Лягушка-путешественница. Часть 3

Но сидевшие за соседним столом артисты дружно поддержали своего старшего товарища.

— Скажите чего-нибудь, госпожа Юлиса!? Просим вас, госпожа Юлиса! Просим!

Ника растерялась. Не уронит ли она себя в глазах этих людей и Картена, которому, наверняка, донесёт обо всём отпущенник? С другой стороны, девушка знала о двух радланских поэтессах, к творчеству которых Наставник относился весьма неодобрительно. Но одна из них принадлежала к довольно знатному роду.

"Ну же! — сказала сама себе путешественница. — Надо учиться и здесь выступать. Танцевать вряд ли придётся, а вот говорить перед публикой — наверняка".

— К сожалению, боги не дали мне способности к сочинительству, — виновато развела она руками. — Я могу только читать стихи.

Веселись, живущий, в жизни, жизнь дана в недолгий дар:

Не успеет зародиться — расцветёт и кончится.

— Прекрасно, госпожа Юлиса! — вскричал Гу Менсин. — Великолепно!

— Ваш дар никак не меньше моего, госпожа Юлиса! — перекрыл одобрительный гул Превий Стрех.

— Спасибо за столь лестные для меня похвалы, — усмехнулась Ника, подумав с неприязнью: "Ну этот гений от скромности не умрёт".

И торжествующе подняла бокал.

Рыба оказалась вкусной, овощи обжигали рот специями так, что приходилось время от времени прихлёбывать разведённое вино.

Дар Диноса постепенно развязывал языки и очень скоро за каждым столом шёл уже свой разговор. Девушка с удовольствием слушала Меркфатиса, пока тот с увлечением расписывал многочисленные достоинства доверенного ему театра, сетуя на то, как тяжело содержать его в чистоте и порядке всего лишь с двумя рабами. Но потом собеседник резко перешёл на изъявление своего полного почтения к господину Картену, уверяя гостью в совершеннейшей своей преданности своему благодетелю, и путешественница, потеряв к нему всякий интерес, обратила внимание на Гу Менсина.

Актёр успел изрядно набраться и оказался не прочь поговорить. Выяснилось, что его труппа, вернее урба, как здесь говорят, не имеет постоянного пристанища. Они всё время переезжают из города в город, устраивая представления в театрах или прямо на улицах. Но на Западное побережье выбрались впервые.

— Дорога через горы трудна и опасна, — жаловался бородач благодарной слушательнице. — А города здесь не столь многолюдны, как в Империи, да и театры не везде есть.

Ника кивала.

— До нас в Канакерне выступали урбы из пяти-шести актёров, — продолжал Гу Менсин, вытирая губы. — А нас только хор восемь человек! И кроме моих людей были ещё жонглёры, прыгуны. Даже метатель ножей!

— А где он? — встрепенулась собеседница, оглядывая зал в поисках тощего человека, виртуозно владевшего кинжалом.

— Все ушли, — махнул рукой мужчина. — Через перевалы с караваном екреонского купца Канира Наша.

— Почему же вы решили остаться? — спросила девушка, отломив кусок лепёшки.

— Мы пойдём югом, госпожа Юлиса, — покачал головой Гу Менсин. — До Гедора, а потом по долине Ишма. Будем по дороге представления устраивать. Может, хотя бы на хлеб заработаем?

— Зимой здесь наши актёры выступают, — влез в разговор Меркфатис и добавил с придыханием. — Сам господин Картен иногда играет!

Путешественница досадливо поморщилась: "Он дурак или только прикидывается? Неужели думает, что я буду пересказывать консулу всю эту пургу?"

Демонстративно игнорируя отпущенника, она вновь обратилась к актёру.

— Как долго вы ещё здесь пробудете, господин Гу Менсин?

— Не знаю, — пожал тот широкими плечами. Бородачом явно овладела пьяная меланхолия.

Подперев кулаком щёку, он грустно смотрел на плоскую миску с горкой рыбных костей. — Дней десять... А может до праздника Яроба-тучегонителя останемся? Как погода будет.

