Московский Лес

— Антиквар, значит? А мне он показался мелким торговцем.

— Кубик-Рубик-то? — засмеялась Лина. — Да он нарочно выставляет напоказ всякую рухлядь, а дела ведёт с самыми крутыми коллекционерами Замкадья. Все знают, что на него работает половина егерей Леса. Даже Бич, говорят, берёт заказы!

— Заказы? А что...

Но девушка уже не слушала.

— Слушай, мне пора возвращаться в библиотеку, так что давай поскорее, а? Что ты собирался купить, нож? Вон подходящая лавочка, выбирай...

Сетуньский Стан,

трактир "Мистер Панин"

Проскочив мост, дрезина остановилась за эстакадой через Третье Кольцо. Здесь влево уходила ветка, соединяющая МЦК с путями Киевской железной дороги; слева же нависала стена громадных даже по меркам Леса ясеней, совершенно уничтоживших лежащие за Поты?лихой индустриальные кварталы. У развилки сетуньцы возвели из бетонных блоков и шпал блокгауз и держали на нём гарнизон — три новичка под командой сержанта из числа ветеранов. Отсюда к Стану вела тропа. Егерь и его спутник вошли в ворота — настоящие, крепостные, из толстенных брусьев — пересекли площадь, запруженную по случаю праздника, народом, и направились к трактиру "Мистер Панин".

Никто не знал точно, почему центр общественной и культурной жизни Стана получил такое имя. Согласно самой популярной версии — в честь основателя Стана, в одиночку уничтожившего гнездо засевших здесь чернолесских кикимор. Но скептически настроенные старожилы утверждали, что никакого героя, как, впрочем, и кикимор, не было и в помине, а трактир обязан своим названием скандально известному актёру, который ещё до Зелёного Прилива устраивал здесь попойки с девками, наркотой и прочими богемными шалостями.

Трактир был набит битком. Синий табачный дым плавал в зале густыми слоями, пейзанки в чепцах и крахмальных передничках сновали туда-сюда с гроздьями кружек — в "Мистере Панине" блюли "средневековый" стиль. Сергей и Тур — так звали его спутника — устроились в углу. Тур, извинившись, отлучился во двор по малой надобности, егерь же выцедил большую кружку ледяного эля и сразу спросил вторую. Блаженно вытянул ноги и стал прислушиваться к несущимся со всех сторон обрывкам разговоров.

— ...зашёл, значит, Бич на Речвокзал. Хочется выпить, а денег нет. Пошёл в "Старьё-Бирём" и говорит Кубику-Рубику: "Уважаемый, я что угодно для тебя сделаю, только поставь пузырь, а?"

За соседним столом расположилась компания из четверых юнцов. Анекдот рассказывал один из них, здоровенный детина, чей бицепс обвивали сплетённые на кельтский манер стебли с двумя стилизованными цветками терновника — по числу убитых монстров. А вот знака Посвящения в виде дуба, с переплетёнными ветвями и корнями, Сергей не заметил.

"..мальчишка только закончил обучение, поучаствовал в паре-тройке вылазок и теперь считает, что схватил Бога за бороду..."

А здоровяк тем временем продолжал:

— Ну что ж, отвечает Кубик-Рубик. Дам я тебе три поручения. Первое: вон тот барахольщик меня кинул. Накажи его.

Второе: у меня есть родственница, тётка Ану?ш. Ей уже за шестьдесят, а темперамент, как у молодой. Уважь её, доведи до трех оргазмов!"

Взрыв хохота заглушил продолжение. Ржали не только собеседники рассказчика — к ним присоединились и сидящие за соседними столиками. Сергей нахмурился, сжав ручку кружки так, что побелели костяшки пальцев. Раздражение накатывало, накрывало его волной, гребень которой вспенивался глухой злобой.

"... нет, нельзя... но до чего наглый юнец!.."

— И третье... В подвале стоит чан с кикиморой — на заказ взял, для зоопарка из Замкадья. Хорошая кикимора, сильная, одна беда — не ест совсем. Ты её накорми, а?

