Орбита для Сталинских соколов

— Поверьте, что мы делаем все возможное. Даже лишний ноль, приписанный к чеку вашего патрона не позволил бы решить проблему быстрее.

— А два нуля?

— Девять беременных женщин собравшись в одной комнате, не родят ребенка через месяц. Есть законы природы. Теперь я думаю больше о том, чтоб уменьшить установку так, чтоб мы могли поднять её в стратосферу. Тогда, возможно....

САСШ. Нью-Йорк.

Октябрь 1929 года.

...Начало осени 1929 года в Нью-Йорке радовало глаз — каштаны в парках щедро дарили тень, георгины на клумбах пышными желтыми цветами славили английского короля Георга, в честь которого их и назвали, небо радовало безоблачностью и тихими теплыми ветрами. Дни стояли сухие и ясные, ночи — прохладные и тихие.

Даже биржу не лихорадило.

На Нью-Йоркской бирже "быки" привычно поднимали рынок ценных бумаг, а "медведи" тянули его вниз, но как-то лениво, явно проигрывая собратьям по профессии. Индексы медленно, но неумолимо тянулись к небу, обещая американскому народу процветание и развитие.

Все бы хорошо, но уже тогда что-то витало в воздухе... Что-то неуловимое, такое, что заставляло деловых людей поеживаться от нехороших предчувствий и выпивать в конце недели на несколько стаканчиков виски больше чем обычно. Газеты продолжали развлекать обывателей сенсациями, но деловые люди чувствовали что-то... Так, верно предчувствуют землетрясения собаки и кошки, или. Используя менее обидные для бизнесменов сравнения, как альпинисты по дрожанию снега или движению воздуха предчувствуют сход лавины....

Мистер Вандербильт тоже чувствовал дрожание, но сейчас его больше заботили большевики, чем экономика САСШ.

А в борьбе с большевиками имелись свои достижения! Ощущение удачи, после того, как мистер Вандербильт увидел фотографии Джомолунгмы, уже потеряло остроту, хотя все еще приятно возбуждало. Он держал снимки в ящике стола и временами рассматривал их с лупой.

Один человек оказался умнее всего Конгресса! Умнее самого Президента! Он победил тех, кто считал, что у них хватит сил завоевать весь земной шар! Он оказался сильнее Природы, воздвигнувшей самую высокую гору!

Казалось бы — вот он, результат!

Но проходили дни, и радость тускнела, тем более, что в СССР продолжали отмечать свои успехи в завоевании космоса. Им вроде исчезла необходимость в исследовании самых высоких гор мира. Как-то они умудрились обойтись без их помощи, запустили свой корабль...

И все-таки, все-таки, все-таки...

Красные исчезли из Британской Индии и Китая, более не помышляя о Тибете, только никто не мог сказать — надолго ли? Он был уверен, что враг исчез только для того, чтоб где-нибудь неожиданно появиться.

Радовала его не только мощь, что оказалась в руках, а то, что большевики после экзекуции притихли.

Из Советской России, сжигаемой жаром преобразований всего и вся, информация приходила регулярно, но возможностей у него там оставалось не так уж много. Американское правительство так и не поверило в большевистскую угрозу, и миллионер продолжал чувствовать себя одиноким бойцом, борющимся с невидимым врагом, стражем перевала.

И тут грянул КРИЗИС, смешавший все и вся.

СССР. Свердловск.

Февраль 1930 года.

Технология вывода грузов на орбиту уже сложилась и отработалась.

Конечно профессорские "яйца" могли выводить на орбиту довольно значительные грузы, но их возможности все-таки отставали от планов и темпов жизни Советской страны. Орбитальная станция, получившая название "Знамя Революции" строилась ударными темпами во многом благодаря идее товарища Циолковского, технически доработанной учеными ГИРДа, получившей название "ступенчатого взлета" или "облачной эстакады".

