Одиннадцатая заповедь (окончание)

— Болит. И перевязать ее надо. Так что давай покороче.

— Секрет один тебе открою, — Уокер внезапно схватил меня за запястье: пальцы у него были ледяные. — Про Сердце Зоны. Я искал его, но не судьба была, так что найди ты. И загадай желание. Любое. Он все исполнит.

— И как я его найду?

— Жесткие диски раздавило нахрен, — Уокер издал каркающий хриплый звук, наверное, это был смех, но мне почему-то стало страшно. — Жаль, я так долго все это собирал. Но в Припяти есть могила Клыка, третьего дружка Стрелка-Меченого. Он похоронен у перекрестка улиц Дружбы Народов и Огнева, как раз рядом с медсанчастью 126. Я знаю... я уверен, главная подсказка в его могиле. Так что ищи. Не найдешь, упустишь свое счастье... навсегда.

— Зачем ты мне это сказал?

— Тяжело умирать с такой ношей. Хочу уйти в рай налегке. Человек гибнет, а дело остается, как говаривал Лукреций Кар. А теперь вали отсюда. Оставь меня с ней наедине...

— Почему ты хотел взять меня с собой? — спросил я, наклонившись к самому уху Уокера.

— А потому что дурак ты, — Уокер шумно втянул воздух. — Станешь умным, сам все узнаешь. Давай, пыли отсюда.

— Мне жаль, — я положил свободную руку на его пальцы. — Я найду Сердце Зоны.

— Хорошо. И не жалей об этой дуре Кристине, она тебя не стоила. Честно говорю. Вздорная жадная пустая баба.

— Я запомню. Где зять старика?

— На базе Бульдога в Припяти. Детский сад "Ивушка". Освобождайте, если яйца из железа.

Я кивнул Уокеру, встал и сделал несколько шагов, но он меня окликнул.

— Эй, Пиндос! — Уокер сделал паузу, чтобы восстановить дыхание. — давно хочу тебе сказать... Говеный у тебя английский. На уровне плохого учителя сельской школы из деревни Нижние Засратушки.

— Меня это не волнует, — ответил я, сделал еще пару шагов, но Уокер снова остановил меня окриком.

— Знаешь, почему я говорю по-русски лучше, чем ты по-английски? — прохрипел он.

— Почему?

— Потому что я русский, бро. Русский американец. Настоящий пиндос, не фальшивый, как ты. — Он снова засмеялся, будто сказал какую-то отличную шутку. — И звали меня... да какая теперь разница, как. Главное, не Толя Бульдозер, не Вася Пурген. Звали меня Уокер. Все, топай. Зайдешь в "Шти", передай привет Еноту и выпей за помин моей души.

— Выпью, — пообещал я и пошел вперед, твердо решив не останавливаться и не оглядываться.

На этот раз Уокер не окликнул меня. И Дед ни о чем не спросил. Просто сделал знак идти за ним. Мы дошли до входа в тоннель и здесь я присел на бетонный блок, чтобы заняться раной в ноге. Она к счастью оказалась неопасной, срикошетировавшая пуля прошла по касательной, разорвав кожу, так что я просто прижег ее йодом, перевязал и сделал себе противостолбнячный укол. Все делал молча и почему-то боялся услышать выстрел. И вспомнил историю Богдана Зори про наемников, которые бросили своего раненого. Чем мы лучше?

Далекий пока еще и зловещий звук, похожий на низкое кошачье стенание донесся до нас из глубин подземного лабиринта и заставил забыть об Уокере. Я закончил перевязку, всунул ногу в напитанный кровью берц, и мы с Дедом пошли вдоль рельсов в тоннель, в напитанный тяжелыми испарениями мрак. Прозвучавший за спиной гулкий выстрел из "Кольта" не был неожиданным, но заставил меня остановиться, ненадолго, всего на пару секунд. А Дед...

Он тоже остановился. Я отчетливо услышал, как он сказал "Упокой, Господи, душу раба Твоего".

— Аминь! — добавил я.

И мы пошли дальше.

