"Да ведь ему нужно только сказать!" — Эта мысль металась в его мозгу и рвалась наружу. — "Только сказать". — Лютобор плотнее сжал губы, сдерживая готовые вырваться мольбы. Строгий взгляд смотревшего на него князя смягчился. Обернувшись к замершему в ожидании Путиславу он, убрав руку от евангелия ответил.

— Мне тоже доводилось слышать, о том, что лечца допускали к страждущему уже после свершения над ним священного таинства. Греха в том не вижу. — Поведя рукой, указал на лекаря. — Это ведь Лавр? Я о нём слышал. — После этого, Юрий Всеволодович, видимо решив, что разговор окончен, ни с кем не прощаясь, направился к выходу. Лютобор от преисполнявшего его чувства благодарности, готов был рухнуть на колени.

— Хитёр слуга Антихристов! Искусно заплёл козни поганые! — Молчавший до этого Парамон, с распятием в руках выступил вперёд, обращаясь к великому князю. — Ложью едучею кропит твоё сердце! Очи застлал дьявольским мороком! Ты уже также как твой воевода, не видишь что в нём — указующий перст был направлен на Лавра — под шкурой овечьей зверь лютый таится! И зверь этот, уже оскалил пасть готовый пожрать душу его! — Монах указал пальцем на Изяслава и сразу же перевел на его отца.

— И его! — И сузив глаза, посмотрел на князя, так, будто мог увидеть в нём, что-то невидимое другим. — И твою, сын мой, тоже. Но ничего! — Парамон принялся осенять крестным знамением всех перечисленных. — Ничего! Я, раб смиренный Господа нашего, не допущу этого! Не дам чтобы скверна прошла в ваши души! Открою вам очи! Вы же узрите! — С этими словами монах прошел к ложу Изяслава и, схватив принесённый Лавром сосуд, торжественно предъявил его князю.

— Вот чем он собрался раны исцелять! Зелье колдовское, что в неурочный час на капищах поганых, варят ведуны для своего владыки! Владыко их не кто-нибудь — враг рода человечьего велит им люду христианскому вредить, где только можно! И силою, для того, наделил их чёрной!

Голос священника с каждым словом понижаясь становился всё глуше и закончил он таким зловещим шепотом, что Лютобор почувствовал как на его спине и плечах съёживается кожа. Парамон шагал по шатру, подняв над головой сверкающее в отсветах огня распятие. Остановившись в шаге от великого князя, он тихо, но так что услышали все, произнёс:

— Вот оно! Здесь сатанинское зелье! — Парамон протянул баклажку, едва не коснувшись ею лица князя. Юрий Всеволодович, принял её. Неотрывно и настороженно глядя в расширившиеся зрачки монаха, он повертел в руках, слегка встряхнул и принюхался.

— Травой вроде пахнет. — Взгляд князя сделался недоверчивым. — Полынь и ива, или еще что-то. Прелое будто бы. — Возвращая бутыль Парамону, он заявил.

— Не вижу и не чую здесь что-либо злокозненное. — Князь глянул на застывшего Путислава. — Но мне лицу мирскому, невмочно судить в этих делах. Посему ... — И жёстко, одним лишь гневным взглядом осадив порывавшегося заговорить монаха, провозгласил.

— Посему, велю немедля обратиться к тому, кто более нас с вами в этом понимает. — Князь немного помолчал, размышляя, и продолжил. — Владыка Митрофан в этот час занят. Готовится служить панихиду по павшим нашим воинам. — Князь многозначительно взглянул на воеводу и продолжил. — С ним почти вся церковная братия. Но тут недалеко, слава Богу, ждёт нас преподобный отче Дамиан. Он только что из похода вернулся. Сопровождал дружину боярина Жирослава. — Отметив, как изменился в лице Путислав, князь кивнул чему-то и перевёл взгляд на монаха.

— Дамиан говорят, очень сведущ в науках. Всё же таки даже у греков учился. И в очень большой чести у владыки. Пусть он теперь же вас и рассудит. — Не обратив внимания на слова Парамона заговорившего о том, что с Дамианом они в равном сане, Юрий Всеволодович приказал воеводе послать человека за преподобным. Тот отправил Прокла. Остальные ждали не двигаясь с места. Только Парамон отступив, встал за столешню, опустив взгляд на святое евангелие. Все хранили молчание. Путислав посматривал на великого князя и Лютобор догадывался, что его дядя хочет, но не решается о чём-то заговорить. Юрий Всеволодович делал вид, что ничего не замечает.