Вдруг его словно шилом в задницу ткнули. Подпрыгнув на табурете, актёр звонко хлопнул пухлыми ладонями.

— Вальтус, Балк, спойте что-нибудь... весёлое!

— Давайте, я начну? — предложил Превий Стрех, и не дожидаясь одобрения старшего, затянул:

О, сотрапезники! Ныне угрюмые бросьте заботы,

Чтобы сверкание дня сумрачный дух не смутил.

Речи тревоги душевной пусть будут отвергнуты, чтобы,

Ей не поддавшись, душа дружбе предаться могла.

Радость не вечна: часы улетают; так будем смеяться:

Трудно у судеб отнять даже единственный день.

Первым подтянул его милый друг, за ним другие артисты. Нельзя сказать, чтобы Ника была в восторге от данной оратории, кантаты или как там её? Но пришлось улыбаться и благодарить за выступление. Всё-таки люди старались.

Обед затянулся часа на два. Читали стихи, хор исполнил ещё пару тягучих песен. Дочка Меркфатиса принесла корзину с фруктами, и отпущенник вновь нахваливал знатной гостье её красоту, заставляя путешественницу теряться в догадках.

Всё разъяснилось после того, как она стала прощаться с гостеприимными артистами. Несмотря на разгар дня, Гу Менсин предложил девушке проводить её до дома.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила та, глядя на пьяненького бородача. Чтобы твёрже держаться на ногах, он крепко упирался ладонями в стол. — Но у вас и без меня много дел.

— Что скажет господин Картен? — с пьяным упорством настаивал актёр. — Когда узнает, что я отпустил вас одну?

— Тогда поручите это дело кому-нибудь помоложе, — посоветовала путешественница, и отметив мгновенно насторожившуюся физиономию отпущенника, предложила:

— Например, Превия Стреха?

Услышав своё имя, начинающий драматург, пробиравшийся к выходу вместе с другими артистами, удивлённо остановился.

— Ну, с ним можно, — благожелательно кивнул Гу Менсин, лишний раз подтверждая догадку девушки. — Эй, Превий, Корин, проводите нашу гостью до дома господина Картена и смотрите, чтобы с ними ничего не случилось.

Молодые люди переглянулись.

— Ну, чего встали? — ворчливо прикрикнул Меркфатис. — Найдите рабыню госпожи Юлисы. Она спит где-то в конюшне.

Гу Менсин хотел сопроводить девушку до двери, но отпущенник что-то тихо шепнул ему на ухо, и бородач грузно плюхнулся обратно на табурет.

На полпути к выходу Нику окликнул театральный смотритель.

— Госпожа Юлиса!

Переполненная самыми неприятными предчувствиями, она резко обернулась, сунув руку за спину и обхватив ладонью рукоятку кинжала.

— Что вы, госпожа?! — явно напуганный её реакцией, вскричал Меркфатис. Рядом стояла растерянная дочь с небольшим узелком. — Я тут вам скромный подарок приготовил. Вот возьмите.

— Пусть отнесёт моей рабыне, — медленно проговорила путешественница, поправляя накидку.

Повинуясь лёгкому движению мохнатых бровей отца, девушка торопливо устремилась к двери.

— Госпожа Юлиса, — мягко и вкрадчиво заговорил мужчина. — Я слышал, вы скоро покидаете господина Картена?

— Я направляюсь к родственникам, — нахмурилась собеседница, неприятно задетая последними словами. — В Радл.

— Понятно, дорога дальняя, — закивал Меркфатис и прижал сложенные руки к груди. — Раз вы всё равно уезжаете, сделайте доброе дело, расскажите господину Картену, какая красивая и умная у меня дочь. Пусть обратит на неё внимание. Вам-то он уже ни к чему.

Никак не ожидавшая ничего подобного, Ника замерла, не зная, что сказать.