Глава 14. Двое в городе

Это была старая одноэтажная советского образца котельная, притулившаяся во дворе между тремя пятиэтажками. С допотопными водогрейными котлами и настоящей паутиной ржавых чугунных труб всех форм и диаметров в лохмотьях рубероидной изоляции и фестонах "жгучего пуха", выгнутых под самыми невероятными углами — только специалист смог бы, наверное, разобраться, откуда и куда эти трубы выходили и входили. Цементный пол был завален мусором, истлевшими заскорузлыми тряпками, осколками стекла и прочей дрянью, сильно воняло сыростью, плесенью, псиной и разложением. Все электрооборудование в котельной начисто сожгла когда-то разрядившаяся тут "Электра", так что лампочки под потолком не включились. В дальнем углу лежал скелет какого-то бедняги в огромных резиновых сапожищах: рядышком с трупом валялась брезентовая сумка с нашитой на нее биркой "Летягин", в которой я нашел три отсыревших охотничьих патрона, две вздутые банки рыбных консервов, ссохшийся зеленый от плесени хлеб, алюминиевую ложку, бритвенный станок, пустую коробочку от армейской аптечки и разбитый ПДА. Незавидное наследство.

Добирались мы до этой котельной долго — сперва по тоннелям, а потом вдоль железной дороги, ведущей прямо в Припять. Подземные железнодорожные тоннели оказались длиннее и запутаннее, чем думалось вначале: возникало впечатление, что в этой части Зоны была построенная целая скрытая от посторонних глаз транспортная система. Никаких мутантов, кроме нескольких слепых собак, нам не повстречалось, и это было хорошо — я никак не мог забыть встречу с химерой, да и то, что случилось с Уокером, мне теперь по гроб жизни не забыть. Собаки оказались пугливыми и сбежали от нас по-быстрому. Тоннели были безжизненны, казалось, долгие годы сюда не проникала ни одна живая душа. Поражало обилие брошенной в тоннелях техники, здесь ее было ничуть не меньше, а может, даже больше, чем на Свалке. Кто все это построил, вбухав сюда неисчислимые деньжищи, для чего весь этот транспортный Вавилон предназначался? Что тут возили в Зону или из Зоны? Ответов на эти вопросы не было. Даже всегда спокойный и не теряющий хладнокровия Дед был поражен этой грандиозной картиной. У него, впрочем, было свое объяснение всему.

— Эх, Страна Советов, Страна Советов! — вздыхал он. — Не экономили в советские времена деньги и людской труд, ежели великая цель ставилась. Вроде как государственный проект тут был, Андрюха. И это не ликвидация чернобыльской аварии, вот поклясться готов.

— А что тогда? — недоверчиво спросил я.

— Что-то стратегическое. Коли верно то, что я думаю. изучать Зону собирались, потому что нет на Земле второго такого места, где законы природы исковерканы и перепутаны, как рваные провода под ураганом. Хотели какие-то великие открытия тут сделать, да только Второй Взрыв им помешал.

— Уж не об этом ли путепроводе Зулус говорил? — спросил я, обращаясь больше к самому себе, чем к Деду. — А, нет, в тот надо было на "Юпитере" входить.

— Кажется мне, что собирались в Зоне устроить целую систему подземных коммуникаций, объединявших все лаборатории под литерой "Х", да только не успели, — продолжил Дед развивать свою мысль. — Может, и с территории "Юпитера" тоже есть вход в этот лабиринт.

— Сколько денег впустую потратили! — проворчал я. — На эти деньги можно было, наверное, вторую Москву построить.

— Это верно, — согласился Дед. — Но в СССР деньги были, особенно на оборонку.

— Это в поздние восьмидесятые-то? Отец рассказывал, в последние годы СССР вообще кризис был. Ни сигарет, ни туалетной бумаги, ни стирального порошка в магазинах не было даже в Москве. И с продуктами была напряженка. А уж после распада Союза и вовсе "шоковая терапия". Откуда же деньги на все это взяли?

— Значит, нашли. Если хочешь знать, мы до 1989 года пол-Афганистана построили. И дороги, и дома, и больницы, и много чего еще. В дар афганскому народу. Что там теперь? — Дед плюнул себе под ноги. — Ладно, хватить воспоминаний, давай шаг прибавим...

Железнодорожная магистраль вывела нас на окраину Припяти, к многоэтажкам южнее "Юпитера". Поначалу мы с Дедом планировали заночевать в одной из этих многоэтажек, но потом нам попалась на пути котельная во дворе. Вечер был темный и не по-весеннему холодный. В каморке оператора котельной оказалось несколько старых стульев и деревянных ящиков, и мы с Дедом смогли разжечь костер. Сложили рюкзаки и оружие, расселись вокруг костра на старых дощатых настилах. Время шло к вечеру, снаружи поднялся сильный ветер, раскачивая тополя и дребезжа ржавыми железными листами, которыми были забиты окна котельной. Боль в ноге стихла, я чувствовал себя вполне сносно. У Деда в рюкзаке оказалась початая бутылка водки, но закусить было нечем.