Наконец полог на входе снова откинулся, и сразу же в шатре стало многолюдно. Появившийся первым князь Ярослав, шумно поприветствовал хозяина шатра, выражая надежду на его гостеприимство.

— Продрогли на морозе то! Самое время испить нам горячего сбитня!

Следовавший за ним Прокл, поспешил исполнить его пожелание. Последним в шатёр вошел Дамиан. Поклонившись иконе и сотворив молитву, он благословил каждого присутствующего. После этого, всем своим видом выражая смирение и учтивость, встал перед великим князем. Тот, скосил глаза на хозяина шатра. Дамиан даже не повёл бровью. При этом наблюдавшему за ним Лютобору показалось, что очи иеромонаха блеснули лукавыми искрами. Юрий Всеволодович еще, какое-то время молчал, потом привычно хмыкнул.

— Вот так. — И повторил для Дамиана свою уже изреченную ранее волю. Тот учтиво выслушав, уточняя, стал переспрашивать и тяжёлые, будто высеченные из камня черты его лица, пришли в движение:

— Я, верно, понимаю, что вот этот добрый человек — плавный жест руки в сторону Путислава, позвал лекаря к своему чадо?

Князь подтвердил, и Дамиан продолжил, обернувшись к Парамону.

— А ты мой добрый брат во Христе, и прежде лечца гнал вон из шатра, а ныне и вовсе велишь его сжечь?! — К удивлению Лютобора, голос Дамиана звучал не громко, но обладал той же силой, что и голос дяди перед строем суздальцев. Еще он вдруг понял, что этому иеромонаху, уже известно обо всём, что успело произойти между двумя лекарями. И сегодня и ранее. Поражённый, он так над этим задумался, что не расслышал, не привычно тихий и невнятный, и прозвучавший с большой задержкой ответ Парамона. Дамиан посмотрел на брата во Христе, своим тяжёлым взглядом:

— Оставим же брат мирян ненадолго.

Парамон не ответив, стал нехотя натягивать поверх торжественного одеяния простой, без какой-либо вышивки кожух. Когда они вышли, все безмолвно провожали их взглядами. Только Ярослав посмотрев на брата, наполовину опустевшим кубком, указал в сторону входа.

— Ты это видел?

Юрий хранил задумчивое молчание. Ярослав не дождавшись ответа, хотел было сказать что-то еще, но в этот момент монахи вернулись.

— Мы с братом, рассудив, в делах лекаря, колдовства, либо ворожбы не увидели. — Дамиан говорил, глядя на великого князя. Каждое его слово звучало так значительно, что Лютобору, почему-то вспомнились отесанные глыбы камня, которые он видел на строительстве нового храма в Суздале. На Лавра он посмотрел, ожидая увидеть радость, или хотя бы облегчение. Лекарь стоял прямой как древко копья и равнодушный к происходящему. Только в тёмных глазах его, обращённых к монаху, проглядывало недоверие, и даже настороженность.

— Посему, он немедля сотворя молитву, может заняться лечением. — Сказал Дамиан, и в шатре установилась тишина. Все с ожиданием смотрели на Юрия Всеволодовича. Наконец тот, обведя собравшихся взглядом, сказал, что раз тут наконец-то всё разрешилось, им с братом самое время вернуться к делам.

— Хотим посмотреть на полон Жирослава. — Великий князь задержал взгляд на Путиславе и со значением добавил. — Говорят, он в поход сходил очень удачно.

Первыми шатер покинули монахи. Парамон, терявшийся где то в тени Дамиана, стал было что-то ему говорить. Тот не глядя на него, ответил так, что услышали все:

— Отмолим!

Князь Ярослав, задержавшись проводил Дамиана долгим, задумчивым взглядом и Лютобору этот взгляд, почему-то очень не понравился...

Глава девятая.