Все оказалось до гениальности просто — с помощью связки дирижаблей, орбитальный корабль с прикрепленным к нем у грузом поднимался на высоту около двадцати километров и стартовал оттуда, утаскивая на орбиту всю прикрепленную к нему груду железа.

А там все складывалось уже привычно...

Станция со стороны напомнила Федосею три слипшихся друг с другом пирожных эклер, какие в давние времена подавали у "Елисеева", только вместо вкусного, крема внутри них стояло оборудование и жили люди — комсомольские бригады Путиловского и Сормовского заводов собирали первую советскую орбитальную станцию.

"Иосиф Сталин" осторожно, чтоб дров не наломать, приближался к ней, а там не прекращалась работа— вспыхивали огни электросварки, и, если присмотреться, можно увидеть как по поверхности корпуса медленно и осторожно двигаются люди.

— Живет профессорское дело! Хочу выйти с предложением, чтоб следующий аппарат "Профессор Вохербрум" назвали. Ты как, поддержишь?

Федосей кивнул.

Оставляя за собой струйки тающего дыма, к кораблю направились несколько человек, перехватывать привезенный груз.

— Как все просто... Ни дозоров, ни секретов... Как будто у нас и врагов нет.

— Да есть враги, есть. Куда нам без врагов? Только руки у них коротки.

Он как доброму знакомому кивнул помахавшему им монтажнику.

— Да и не так всё просто, как кажется. Туда не так легко попасть... Каждая секция — настоящий пролетарский сейф.

— Это в каком смысле?

— В самом прямом. Внешние стенки — броневая сталь, из тех, что на советские подлодки идет. А между такой стеной и второй — как в самых настоящих сейфах пепел засыпан. Любой жар, любой холод выдержит. А это, брат, посерьезнее буржуйских козней будет...

Встретили Федосея на станции просто здорово — все-таки первый космонавт. Один из. Двое их первых оказалось, но это ничего. Это даже лучше, потому что не в уединении сила, а в единстве! Два — это не один. Два — это коллектив. Бригада!

Деготь хотя уже и стал тут своим, примелькался, а все ж и его за компанию провели по станции, показали, как в небесах жизнь к лучшему меняется. Ну и митинг, конечно, на котором все свободные от вахты пятнадцать человек присутствовали. После всего Владимир Иванович ушел корабль к отбытию на Землю готовить, а Федосей с начальником станции товарищем Цандером в командной рубке остался на правах главного гостя.

Осторожно придерживаясь протянутого через всё помещение шнура, Федосей подлетел к иллюминатору. Порядка в каюте не было. В разных местах прикрепленные эластичными шнурами к стенам и даже потолку лежали полураспакованные приборы. Складывалось впечатление, что хозяин, приоткрыв ящики и убедившись, что там находится то, что находится, от радости, что получил такое богатство пошел порхать по кораблю, позабыв про работу.

— Людей катастрофически не хватает, — пояснил хозяин.— Сам живу на два дома — неделю здесь — неделю на Земле. Некогда. Большое дело серьезной подготовки требует, а времени нет...

Он чуть виновато развел руками.

— Видите, сколько всего — разобраться некогда. Жду коллег. Обещали через неделю-другую прислать...

Он кивнул на иллюминатор. Федосей обернулся.

Небо над Европой не пятнало ни одно облако, а там, куда указывал ученый, несомненно лежала Москва. Федосею даже показалось, что он различает что-то на поверхности голубовато-зеленого шара. Все оказалось так близко, что казалось, прицелься из трехлинейки и попадешь! И в Париж попадешь, и в Берлин и Нью-Йорк! Мир оказался таким маленьким, что делить его с кем-то еще было никак не возможно...

— Мир, как на ладони, — прошептал Федосей и уже поувереннее добавил. — Подходи, да в карман засовывай!

— Ошибаетесь, юноша! Рано еще говорить о кармане.

Голос ученого разбил иллюзию единоличного обладания Землей.

— Это почему, Фридрих Артурович?