Приняв её растерянность за колебание, отпущенник с жаром зашептал:

— После расставания с вами господин Картен всё равно будет искать новую... подругу. А моя дочь вполне достойна ей стать. Она хорошо поёт, знает множество стихов. В красоте её вы сами убедились. Сварва хоть и девственница, как любит господин Картен, но знает, что нужно мужчине. Поверьте, господин Картен будет вам очень благодарен за такую рекомендацию. А если вам вдруг что-то понадобится в Канакерне, дочь всегда замолвит за вас словечко. Клянусь бездной Нутпена и молниями Питра, мы такой услуги не забудем.

У девушки едва хватило сил понимающе кивнуть. Несмотря на то, что картина прояснилась, и все кусочки пазла встали на свои места, она не испытывала от этого никакого удовлетворения. Стала понятна приторная любезность отпущенника, совсем не дешёвый пир и даже заботливо припасённый подарок.

Пока она, как курица с яйцом, носилась со своей аристократической честью, изо всех сил стараясь не уронить достоинство славного рода младший лотийских Юлисов, её давно уже зачислили в любовницы Картена. Причём, судя по всему, в одну из многих.

"Вот батман!" — Ника едва не выругалась от горечи и злости. Видимо, канакернцы слишком хорошо знают своего консула, чтобы поверить в историю с бескорыстной помощью дочери далёкого друга. По логике горожан, если она не привезла с собой кучу сундуков с разным добром, значит, расплачивалась с мореходом единственным имеющимся у неё товаром. Мдя.

Лицемерие настолько привычно этим людям, что путешественница по наивности своей никогда бы не узнала об их истинном отношении к себе, если бы добрый папочка Меркфатис не озаботился судьбой созревшей дочки... Да батман с ними! Если бы не Румс. От одной мысли, что молодой человек считает её содержанкой, девушку передёргивало от отвращения, и возникало глупое стремление найти храброго десятника конной стражи и попытаться ему всё объяснить. Впрочем, понимание полной бессмысленности данной затеи помогло Нике быстро задавить это желание.

"Ладно, с волками жить — по волчьи выть, — подумала она, чувствуя, как высыхают слезы от нахлынувшей злости. — Попробуем этим воспользоваться и кое-что выяснить".

— Я обязательно расскажу господину Картену о том, как добросовестно вы относитесь к своим обязанностям, — обернулась девушка к застывшему в напряжённом ожидании отпущеннику.

В глазах того мелькнула растерянность.

— Ну и о красоте вашей дочери тоже упомянуть не забуду, — успокаивая, улыбнулась путешественница.

Потом, наклонившись к нему и доверительно понизив голос, спросила:

— А с кем раньше... дружил господин Картен?

— Зачем вам это, госпожа Юлиса? — напряжённо хихикнул Меркфатис, вновь становясь похожим на Ивана Васильевича Буншу.

— Интересно, — пожала плечами Ника. — Насколько она хуже меня или вашей дочери?

Как и все невольники, отпущенник умел отлично притворяться. Но взвинченная, получившая ударную дозу адреналина, Ника без труда различала обуревавшие его чувства. Меркфатис колебался между страхом сболтнуть лишнее, опасением не угодить знатной гостье, на помощь которой он, видимо, сильно рассчитывал, и извечным желанием раба посплетничать о своих хозяевах.

— Если вы живёте в доме господина Картена, — наконец хмыкнул он. — То видите её каждый день.

— Кто это? — вскинула брови девушка.

Мужчинка вновь тоненько, по-козлиному захихикал, явно испытывая удовольствие от недоумения собеседницы.

— Мышь!

— Рабыня?! — ошарашенно вскричала путешественница.

— Ещё год назад она была дочерью свободного гражданина Канакерна, — усмехнулся Меркфатис и стал торопливо рассказывать.

— Её отец, Севрий Бутр Десфорт — рыбак из Рыбного места, три или четыре года назад взял у господина Картена деньги на свадьбу старшего сына. Но, видно, Нутпен не послал в его сети богатого улова. Пришло время отдавать долг, а нечем! Тогда он и послал свою дочь Пиррию к господину Картену отсрочки попросить. Вы же знаете его доброту? Господин Картен согласился и даже стал ей дарить подарки.

— Как же тогда она в рабство попала? — спросила девушка, живо заинтересовавшись увлекательной историей.