Ну, Бич хватает пустую бутылку, кидает в барахольщика. Тот стекает по стенке. Потом спускается в подвал: оттуда раздаются возня, рёв, крики. Через четверть часа вылазит, весь в лохмотьях, искусанный. Отдышался и спрашивает: "Ну, где тут тётка Ануш? Ща я её накормлю...

Хохот — такой, что опасно задребезжали стёкла.

" ... ну, всё! Нету больше моего терпения!.."

Кружка разбилась о стену, в опасной близи от головы шутника, осыпав его и собеседников стеклянным крошевом.

— Ты, пацан, только в кабаке такой смелый? Расскажи, от кого спас мир — от пары кроликов? Или исхитрился завалить бродячего пса? Тогда, конечно, герой...

Трактир загудел — оскорбление было нешуточным. Здоровяк, обалдевший, было, от наезда, пришёл в себя и потянул из ножен длинный кинжал.

— Эй-эй! — трактирщик заметил назревающую драку и решил вмешаться. — Если собираетесь драться — валите на Спорный Ринг! Порядка, что ли не знаете? Вот кликну шерифа — насидитесь в холодной!

Обиженный открыл, было, рот, чтобы ответить — и едва не полетел с ног от тычка в спину.

— Ты на кого лапку задрал, щенок?

Посетители расступились, и Сергей увидал Тура. Сетунец был разозлён так, что казалось вот-вот — и из ушей повалит дым.

"...ну, парень, ты попал..."

— Ты хоть знаешь, недоносок, кто перед тобой? Это сам Бич и есть! Ну что, всё ещё рвёшься ножичком помахать?

По толпе прокатился удивлённый гул. На возмутителя спокойствия смотрели теперь с изумлением, а кое-кто и с опаской — многие были наслышаны об отчаянном егере, рисковавшем забираться в самые гиблые места Леса.

И выходить оттуда живым.

Егерь поморщился. Реакция посетителей радовала его ничуть не больше выходки подвыпившего сопляка.

"...что же это накатило такое? А вроде, почти не пил, подумаешь — две кружки... Стареешь, брат..."

— ...сгною в нарядах! Сегодня же, после Посвящения — на кухню, дрова колоть, лично проверю!

— Ладно Тур, оставь его, я сам погорячился. — примирительно сказал Сергей, и не удержавшись, добавил с изрядной толикой яда в голосе:

— Так, говоришь, истории обо мне рассказывают? Легенды, говоришь?...

Физиономия ветерана от стыда пошла багровыми пятнами. Он опустил голову и злобно покосился на проштрафившегося парня.

"...вот теперь — наверняка сгноит. Ну, извини, сам виноват, впредь умнее будешь..."

ГЗ МГУ

и окрестности.

— Проводник будет ждать возле Восточного фонтана. — Доцент Яков Израилевич Шапиро ткнул карандашом в висящую на стене схему университетского кампуса и ближайших окрестностей. Схему сплошь покрывали пометки — цифры, буквы, непонятные значки и дуги. — Он проводит вас до места. Здание простое: обыскать квартиру, забрать документы. Они в кабинете, в письменном столе, скорее всего — в левом верхнем ящике. Или, может быть, в кейсе. Квартира принадлежала учёному, работавшему в ядерном исследовательском центре.

— В "Курчатнике"?

— Именно. За день до Зелёного Прилива он унёс домой с работы записи, касающиеся проводимого под его руководством эксперимента — лабораторный журнал и тетрадь с рабочими заметками.

— Разве это не запрещено?

Вопрос был заведомо идиотским. Кто и когда в академических институтах соблюдал подобные запреты? Уж точно — не членкор РАН, ведущий физик страны...

"...а вот младшему лаборанту Жалнину знать это не полагается. Как и имя учёного, о котором идёт речь..."

— Разумеется, запрещено. Но Виктор Павлович часто работал дома. Говорил — только ночью нормально думается.

"...похоже, вы, Яков Израилевич, неплохо изучили тему. Для специалиста по плесневым грибкам, разумеется."

— Он сам рассказал о бумагах?

— Увы, профессор Новгородцев погиб на следующий день, пытаясь выбраться из города. Тело не нашли.

— Но тогда, каким образом...

— Один из сотрудников видел, как он собирался домой и прятал лабораторный журнал в кейс.