Тот по-хозяйски оглядел новоприбывшие ящики и мешки, словно знал их тайные свойства. Да так оно и было, наверное. В голове он держал все возможности своего детища и точно мог сказать, чем обернется каждый ящик, каждый мешок через неделю или через месяц.

— Сейчас мы еще не готовы к трудовым подвигам. Не все еще сделано тут... Многое еще только предстоит сделать. А как все настроим-установим...

Он задумался, наверное, представляя все то, что еще предстояло сделать, и Федосей пошутил.

— К вам бы сюда империалистов на экскурсию возить. Чтоб убедились в преимуществах социализма.

— Я вижу, вы шутите. А ведь, поверьте так оно и будет. Вы еще увидите, как тут, плечом к плечу будут трудиться ученые разных стран. Это и станет лучшей пропагандой социализма!

СССР. Москва.

Апрель 1930 года.

...Корреспондентов набралось около двух десятков. Три дня назад их собрали в зале Наркомата земледелия и Николай Иванович Ежов, заместитель Наркома, пригласил их в поездку по СССР, пообещав, что без сенсации они не вернуться. Кое-кто из корреспондентов лично знавший замнаркома попытались что-нибудь разузнать, но Ежов улыбчиво отмолчался, а сотрудники наркомата только кивали на своего шефа. Вообще в чем суть обещанной сенсации так никто и не понял. После недавней оглушительной новости от Советов о начале строительства космической станции можно ожидать чего угодно. Жизнь словно сговорилась с большевиками и старалась доказать, что СССР идет по верному пути. Газеты всего мира писали о собиравшем кровавую жатву в Западном мире Кризисе, а из Москвы шли новости об успехах народного хозяйства, о строительстве дорог, каналов и новых городов.

Желающих принять участие в путешествии оказалось человек двадцать — финны, поляки, американцы, французы и немцы.

— Поверьте мне, господа. За неделю нас далеко не увезут. Повозят вокруг Москвы, покажут два-три образцово-показательных совхоза и электрифицированную дойку, — мрачно вещал корреспондент от "Нью-Йорк пост" — этим дело и закончится... Дойка будет американская, разумеется! — закончил он.

Американец ошибся, и это стало ясно уже в первый же день.

Утром понедельника их на двух автобусах привезли на Ходынское поле, где корреспондентов ждал дирижабль "Матрос Железняк". Понимавший в этом деле немец из "Фолькишер Беобахтер" восхищенно качал головой. Разумеется, внутри не оказалось вызывающей роскоши, однако все разумные удобства пассажирам предоставлялись — от индивидуальных кают до горячей воды.

За два дня чудо советского авиастроения домчало их до Средней Азии. Из иллюминаторов стала видна рыжая пустыня, кое-где покрытая пожелтевшей от солнца травой.

Там товарищ Ежов, собрав всех в кают-компании, опершись на небольшой кабинетный рояль, словно собравшись петь, объяснил, что к чему.

— Господа! Не так давно каждый из вас наверняка писал о прорыве человечества в космос, о первых советских космонавтах. Все это удалось нам благодаря культурной революции, новой пролетарской культуре, которую несут в массы коммунисты и комсомольцы!

Кто-то из корреспондентов зааплодировал, но поучилось это так неискренне, что на него шикнули свои же. Не умеешь тонко поиздеваться — так и не берись за это дело вовсе.

Николай Иванович, как ни в чем не бывало, кивком поблагодарил.

— Так вот, господа! Советскими учеными совсем недавно открыт новый способ строительства каналов, который мы сегодня хотим представить мировой общественности...

Корреспонденты зашумели.

— Вы обещали нам сенсацию, Николай Иванович, а не шутку... — оглядываясь на коллег, крикнул финн из "Хельсингин Саномат". Смех взбурлил и стих. Ежов рассмеялся вместе со всеми.

— Предложение о сенсации остается в силе. Мероприятие планируется провести за пять минут...