Путислав уже довольно продолжительное время спорил с Лавром. Он требовал, чтобы тот немедля влил в Изяслава лечебный отвар. Лекарь не спешил. Воевода, привыкший командовать, хотел попросту ему приказать и не решался. Лавр, лелея в руках глиняную чашку, раз за разом повторял одни и те же слова.

— Дыхание его очень уж слабо. Плеснём не в то горло, ему и не откашляться. Утопим.

Опасения лекаря передались воеводе. Поэтому, не смея поступить решительно, но и не в силах бездействовать, он продолжал, не то убеждать, не то уговаривать.

Лютобор слушал их, и не мог понять, на чьей он стороне. Лавр, о котором ему и прежде доводилось слышать как об очень искусном лекаре, говорил разумно. Дядя, требуя не мешкать, по сути, предлагал изведать судьбу. Мысль подвергнуть Изяслава ещё и такому испытанию страшила. Но и ждать было уже невмоготу. Лавр с сомнением поглядывал то на чашу с отваром, то на раненого и возражал уже не так уверенно. Время уходило, и ему уже надо было на что-то решаться.

— Да хоть бы он на миг-то опамятовал! — В сердцах произнес лекарь, стал читать молитву об исцелении и вдруг Изяслав открыл глаза.

— Ожил! Слава те! — Прервав молитву, воскликнул Лавр.

— Сынок! — Путислав как подкошенный рухнул на колени перед ложе.

— Сынок! — Дрожащими пальцами коснулся лба сына. — Посмотри на меня! Посмотри!

Взгляд Изяслава был направлен прямо перед собой. Слов отца он или не слышал, или не понимал.

— Посмотри на меня! — Ласково просил Путислав и уже хотел сам повернуть голову сына лицом к себе. Лавр помешал ему.

— Насмотритесь еще! Дай мне сотворить скорее то, что должно! — С этими словами, он плечом оттер воеводу, одной рукой разжал челюсти раненого, другой одним движением, опрокинул в его рот чашу.

— Пей! — И заново начал ту же молитву.

Изяслав, не закашлявшись, проглотил отвар. Какое-то время был недвижим, потом чуть-чуть повернул голову к отцу. В его взгляде появилось узнавание.

— Сынок! — Хрипло простонал воевода.

Изяслав, не ответив, вздохнул и закрыл глаза.

Путислав еще пару мгновений ждал, потом схватил лекаря за руку.

— Что с ним? Говори!

Лавр продолжая молиться, указал пальцем на тихо, но мерно вздымающуюся в такт дыханию, грудь раненого.

— Спит? — Первым догадался вскочивший со скамьи Векша и, увидев кивок Лавра, порывисто обернулся к красному углу. Истово, троекратно перекрестившись, он громогласно вознёс хвалу господу. Через миг к нему присоединились все остальные.

Потом Лютобор долго не мог уснуть. Ночь должно быть давно шагнула за половину, а он всё ерзал на постели в поисках удобного для сна положения тела. Как бы ни лег, всё было не так, хотелось лечь как-то иначе и всё время тянуло посмотреть на Изяслава. Церковные свечи давно уже оплыли и угасли, но в свете сменивших их лучин, можно было увидеть дядю сидевшего рядом с сыном. Лавр говорил, что Изяслав теперь спать будет очень долго, и бдеть подле него излишне. Воевода, не слушая, велел поставить для себя у ложа сына скамью. Должно быть, из-за него, теперь не спал и лекарь. Маялся в тёмном углу, временами выходя на свет, чтобы взглянуть на раненого и тут же вернуться обратно.

