Двадцать пятого декабря вдова князя рязанского — "его тело было найдено в подвале, желтый змей перерубил князя пополам", Агриппина горько рыдала. Затем она с молодыми снохами и ближними боярынями сошлись в соборной церкви. Они решили встретить здесь неминуемую гибель. Их окружили многие рязанские женщины. Епископ и священники пели молитвы, утешая заплаканных девушек.
-Все из вас кто примет мученическую смерть из рук мугланов устремятся в рай. На встречу с Небесным Царем, там вы опять сойдетесь со своими мужьями.
Крепкий, несмотря на ранения звонарь, продолжал раскачивать язык большого колокола. Могучий звон говорил, что Русь не сдается. Что русские люди скорее полягут костями, чем сдадут хоть пядь дедовской земли. Подходил к концу одиннадцатый день осады, а татары продолжали топтаться под стенами.
Ночь выдалась на редкость напряженной. Могучие вурдалаки, более хрупкие и верткие упыри, черные вороны с медными клювами лезли в атаку. Затем в бой пошли монголы, они несли связки горящих факелов. Казалось тысячи вулканов, испустили лаву, огоньки обступали со всех сторон. Сотни тысяч стрел продолжали сыпаться сверху время, от времени находя все новые жертвы. Вот пал пробитый пятью стрелами Ваня, тот самый, что слишком рьяно раскачивал колокол во время недавнего вече. Его отец Артемид бросился бившемуся в конвульсии телу сына. Крупный мальчик был уже мертвый. Тогда он в бешеной ярости рухнул с мечом вниз, скользя по лестнице сбивая нукеров, пока сам не был пробит всех сторон копьями. Приближался рассвет, злая волшебница Керинкей-Задан и князь Глеб устроили дополнительное бомбометание. Огненные перья посыпались на город, зажигая те строения, что не были покрыты асбестом, а также обжигая как защитников, так и нападавших татар.
К утру в бой вступили свежие силы, наступал двенадцатый день генерального штурма, монголы постепенно одолевали. Солнечные лучи растворялись в облаках, придавая им зловещий багровый оттенок. Поредевшие отряды защитников уже не могли удерживать весь периметр стены. Вот один из монгольских отрядов истекая кровью, перевалил через стену, девятихвостое знамя было водружено на башне. Хотя Леопардов и сумел отчаянным броском очистить строение, дикий радостный вой уже обуял все войско. Вот уже сразу в трех местах татары оседлали стены. Белая армия также несла все возрастающие потери. А огненные осадки, слепили глаза. Часть монголов, уже проникла на улицы, они врывались в дома, рубили в капусту всех и старых и малых, никому не давая пощады. Защитники продолжали упорно сражаться за каждый дом и даже отдельные комнаты, но было ясно, что истекают последние часы обороны.
-Мы должны вывести женщин, детей и самых обученных воинов.
В голосе Пантеры ощущалась боль.
-Я с тобой согласен. Наши отроки-разведчики спустились в туннель, заваленный монгольскими трупами. Выход никто не охраняет, враг бросил на штурм все силы. Есть еще один коридор резервный, но вот как возле него монголы устроили засаду.
-А газ?
-Ну, ты сама знаешь Пантера, упрошенная модель токсина Урания быстро распадается. На всякий случай можно надеть марлевые повязки с углем.
Пантера вновь рубанула, они разговаривали в ультразвуковом диапазоне, не на мгновение не прерывая схватку.
-Тогда приступим к плану эластичной эвакуации.
Применяя различные сюрпризы, в том числе и "бомбошки", мульти-клоны стянули часть войск и мирного населения к каменному зданию, где располагался подземный ход. Леопардов, продолжая истреблять мохнатую саранчу, прорубился к переполненной церкви. Взобравшись на паперть, он пронзительным гласом обратился к молящимся.
-Слушайте меня внимательно милые женщины. Вот-вот мунгалы ворвутся сюда, бегите к зеленому дому, что рядом с детинцем. Только так вы можете спасти свои жизни.
-После гибели мужа, и двух сыновей я не хочу больше жить!
Достойно промолвила Агриппина.
-Я остаюсь здесь.
-И я тоже!
Молвил епископ.
-И мы остаемся, заголосили многочисленные женщины.