— Ничего, и без закуски пойдет, — заявил Дед, подавая мне наполовиненный пластиковый стаканчик.

— Я вот думаю, как он сумел до Припяти дошкондыбать, — сказал я, показывая глазами на скелет в углу. — С таким-то снаряжением...

— Этого мы никогда не узнаем. Пей.

Я взял стаканчик, выпил залпом. Водка была отвратного качества, но свое дело сделала: противный тяжелый ком в груди начал рассасываться, на душе полегчало. Дед понял, что я чувствую.

— Не стоит жалеть о том, что случилось. — сказал он. — Врага надо уважать, но не жалеть.

— Нотацию будешь мне читать?

— Нет. Ты парень взрослый, должен все сам понимать.

— Я и понимаю.

— Ага, — Дед выпил свою порцию, полез за сигаретами. — Плохо, что еды у нас нет. Долго не протянем.

Я промолчал. Дед тоже ничего не сказал, молча делал затяжку за затяжкой. Костер разгорелся, обломки стульев и доски в огне дружно потрескивали, и я почувствовал, что начинаю согреваться. Вот только от выпитой водки аппетит некстати разыгрался.

— Ты прежде бывал в Припяти? — внезапно спросил Дед.

— Бывал, — отозвался я, помолчал немного. — Один раз.

— Как нога?

— Нормально. Инвалидом не стану.

— Еще по одной надо пропустить, для сугреву.

— Что предлагаешь? — спросил я.

— Надо с Яриком решать. — Дед помолчал. — Я план Припяти примерно знаю. Мы где вышли из туннеля? Чуть южнее лаборатории внешней дозиметрии, на контейнерной площадке. Думаю, там в свое время все грузы из Зоны проходили дозиметрический контроль. Это уже городская черта. Если идти на восток, выйдем к улице Курчатова, а там и до центра недалеко.

— И в центре нас быстро монолитовские снайперы грохнут, — ответил я.

— Ну, у меня вопрос решенный. — Дед выбросил докуренный бычок в костер, зажег новую сигарету. — Снайперы, не снайперы, все едино. Уже стемнело, так что иду в "Ивушку" и забираю Ярика. А ты можешь здесь подождать.

— Пойдешь ночью? Один, в Припяти? Да ты сумасшедший!

— Других вариантов все равно нет. ПНВ мне в помощь, чай, не заблужусь. А ночью этих говнюков легче врасплох застать.

— Ты даже не знаешь, сколько у Бульдога людей.

— Я знаю, что Ярик у них, остальное значения не имеет. Я ведь тоже вроде тебя, по чужим сценариям живу.

— Это ты к чему сказал?

— К тому, что жить для себя у меня лично никогда не получалось. Три вещи мешают — Честь, Долг и Приказ.

— Эх ты, хватанул! — Я с интересом посмотрел на Деда. — Это тебе в армии вкус к громким словам привили?

— Не только. Но ты прав — я боевой офицер, а у нас свои представления о жизни. Тебе не понять.

— Хочешь сказать, я тупой? Или совести у меня нет?

— Ты это, не горячись, я тебя не хочу обидеть. Каждый живет по своим законам и правилам, это нормально. Я пришел, куда хотел, и буду делать то, ради чего прибыл в Зону. А там видно будет.

— Жрать охота, — я посмотрел в угол, на скелет в несуразно-огромных резиновых сапогах. — А с чего ты решил, что я по чужим сценариям живу?

— Так все мы так живем. Хочешь сказать, у тебя по-другому?

— Да нет, наверное, все, как ты говоришь. Я и в Зону в свое время пришел, чтобы свободным стать. Чтобы самому решать свою судьбу.

— Я тебе так скажу, парень — свободы все хотят. Только понимают ее по-разному. Свобода как баба: один хочет видеть ее ласковой, домовитой и постоянной, а другой — красивой распутной стервой с большими сиськами, которая вечно впутывает тебя в неприятности. И тогда ты сам решаешь, с кем ты — со свободой своей, или с честью, долгом и совестью в душе.

— Ты что, политруком был?

