

Феанор выкрикнул это издали. Он едва не бежал мне навстречу.

— Что случилось? — нахмурился я. — Упустил кого-то из пленных? Так Ангбанд приведет их обратно.

— Не ходи к ним, не надо!

— Это еще почему? — раздраженно спросил я.

— Не пугай их. Не надо им тебя видеть.

— Неужели? — я усмехнулся. — Отважные герои устрашатся "проклятого Врага"? Как же это так, а, Феанор?

— Перестань! — зарычал он, сжав кулаки. — Тебе мастера нужны или "отважные герои"?

— Мне они не нужны ни в каком качестве, — отрезал я. — И выбор у них один: работать на меня или сдохнуть. Причем на легкую смерть им рассчитывать не приходится. А судя по тому, что я вижу, — я мотнул головой, показывая на темный и пустой коридор, — проку от пленных пока что нет никакого.

— Да не бывают они здесь, — пустился в объяснения мастер. — Ну, хочешь, я покажу тебе их творения? Только не надо туда ходить. Посмотри моими глазами.

— Я больше доверяю своим, — я решительно отстранил Пламенного и зашагал дальше, бросив через плечо: — У нолдор было достаточно времени, чтобы заняться делом.

Вот так! Пусть догоняет, если захочет.

Он не сдвинулся с места. Только коснулся на миг моего сознания — и я замер, словно налетев на стену.

Не мольба — на нее я сейчас не поддался бы. Не попытка противопоставить свою волю моей — такое всегда вызывало желание подчинить, подавить, сломать, если потребуется.

Тепло. Просто тепло. Дружеская улыбка. Открытость. Доверие. То, против чего я был бессилен.

Феанор осторожно приблизился, и тогда я заговорил. Не поворачиваясь, чтобы он не увидел моего лица прежде, чем я овладею собой.

— Нужно, чтобы пленники приносили пользу. Не мне. Ангбанду. Что-то... реальное. Ощутимое. Ты понимаешь?

— Они боятся, Мелькор, — тихо объяснил мой друг. — Боятся, что их труд будет обращен против них. И против их собратьев.

— Если они не будут работать, это будет обращено против них! И против тех их соплеменников, которые могли бы вместо Мандоса попасть сюда. Тебе эти мастера нужны. Мне они безразличны.

Я замолчал, не желая говорить вслух то, о чем все равно знали оба.

— Это Ангбанду нужна польза от нолдор, верно? — уточнил Феанор. — Вернее — доказательство пользы.

Я обернулся к нему. Молча кивнул.

— Так давай придумаем вместе, Мелькор, — предложил Пламенный. — Творение, которое невозможно создать в одиночку. Работу, в которой будут участвовать все мастера.

24

— Луки!

Коркион отпустил тетиву резче, чем следовало, и вместо того, чтобы впиться в горло врага, стрела чиркнула по коже доспеха.

Мальчишка закусил губу от досады. Еще и целился слишком долго. Другие лучники за это время успели по несколько раз выстрелить. И не мимо, а точно в цель.

Но как же это! Ведь в Хифлуме упражнялся с луком — и все получалось! С трехсот шагов сбивал шишку с сосновой ветки. И даже с трехсот пятидесяти.

Столько ждал, когда же наконец отпустят в дозор! Уговаривал Аркалимо, обещал быть осторожным, просил, спорил. И ночью, глядя в затянутое тучами небо, до боли стискивал зубы, мечтая, как брызнет на траву орочья кровь, как истошно взвоет злобная тварь, платя своей жизнью за жизнь тех, кто погиб во льдах. За родителей Коркиона. А потом — вперед, по трупам врагов, к тяжелым воротам вражеской крепости. К Морготу! Дальше придумать не получалось — ни как добраться до Врага, ни как справиться с ним. Да и не хотелось придумывать: слишком пьянила воображаемая орочья кровь на клинке, слишком сладким было предвкушение мести.