Леопардов сделал мечами тройную мельницу, неуловимым движением разрубил вдоль стержня дюжину свечей.
-Так нельзя! Если вы все погибнете, то кто родит новых детей, богатырей способных избавить русскую землю от монголов и отомстить за смерть отцов. Кто не опустил голову и руки кто готов и дальше служить Родине! Тот последует за мной ради победы земли Русской!
Практически все молодые женщины бегом устремились за отважным мульти-клоном, остались лишь старухи, и княгиня Агриппина. Турган, Полкан, Марк Соколич, Семен Залихватский, Игорь Олежный и многие другие белые ратники рубились как богатыри, и все же вынуждены были постепенно отходить назад, многие из них слабели от ран и порезов. Зловредная колдунья Задан, продолжала изощренную бомбардировку, ее заряды стали действовать куда более выборочно, с самонаводящейся точностью.
Спустя час орды монголов разобьют церковные двери. Ворвутся в храм и, изрубив женщин и священников, подожгут здание. Участь тех, кто не успел бежать, ужасна, озверевшие от потерь и крови нукеры бросали в огонь маленьких детей, даже младенцев вырывая из рук матерей. Затем обезумевших от горя тут же насиловали, после чего распарывали животы, в поисках проглоченных алмазов и прочих ценностей. Монголы старались причинить как можно больше боли защитникам. Они раздевали на виду своих врагов попавших в плен соседок и землячек, гоняли их от одного к другому, завязывая подолы у них над головами и оставляя бродить, как слепых щенят, то, стегая прутьями, то похотливо лапая за интимные места. Весь день прошел в кровавой мясорубке, а когда ночь раскинула тяжелое покрывало, в спаленной дотла Рязани остались только пирующие монголы. Пантера отводила остатки Белой армии, а Леопардов притаился между развалинами, вокруг все горело. Вспомнились слова летописца
-"Некому было стонать и плакать, некому скорбеть о погибших. Родителям о детях, детям о родителях, братьям о братьях — все вместе лежали мертвыми" —
Так написано в древней летописи, теперь это видно воочию.
-Ты знаешь! Крикнул он в вдогонку Пантере. — Порой мне кажется, как мы глупы, стараемся бесполезно спорить с колесом истории.
-Это был наш первый по настоящему крупный город, а как говорят на Руси первый блин всегда комом.
Голос Пантер не выражал растерянности и боли.
-Это наша Брестская крепость! Пружина войны лишь начинает раскручиваться!
В гневе Леопардов вновь закружил свой смертоносный танец.
Волхв Савелий в тот день попал в окружение. На соседних участках уже прорвались, "мунгалы", а их осталось всего несколько человек. Со всех сторон ползли десятки лестниц, по ним ядовитой слизью тащились тысячи боевиков. Волхв рубил, кидал камни, даже пытался долбануть огоньком, но все было бесполезно, лестницы подымались и права и слева. Несколько стрел попало в лицо мужику Дуб-Ваула. Покачнувший великан полетел вниз, сбив сразу сотню нукеров.
-Это конец — прошептал Дикорос.
Лихарь Кудряш дернул за рукав
-Еще нет, давай нырнем под трупы и притворимся мертвыми, а затем когда стемнеет, переоденемся в татарское платье и покинем город.
-А если нам вскроют живот?
-А ты прямо сейчас переоденься, под убитых нечистых.
Савелий и Лихарь с отвращением натянули на себя монгольское платье, сделали вид что погибли. Часть Рязанцев, отбиваясь от татар, теснилась к выступу от стены, нависшей над рекой. Затем они скользили по ледяным накатам и падали в реку в том месте, где был проломлен лед. У кого хватало силы, тот переплывал реку и бежал в сторону леса.
Монголы спешили поскорее начать грабеж и не преследовали убегавших "Далеко не уйдут, все равно наши будут, разрежем их спины на крепкие ремни".
Волхв Савелий Дикорос и палач Лихарь Кудряш поднялись, лежать на снегу было холодно, и смешались с толпой нападавших татар. Время, от времени пользуясь суматохой, они точными ударами закалывали отбившихся нукеров.
-Смотри Савелий, уже успели разжиться.