— Вы привезли нас, чтоб мы увидели начало работ?

— И начало и окончание.

Меж корреспондентами пробежал шумок. Расслабленные ожиданием люди собрались оттого, что услышали что-то необычное.

— Вы шутите? — повторил вслед за финном немец. — Как это можно?

— Это возможно, — серьезно ответил замнаркома. — Не забывайте, что вы находитесь в Советской Стране. Вы увидите это своими глазами...

Он глянул на часы.

— Минут через десять.

На смотровой площадке корреспонденты получили по биноклю и, привыкая к оптике, обежали взглядами горизонт, только ничего интересного там не обнаружили. Пустыня оставалась такой же, как наверное и сто и двести лет назад— океан рыжего песка, кое где украшенной кустиками саксаула. Товарищ Ежов снял трубку телефона.

— Готовность?

Как не прислушивались корреспонденты, ответа они не услышали.

— Добро. Готовность полторы минуты.

Он вскинул руку, посмотрел на часы.

— Итак, господа... Смотреть следует по левому борту. Через несколько минут вы все увидите своими глазами и тогда...

Он не успел закончить.

С неба с самого зенита упал... Не смотря на свою долголетнюю корреспондентскую жизнь, корреспондент "Фолькишер Беобахтер" затруднился так вот сразу описать то, что увидел. Луч? Столб света? Это было похоже, но все-таки не то.. Но все же это как-то надо следовало назвать. Пусть все-таки луч, но не простой. Живой. Расширяющийся словно веер, состоящий их неотчетливых полосок тумана, он заскользил по пустыне, словно узкая метелка из перьев, смахивающая пыль с книг и фарфоровых безделушек.

Там где он касался песка, в воздух взмывала туча, не то пыли, не то пара, хотя откуда тут вода, в этой обезвоженной пустыне? Желтые клубы рвались оттуда в разные стороны, но словно привязанные к песку небесным лучом, двигались вслед за ним по пустыне.

Немец воевал в Мировую и поэтому вполне представлял, что может поднять так высоко песок и землю.

Мощь, которая на их глазах перепахивала пустыню, не поддавалась осознанию. За этими желтыми облаками творилось Бог знает что. Бинокль тут уже не помогал и, отпустив их, люди смотрели своими глазами, как совсем рядом бушует неведомая сила. Дирижабль качнуло, он словно попятился.

— Что это?— раздалось несколько голосов. — Что это?

В словах сплелись самые разные акценты, но ощущение тревоги слышалось в каждом голосе.

— Объяснения потом, — спокойно отозвался хозяин. — Смотрите...

Все, как он и обещал, продолжалось минут пять, потом луч исчез, а облако расползлось и осело. Вместо него прямо по курсу светилась багровая полоса. Свет её уже не резал глаза. Что бы там не происходило, оно уже закончилось.

— Итак, господа, вы стали свидетелями эксперимента. На ваших глазах советская орбитальная станция "Знамя Революции" произвела опытный цикл работ по постройке оросительного канала.

— Что это? Оружие? — прямо спросил немец.

— Оружие?

Замнаркома пожал плечами.

— Оружие разрушает. Мы же — созидаем!

— Но этим же можно...— начал француз из "Фигаро", и все поняли, что он хотел сказать, но тут же поправился, — ... прорыть канал через середину Парижа!

Хозяин посмотрел на того так, словно посчитал идею настолько глупой, что постеснялся сообщить об этом в присутствии коллег француза.

— Не думаю, что парижанам такой канал необходим, — совершенно серьезным голосом сказал Ежов. — Париж— прекрасный город и, по-моему, ему вполне хватает Сены.

Он улыбнулся открыто, и словно сократил расстояние между ними.

— Честно говоря, я не вижу возможности использования нашего аппарата в Европе. Здесь нет проблем с ирригацией, а вот наши Среднеазиатские республики очень нуждаются в этом! Недостаток воды при выращивании хлопчатника....