— А остальные подробности — кабинет, ящик стола? Сотрудник этого знать не мог.

Во взгляде завлаба мелькнуло лёгкое раздражение.

— А вы дотошны, юноша. Полезное качество для исследователя... Честно говоря, я не в курсе. Быть может, рассказал кто-нибудь из близких? Кажется, у профессора Новгородцева была дочь...

— Тогда конечно. Позвольте ещё вопрос?

Завлаб кивнул.

— Какое отношение это имеет к микологии?

Раздражение сменилось недоумением, потом досадой.

— Э-э-э... видите ли... собственно, никакого. Нас попросили отыскать эти бумаги, поскольку мы много работаем в поле и обладаем соответствующим опытом.

"...попросили? Ох, темните вы, Яков Израилевич. Помнится, Лина давеча проговорилась, что задания учёных обычно выполняют лесовики-золотолесцы. А ещё — что завлаб экспериментальной миологии, кандидат наук Шапиро избегает к ним обращаться..."

— Но у меня-то откуда опыт? Один только раз был за пределами ГЗ, всего на пару сотен метров отошёл...

— Так ведь я вас не одного посылаю! — завлаб образовался смене темы. — Гоша отведёт куда надо, и поможет, если что. Остаётся только опознать нужные бумаги. Вы, кажется, физик по образованию?

"..а то вы позабыли!.."

— Да, Яков Израилевич. Физика элементарных частиц.

— Тогда вам и карты в руки! Заодно и опыта наберётесь. Не дальний свет, но пошагать придётся. Давайте я вам на схеме покажу...

— Яков Израилевич, можно?..

В дверях стоял студент — среднего роста, в джинсах, клетчатой рубашке. Бросалась в глаза круглая, веснушчатая физиономия и уши, оттопыренные, словно лопухи. На ушах висели дужки очков в круглой проволочной оправе.

— Что вам... простите, не припомню?..

— Лёша... Алексей Конкин, сто третья группа. Михаил Игнатьевич велел зайти насчёт завтрашней лабораторки...

— Да, конечно. Подождите, я скоро освобожусь. Вон стул, присядьте.

Студент кивнул и пристроился на стуле возле шкафа с лабораторной посудой. При этом он косился на Егора — то ли с любопытством, то ли с опаской.

"...почему нет? Лина говорила — я теперь местная знаменитость...

— Да, так о чём я, Жалнин? Ах, да, карта... смотрите — вам вот сюда. Дома частично разрушены, но хоть какие-то ориентиры...

Карандаш в руках завлаба упёрся в красную карандашную отметку.

— Строителей шесть, корпус два... а дом точно цел?

— Вот вы и выясните. Да, и ракетницу возьмите, мало ли что?

— С вашего позволения, я бы лучше карабин...

— Незачем. Пропуск я приготовил — чтобы не позже, чем через час были снаружи! Гоша ждать не будет.

— Гоша? Это кто? Фомич... простите, Фёдор Матвеевич о нём упоминал, но без подробностей.

Завлаб усмехнулся.

— Гоша — лешак. Своеобразная личность, сам увидите. И вот ещё что: зайдите на склад, скажите, что я распорядился выдать вам кувадлу, монтировку и топор.

— Это ещё зачем? — удивился Егор.

— А как вы собираетесь проникнуть в квартиру? И поторопитесь, Гоша долго ждать не будет...

Волны Зелёного Прилива едва докатились до монументального, украшенного колоннадой и статуями, парадного входа в ГЗ. Асфальт перед ступенями лишь кое-где взломали тощие деревца, и даже восьмигранные бетонные вазоны для цветов по-прежнему стояли по периметру площадки. Сквер вокруг памятника Ломоносову сохранил первозданный вид — разве что, поднялись ещё выше голубые ели, буйно разрослись кусты сирени, да трава на газонах вымахала в человеческий рост. Выложенные брусчаткой дорожки остались нетронутыми, будто распространялся на них странный запрет, хранивший иные участки Леса, освоенные его двуногими обитателями. Но многочисленные скамейки заброшены, краска давным-давно облупилась — студенты, даже те, кого пощадила Лесная Аллергия, давно уже не устраиваются в сквере в перерывах между парами.