Кудряш показал золотой в камушках браслет, вытащенный у монгола.
-Успели, тебе заплечных дел мастер все хихоньки и хахоньки посмотри лучше, что в граде делается!
Вновь забравшись на ледяной скат, они в последний раз окинули взором Рязань, уже стемнело. В вихре пламени и дыма особо выделялись колокольни горевших церквей. Победители выли и кричали, среди них было не мало вызванных шаманкой упырей и вурдалаков. Их прерывал лишь равномерный одинокий звон набатного колокола, тяжело раненый звонарь не желал отпускать язык.
-Это воля! Наша русская воля к победе! Мы никогда не смиримся!
Лихарь Кудряш сжал увесистые кулаки, погрозив в сторону ставших багровыми стен.
Внезапно звук колокола прервался, словно чей-то ржавый клинок перерезал струны певшей о свободе серебряной лиры. Потерявший человеческий облик нукер зарезал звонаря, умирая, витязь прошептал.
-Подымись русский род на защиту...
Последние слова вышли легким вздохом, тут же осев инеем.
. ГЛАВА Љ 8
Ночью на горящий город повались густой снег, к утру пожар полностью угас. Рязань напоминала страшно изуродованную мумию, своего рода кладбище растерзанных людей присыпанное серебристым в жемчужной парче покрывалом.
Бату-хан пожелал проехать через уже третий по счету покоренный, вернее разрушенный им стольный город. Гонцы поскакали к ближайшим отрядам "непобедимых", с приказом: выстроить к восходу солнца величественное каре против разрушенных Рязанских ворот.
Монгольские отряды растянулись неровной волнующейся линией вдоль берега замершей Оки. Лихие сотни построились в десять рядов. Перед каждой полусотней, с золоченым девятихвостым копьем гарцевал, лихо разукрашенный багатур.
Каждую сотню возглавлял роскошно одетый джагун — или сотник. Позади отбивали лихой драйв барабанщики с котлами обтянутыми кожей, трубач с рожком на перевязи через плечо и щитобоец с круглым медным горном. Впереди стояли отборные сотни, на место выбивших бойцов поставили новых самых лучших нукеров. Остальные сотни заметно поредели, во многих десятках осталось по пять-шесть человек. Не мало было и раненых — некоторые из них неумело перевязанные и истекающие кровью едва держались на ногах, другие застывали в муках. Вдоль реки, на скатах городских валов и на дороге, между домами валялись трупы, много было также следов от бледного пепла оставшегося от пораженных упырей и вурдалаков. Человеческие тела, многие ободранные и раздетые лежали вперемешку и отдельно, большинство были страшно изуродованы. Рядом с ними носились серые вороны и крикливые галки.
Лучшая тысяча "непобедимых" из личной охраны Батыя выстроила в подобие полумесяца вдоль реки. Кони застоялись и тянули повод. Вдали звонко протрубил боевой рожок. Другие рожки повторили сигнал. Джагун первой сотник проревел.
-Внимание и повиновение!
-Внимание и повиновение! — повторили за ним сотники и десятники. Воины выпрямились, подобрали поводья. Тысяча замерла струной в напряженном ожидании.
Из посада со стройной сильно поврежденной не смотря на асбестовое покрытие в пожаре церкви, выехала группа всадников. Впереди скакали трое, средний всадник держал белое пятиугольное знамя с девятью широкими развевающимися лентами. Под золотой маковкой копья висел рыжий хвост жеребца, на котором ездил сам Чингиз-хан. На знамени был вышит золотыми нитками кречет, державший в когтях ворона.
Позади ехал громила с бритой открытой не смотря на мороз головой. Он вез воткнутую на копье голову рязанского воеводы Вадима Давыдыча Корфы. Глаза у воеводы были открыты, на строгом застывшем, на морозе лице читалась тревога, ветер развевал седую бороду и серебряные кудри. Далее все ратники содрогнулись.
Исполинский вдвое больше слона огненно-рыжий конь проскакал неспешной, но этого еще более страшной рысью. От ударов его копыт тряслась земля, поднимался снег, сотрясались и обваливались остатки домов. На коне не было ни седла, не уздечки он напоминал живой пожар, а его ржание рев целой львиной стаи. Все монголы тряслись от страха, низко кланялись. Считалось, что на нем невидимо ездит сам бог войны всемогущий Сульдэ, любящий монголов и дарующий им победу. Громадный скакун подскочил к куче трупов, и начал жевать припорошенные снегом тела, сгрызая и кожу и кости.