— По глупости своей, — насмешливо фыркнул отпущенник. — Болтать стала, будто так нравится господину Картену, что он её отцу весь долг простил. А вы же знаете, как сильна зависть человеческая? Другие должники господина Картена ворчать стали. У многих из них тоже молодые и красивые дочери выросли.

— О таких вещах лучше помалкивать, — хмыкнула собеседница, уже успевшая изучить характер канакернцев.

— Так и я об этом, госпожа Юлиса! — с жаром подержал её Меркфатис и тяжело вздохнул. — Может, все ещё бы и обошлось. Но разговоры как раз перед народным собранием пошли, на котором господина Картена в городской совет собирались выбрать. А что это за консул, если им сопливая девчонка вертит?

Рассказчик ещё раз тяжело вздохнул.

— Господин Картен всегда поступает по закону и по справедливости. Вот, чтобы крикунам глотки заткнуть, он и взял в счёт долга Севрия Бутра его дочь.

— Что же он её дома оставил, а не продал куда-нибудь? — недоверчиво поинтересовалась Ника. Насколько она успела понять, супруга консула не производила впечатление полностью покорной мужу забитой супруги. Так почему же Тервия не только терпит в доме бывшую любовницу Мерка, но даже сделала её кем-то вроде личной служанки? Неужели в понимании свободной горожанки невольница настолько лишена человеческого облика, что недостойна даже ревности?

— Зачем? — искренне удивился Меркфатис. — Хорошую цену за неё все равно не дадут. Да и отец Пиррии все-таки гражданин, вдруг деньги на выкуп накопит, а дочь из города увезли. Кто знает, что люди тогда о господине Картене скажут? Опять разговоры всякие пойдут...

"Ух ты какая... сложная здесь политика, — подумала девушка с невольной завистью. — Вот бы там, дома, власть так боялась общественного мнения! Хотя город маленький, все друг друга знают без газет и телевидения. Не обманешь. Точнее труднее обмануть".

Путешественница поняла, что местные реалии открылись перед ней новой, неожиданной стороной. Впервые она почувствовала к канакернцам что-то вроде уважения. Не к чистому, благоустроенному городу, а именно к людям.

"Богатый папик даже любовницу заводит с разрешения народного собрания, если хочет стать консулом. Мдя. Теперь понятно, откуда у Мыши такие шрамы. Хозяин учил язык за зубами держать. Нашёл за что наказать и выпорол от души, отомстил за нервотрёпку на выборах. Или госпожа Тервия отвела душу, изуродовав проклятую соперницу? Видимо, общественное мнение здесь не осуждает за такое. Суровая тут демократия. Но вроде никто не жалуется. Свободный город свободных людей. Рабы и метеки не в счёт".

— Интересные вещи вы рассказываете, господин Меркфатис, — отвлеклась Ника от своих размышлений.

— Так это всем известно, — мгновенно насторожившись, пробормотал мужчина, но все же на всякий случай попросил. — Только вы, госпожа Юлиса, не говорите, пожалуйста, что услышали от меня.

— Ну, что вы! — деланно оскорбилась девушка. — Это будет наш маленький секрет. Вы так хорошо меня встретили, всё здесь показали, познакомили со своей красавицей дочерью.

— Спасибо за добрые слова, госпожа Юлиса, — растроганно пробормотал отпущенник, вытирая заблестевшие глаза тыльной стороной ладони.

Чуть склонив голову в прощальном поклоне, путешественница вышла во двор, переполненная самыми противоречивыми впечатлениями.

Влюблённая парочка уже ждала её у ворот. Риата с корзиной за плечами стояла в сторонке, наблюдая за молодыми людьми с явным неодобрением. Опасаясь вопросов, отвечать на которые не имела никакого желания, Ника тут же поинтересовалась у начинающего драматурга его творческими планами.

Превий Стрех мгновенно расцвёл и принялся рассказывать о драме, которую только-только начал писать. Насколько поняла слушательница, речь шла об очередном любовном треугольнике, одной из вершин которого выступал сам Питр. Судя по местным легендам, тот ещё жизнелюб.