Гоша дожидался Егора, сидя на бордюре заросшего проволочным вьюном фонтана. Увидев его, молодой человек сразу понял, почему проводника называют лешаком — никакое иное слово к нему попросту не подходило. Гоша напоминал врубелевского Пана — только с потрескавшейся дубовой корой вместо кожи и пальцами-корешками. На голове — не окаймлённая седыми кудрями лысина, а космы то ли из мха, то ли из водорослей. Длинный, слегка загнутый вверх нос походит на опиленный сучок.

И это не производило отталкивающего впечатления, как запущенная кожная болезнь. Облик Гоши гармонично вписывался в окружающую действительность. Казалось, ожил суковатый пенёк — ожил, натянул на себя лохмотья и отправился прогуляться по дорожкам сквера.

— Как звать-то, студент?

Голос был под стать облику — скрипучий, потрескивающий.

— Егор. Только я не студент, а лаборант.

— Какая разница — лаборант, студент?.. Мы с тобой, выходит, тёзки? Помнишь — "он же Гога, он же Го?ра..."

— Нет, а что это?

— Был такой фильм, давно ещё, в советские времена. Неужто, ни разу не видел?

Егор виновато улыбнулся.

— Эх, молодёжь, святые вещи забыли! Помнится, я сопливым студентом, в кинотеатре "Прогресс" — здесь, недалеко...

Это дурдом, отрешённо подумал Егор. Параллельная реальность. Перед ним сидит натуральный лешак из русских сказок и ностальгирует по кинофильмам давно рухнувшей Империи. А дальше — баба-Яга на ступе прилетит, с ракетным ускорителем? Да запросто, кота-баюна он уже встречал...

— Студентом... простите, а сколько вам лет?

— А пёс его знает! — проскрипел Гоша, как показалось Егору — с лёгкой досадой. — Я уж и со счёта сбился. Помню, что филфак закончил лет за десять до развала Союза.

— За десять? То есть во время Зелёного Прилива вам было лет семьдесят?

Гоша поморщился — насколько может поморщиться покрытый растрескавшейся корой пенёк.

— Да, где-то около того...

— А сейчас, значит, не меньше ста?

Гоша неспешно поскрёб в замшелых кудрях корявой пятернёй.

— Пожалуй, что и так. Лес — он, знаешь ли, жизнь продлевает, тем, кто живёт в нём... по правилам.

— По правилам? По каким?

"...вот и Шапиро говорил о правилах..."

Гоша встал, скрипнув суставами. Звук был такой, словно кто-то с натугой открыл рассохшуюся, давно приросшую к косяку дощатую дверь. Егор едва не присвистнул от удивления — росту в лешаке было больше двух метров.

— Экий ты шустрый, паря... Время придёт — сам всё узнаешь, а сейчас идём, пора...

Сетуньский Стан,

арена Посвящения

Арену укрывал купол из прочной металлической сетки на каркасе из стальных рёбер. Сетка в некоторых местах пробита и заделана — где наскоро, проволокой, а где и капитально, железными листами. По бокам арены, на защищённых решёткой помостах красовалась пара тяжёлых станковых арбалетов, заряженных толстыми метровыми болтами с зазубренными наконечниками. От купола к стоящему неподалёку алюминиевому ангару вёл забранный стальной сеткой коридор.

— А сейчас — первая схватка заключительного раунда Посвящения! Алексей Пархоменко, соискатель — против ракопаука! Напоминаю, что вес взрослой особи...

Объяснения потонули в шквале криков, свиста, улюлюканья. Служители налегли на во?рот, решётка, отделяющая коридор от арены дрогнула и со скрежетом поползла вверх. Из ангара послышалась возня, матюги, и на арену выскочила уродливая тварь состоящая из одних ног, клешней и шипов. Замерла, угрожающе вскинув клешни, мощные, сложенные как у богомола. Они заканчивались остриями, способными пришпилить жертву к земле — и вибрировали, словно кастаньеты, сотрясая воздух россыпями сухих костяных щелчков. Сергея пронзило ощущение понимания — ракопаук, гордый воин, бросал вызов двуногому ничтожеству замершему у противоположного края арены.