Испуганный ропот пробежал по ордынским рядам.
-Бог войны голоден и не доволен нами!
-Наоборот — шептали другие. Он доволен тем что перебили так много урусов.
Два скорохода в белых кафтанах, кипенных замшевых сапогах и высоких молочных шаманских колпаках вели под узды ослепительной красоты белого жеребца с черными горящими глазами. Красочный конь изгибал шею, тряс белоснежной с вплетенными драгоценностями гривой. Алмазы, топазы, рубины, сапфиры, изумруды переливались на зимнем солнце. Бархатная попона была покрыта золотыми в виде лилий, сапфировыми в виде васильков, рубиновыми в виде роз, изумрудными в виде виноградин, алмазными в виде снежинок узорами. Черные копыта кованы золотом и обрамлены самоцветами. Этот сказочный конь напоминал новогоднюю игрушку, по преданию на таком скакуне невидимо ехала любимая девушка великого бога Сульдэ! Ранее на этом коне скакал сам Бату-хан.
Вот и он сам на вороном подаренном убиенным рязанским князем коне. Жеребец также восхитителен, с белыми до колен ногами и с яркой украшенной крупным бриллиантом звездочкой на лбу. Джихангир был в серебристой, переливающейся в солнечных лучах кольчуге и в золотом шлеме Александра Македонского, с пышными перьями на верху. На коне был серебряная с золотыми бляхами сбруя, черпак расшитый золотом, все было захваченное трофейное. По случаю взятия Рязани Батый шествовал в стольный город так — как обычно в него въезжают уруские князья.
За джихангиром на разукрашенных жеребцах ехали монгольские ханы. Среди них выделял толстый и сутулый Субудай-Багатур на саврасом коротконогом иноходце в самой простой ременной сбруе. Сбоку от них на бирюзово-розовом облаке парила страшная чародейка Керинкей-Задан. Ее высокий колпак выступала торчком, здоровенные клыки торчали из-за рта, представляя жуткое зрелище.
Бату-хан проехал вдоль линии войск. Татары и монголы кричали "Уррагх!" Им вторили кипчаки "Яшасынь!"
Джихангир повернул обратно. Сотня "непобедимых" отделилась и последовала за ним. Бату-хан со своей свитой переехал реку, где на льдинах чернели промоины и многочисленные человеческие трупы. Входные ворота были расчищены, так как пленных было очень мало, в основном работали нукеры.
-Это твой недосмотр Субудай. В следующий раз пусть побольше захватывают пленных все равно они смертники.
Одноглазый барс не стал спорить, лишь кивнул в знак согласия.
Многие из деревянных домов так и не догорели, нукеры и любопытством счищали беловатый асбестовый порошок. Отдельные толстые бревна продолжали чадить. Пахло паленым мясом, из тлеющих пожарищ стекали грязные ручейки.
-Нет ничего приятнее, видеть враждебный город в развалинах!
Проорал Бату-хан, взобравшись на каменное возвышение, где обычно перед народом выступал князь. Почерневший от дыма "глас народа" рухнул в низ, перекладины сгорели. Колокол-вечник словно разбитый бокал лежал на закоптевшем снегу. То зрелище что открылось перед глазами монгольского владыки, было мрачным для любого нормального человека. На середине площади спешно складывались срубленные стволы деревьев, доски, колеса, сани и остатки бревен. На эту груду правильными рядами складывали мертвых воины Бату-хана. Почти все войско занималось этим. Тут были коренные монголы, и половцы-кипчаки, кара-китаи, арабы, персы, множество степных народностей которых в будущем нарекут татарами. На примерный "прикид" их пало больше ста тысяч! А кто будет считаться с потерями, с горем, постигшим их роды. Кто скажет, что будет с юртами, где целыми днями заплаканные глаза смотрят на запад, ожидая возращения сына, отца, брата, обещавшего вернуться с конями и верблюдами, нагруженными богатой добычей? А вместо этого придет страшная весть о гибели кормильца.