В другой части шатра Векша и Прокл разговаривали сидя на лавке. Лютобор слышал их голоса, но понять о чём речь не мог. Воин говорил тихо, а дядин слуга вообще шёпотом. Именно он, как только князья и монахи покинули шатер, сказал дяде, что один из его ближников мерзнет, снаружи ожидая чего-то. Дядя тут же велел Векшу позвать и напоить подогретым мёдом. Векша зашел, да так и остался. Сейчас Лютобору было очень интересно, о чем это они говорят. С полгода назад, еще в Суздале, ему удалось краем уха подслушать их разговор. Понял из него не много. Речь шла, о каких-то делах его дяди, которые Прокл улаживал с помощью Векши. Сейчас же он, сколько не напрягал слух, смог разобрать только слова Жирослав и засада. Попытался понять, как они связаны. В голову лезли разные мысли, но ни одной дельной среди них не было. Так незаметно он и заснул. Когда проснулся, в шатре было, как обычно темно и нельзя было понять ночь до сих пор, или уже утро. Первым делом, посмотрев в сторону Изяслава, увидел подле него, спящего на скамье Лавра. Дядя и Векша сидели в темноте на лавке и говорили о Жиляте. Дядю интересовал учинённый князем допрос. Векша об этом толком не знал. Зато поведал о странном поведении воина Авдея, который был ближником у Мечеслава. Лютобору всегда нравились речи старших о воинских делах. Он с удовольствием стал слушать. Но договорить дяде и Векше не дали. Полог над входом неожиданно одернулся и в шатер, в снопах дневного света, вошли два монаха. Первым был уже знакомый ему Парамон. Второго Лютобор прежде не видел, но по его одеянию сообразил, что перед ним, не кто иной, как епископ Владимирской церкви Митрофан. Его догадку подтвердил Путислав. Поднявшись с лавки, он отвесил священнику земной поклон.

— Благослови нас владыко!

Митрофан осенил его крестным знамением, и стал осматриваться, по-стариковски щуря глаза. Отыскав Изяслава, обратился к воеводе.

— Пришел я к тебе, дабы с тобой вместе вознести молитвы о спасении твоего чада.

Путислав со словами благодарности отвел его к ложу сына и предложил расположиться на скамье. Лавр, к тому времени, проснувшись и увидев явление столь важного священника в обществе Парамона, вскочив, укрылся в тени за спиной воеводы. Митрофан отказавшись от предложения, остался стоять, тяжело опираясь на епископский посох с золоченым навершием. Глядя на Изяслава, он прежде чем начать молитву, стал интересоваться тем как был проведен обряд соборования и всем тем, что за этим последовало. Путислав принялся подробно ему рассказывать. Священник внимательно слушал, не меняя позу и глядя только на раненого. Лютобор, видел его тяжело согбенную спину и удивлялся неподвижности этого старого человека. В какой-то момент ему даже показалось, что владыка уснул. Но тот вдруг заговорил оборачиваясь к Путиславу.

— Господь ниспослал благодать на болящего, кою ты просил у него со смиренной молитвою. Господь тебе внял, сын твой опамятовал. То и был знак Его Богоявленной милости. А ты, маловерный, влил в него зелье. Это на что же? — Голос владыки прозвучал не громко, но так сурово, что Лютобор почувствовал тяжесть в животе. А епископ ждал ответ от безмолвствующего Путислава. Неожиданно Парамон, выйдя вперед, исчез в тени и почти тут же вернулся, вытащив на свет Лавра.

— Вот он слуга Антихристов! Вот кто смутил христианские души! Ложью своей ослепил воеводу и зельем бесовским сгубил его сына. — Парамон почти что кричал, дергая за руку не смевшего ни сопротивляться, ни хотя бы оправдываться лекаря. А монах, резко понизив голос до шепота, стал говорить о том, что знает средство против колдовских чар.

— Пламя костра! Оно обратит в прах его плоть и развеет его бесовские козни! Вели же владыко! Скорее вели! Еще можно спасти христианскую душу!

Лютобору вдруг страстно захотелось оказаться в дядином тереме, что стоит в Суздале. Но это было невозможно. Поэтому вспомнив о собственном достоинстве, он не позволил себе закрыть глаза и продолжал слушать. Наконец Митрофан, жестом осадил Парамона, и стал высказывать свою волю.

Жилята сидел на постели, ожидая пока уймется боль в потревоженной ноге. Ему очень хотелось ненадолго покинуть шатер, но он сильно сомневался, что сумеет это сделать самостоятельно. Был бы здесь Векша, он бы помог. Но Векша до сих пор не вернулся. Авдей тоже не появился. Впрочем, его Жилята и не стал бы просить. Любая помощь от этого потомка свеев, выглядела как унизительная милость. Стараясь думать именно об этом, а не о своей ране, Жилята собрался попробовать встать и очень боялся, упасть от боли.