— Нет. Был бы политруком, я б тебе сейчас про борьбу с империализмом рассказал и про всемирно историческую роль Коммунистической партии, ведущую все человечество к светлому будущему, — Дед взял СВД, проверил прицел. — Просто мужику без Чести, Долга и Совести нельзя. Не мужик это будет, так, существо, которое живет без смысла и пользы. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Вроде того перца с черным маникюром, про которого я рассказывал. Хотим мы с тобой, или нет, а в основе мужского бытия эти три понятия лежат. А у военных еще приказ есть. Коли получил приказ, выполни, даже если придется яйца в тисках зажать. Умри, а выполни. Такая вот тебе политинформация.

— Красиво говоришь, — я начал злиться. — Но только я тебе ничем не обязан. Ты сам мне в напарники набился, хотя я предупреждал, что дело поганое. Я тебя за собой не тащил. И долгов у меня перед тобой нет, и перед Яриком твоим.

— Все верно, парень, ничего тебе от меня не надо. Не хочешь идти со мной — твое право. Оставайся здесь и сам ищи выход. Путь из Припяти знаешь, авось, выберешься без моей помощи.

— Выходит, я по-твоему, сволочь? — Я разозлился по-настоящему. — Или вошь ничтожная? А ты у нас весь такой из себя правильный, да? Ты мужик, а я нет?

— Я-то думал, ты меня понял, — вздохнул Дед. — Хрень ты сейчас говоришь, Андрюха, и сам это понимаешь. Еще раз повторяю — это не твоя война. И морального права тащить тебя с собой у меня нет. Коли грохнут тебя, на моей душе до конца дней несъемный камень лежать будет.

— Тогда ты чего за мной поперся?

— Потому что был у меня интерес с тобой идти. Я уже объяснял, повторяться не буду. — Он встал, потянулся за рюкзаком. — Короче, пошел я.

— Погоди, — я поднялся, стряхнул с комбинезона пыль, взял автомат. — Я с тобой. Нет у меня желания оставаться одному. И пожрать нечего.

— Я почему-то и не ждал другого ответа. — Платов протянул мне руку. — До конца?

— Ага. Давай уж, веди, Сусанин. А то передумаю...

* * *

В ночном городе всегда есть что-то таинственное, мистическое. Накрытые ночной темнотой, пустынные, освещенные только луной или уличными фонарями, даже знакомые улицы, по которым ты раз за разом ходишь днем, кажутся необыкновенно изменившимися, полными загадок и тайных угроз. Чего уж о Припяти говорить! Это почитай центр Зоны, и что тут может таить ночная прогулка, даже думать не хочется. Но выбора у нас не было, и мы медленно и осторожно шли по мертвому городу к центру, к базе наемников.

Ночь была погожая, ясная, хоть и ветреная, настоящая украинская майская ночь, полная луна красовалась в обрамлении темных облаков, ярко освещая ночные улицы. Эх, так и вспоминаются гоголевские "Вечера на хуторе близ Диканьки"! Но обстановка была совсем не романтическая. Начать с того, что даже яркая луна не спасет, если нет прибора ночного видения, а у меня его не было, и я вынужден был следовать за Дедом и во всем на него полагаться, что весьма меня напрягало. Нет, натурально, Дед отличный боец, но сталкер неопытный, а вот аномалии штука очень коварная, проглядишь какую-нибудь — и все, путешествие окончено. Этих самых аномалий в Припяти было завались, и на любой вкус. Уже на выходе со двора, где находилась котельная, мы увидели большую "Жарку" — благо, в темноте она становится заметнее, чем при солнечном свете, время от времени вокруг факела появляется призрачное голубоватое сияние, да искры от нее летят, а эта "Жарка" еще и гудела, как включенный ацетиленовый резак. Обошли, направились дальше, по улице, буквально усыпанной между растущими по обочинам деревьям мелкими "Трамплинами". Чтобы не попасть в аномалии, приходилось идти посередине дороги, волей-неволей подставляясь под выстрел из соседних домов. Нервы мои совсем разыгрались: мне казалось, что из черных окон многоэтажных громад, нависавших над нашими головами с обеих сторон, за нами наблюдают сквозь оптику хороших прицелов очень внимательные и очень недобрые глаза, и от этого сердце колотилось, и ноги подкашивались. За одним из домов мы увидели "Теслу" — аномалия с жужжанием и потрескиванием прогуливалась взад-вперед по проводам между двумя покосившимися столбами. Еще был здоровенный "Холодец", почти перекрывший нам путь. Впрочем, мы легко преодолели это неприятное препятствие по поребрику и без приключений добрались до пересечения улиц Курчатова и Лазарева. Здесь устроили маленький привал, укрывшись в подъезде одного из домов, выходившем прямо на перекресток.