По прилёте на наш аэродром снова бурная эмоциональная встреча, хотя мне не до того. Я же пытаюсь объяснить озадаченному Евграфычу, как это меня угораздило так изгваздать наш самолёт, а он приседает вокруг, пытаясь сообразить, как эту дрянь счистить. Верочка скачет вокруг, успевает везде и таки, да, я спасла именно её любимого "дядю Пятакова". А мы с техником обсуждаем, что нам делать: оставить пока лыжи или вернуть колёса. Задний дутик успел потерять самодельную накладку, что никого не расстроило, её и делали на одну-две посадки. Панкратов нашёл разрыв на обшивке фюзеляжа справа и на правом руле высоты. Вспоминаю громкий хлопок, когда перерезали удерживавшую нас верёвку, вполне возможно, что это именно она стегнула сбоку и по рулю, как раз правая сторона и выходит. В промежутке сбегала позвонить в отдел, доложила и получила разрешение отдыхать до завтра...

А на аэродроме суета, не связанная с возвращением экипажа сбитого самолёта, полк завтра с утра перелетает на новое место, часть техников и охраны уже убыла на новое место и будет встречать полк на новом месте где-то около Гдова. Здесь до весны остаётся малый караул, присмотреть за оставленными вмёрзшими в грунт НАПами и ещё кое-каким имуществом. В этом плане мы пока ещё тоже можем здесь базироваться до переезда фронтового штаба, где будем мы не известно пока. Хотелось бы тоже при какой-нибудь авиачасти, можно, конечно и в поле рядом с местом расквартирования отдела, но иногда возникают моменты, которые паре наших техников, а теперь одному Панкратову физически не сделать, да и удобнее на аэродроме. Но пока ничего окончательно не ясно, вот только зная, как работают в отделе, всё учтут, продумают и сделают как можно лучше, я особенно не переживаю...

На стоянку заявились Сергей и Алексей, лейтенант Котченко и старшина Пятаков, оба уже переоделись, в форсовых фуражечках, не смотря на мороз и то, что старшине фуражка по чину не положена, но у него она ещё и заломлена набок по казацки, чтобы сбоку от козырька кудрявый чуб над лбом свисал. А хорош красавчик и явно сам это знает, лицо аккуратное, кудри смоляные, глаза большие, ясные, голубые, нос с едва заметной горбинкой, почти прямой не широкий, чёрные брови почти срослись над переносицей, а яркие губы просто сами просятся к ним своими прильнуть. В общем, девичья погибель при статной фигуре, которую подчёркивает ушитая и ладно подогнанная форма. При этом не мнётся, не тушуется, а вполне себе улыбкой белозубой искрит и так это заразительно делает, что губы сами в улыбке раздвигаются. Вот ведь, обаятелен до ужаса, чертяка! Сергей — он светленький весь, но на фоне старшины словно блёклый, волосы светлые, как и усы, брови и ресницы, от этого лицо словно смазано и даже большие распахнутые почти круглые серые глаза не очень смотрятся, да и ростом он проигрывает старшине, чуть сутуловат и угловат, но взгляд добрый и открытый...

Пришли они меня и Верочку пригласить на посиделки в честь их спасения, в общем, приглашает нас фактически весь полк, а они только гонцы и вестники. До завтра я свободна, Панкратов меня отпускает, да и реакция на пережитое меня только по прилёте достала. Поэтому посидеть, расслабиться не вижу в этом ничего плохого, да и Верочка за рукав дёргает, она Пятакова просто обожает, и он с Верочкой возится искренне и без барыша какого...

В столовой лётного состава почти весь лётно-подъёмный состав, наш приход встречают, едва не овациями. Нас усаживают в расположении второй эскадрильи. А дальше для меня, оказывается, нашли бутылку трофейного красного вина, и я могу не пить спирт или водку как остальные. Кухня расстаралась, обед шикарный, пьём за Победу, за меня и везение, за спасённый экипаж и за каждого в отдельности, за удачу и много ещё за что. Не сильно напиваясь и не частя, командир полка в самом начале не забыл напомнить, что завтра почти всем перегонять машины на новую площадку, где нас всегда будут очень рады видеть. За всё время я едва выпила половину пузатой бутылки...

Как-то незаметно получилось, что мы переместились в предполётную землянку второй эскадрильи на краю аэродрома, где обычно экипажи собирались в ожидании вылета, многие потихоньку расползлись. К нам присоединились ещё трое, как оказалось, это ещё один безлошадный экипаж, то есть собрались те, кому завтра не вылетать и посиделки продолжились вторым кругом. На столе возникла жареная картошка, заправленная тушёнкой, квашеная капуста, яблоки и лётный шоколад.

Верочку сплавили спать, я осталась с пятью ребятами одна. Мне нужно было тогда же уйти с сестрой, но... Может мне нужно было выдавить из души пережитую встряску с липкими щупальцами страха, может просто накопившуюся усталость, а может расслабиться и отвлечься, ведь нагрузка у меня не маленькая, пусть не запредельная, но ежедневная. Может это только кажется, что раз в день слетать куда-нибудь по нашим фактически ставшими безопасным тылам это ерунда. Тем более, что процесс полёта мне нравится и в воздухе я получаю искреннее удовольствие. Что-то есть завораживающее в том, что эта механическая птица полностью послушна твоей воле, что через ручку управления, руки, ноги и другие органы чувств получаешь все ощущения полёта. Вот как описать, что лёгким отклонением рукоятки и педалей ты заставляешь самолёт плавно лечь на удерживающий его воздух и сделать вираж, всем существом ощущая, как крылья скользят по невидимым воздушным рельсам. Как чувствуется каждый порыв ветра, восходящий или нисходящий воздушный поток. Вообще, полёт сейчас для меня стал чем-то похожим на то, как в детстве мы бегали, раскинув руки, и представляли себя самолётами или птицами, ведь тогда, изображая ртом тарахтение мотора, были подвластны любые манёвры, а растопыренные пальцы в сознании реально опирались на воздух, как положено настоящим крыльям. Ведь тогда всё тело, руки и ноги были этим воображаемым самолётом, и всё было подвластно малейшему желанию... Теперь не нужно рычать горлом и языком, мотор сам тарахтит свою песню, а вот в части подвластности желаниям всё как было тогда.

И не нужно говорить, что вся моя власть жёстко регламентирована характеристиками самолёта. В полёте, вернее, в ощущении полёта, нет километров в час, нет заданных и определённых углов тангажа или сантиметров от главной аэродинамической оси, есть ощущения, которые настолько родственны эмоциям, что отделить их часто невозможно. И пусть мне сто раз физиологи расскажут, что фотон света упал на сетчатку глаза, выделил какой-нибудь эрг энергии, пройдя сквозь роговицу, хрусталик и стекловидное тело. Как в конкретной колбочке или палочке возникло возбуждение, и по нервному волокну побежал сгенерированный электрический потенциал. Который где-то в головном мозге был проанализирован и превратился в комплекс возбуждения, который я воспринимаю как красивое красное платье или цветок розы с капельками росы на лепестках. Для меня всё равно было, есть и будет: я повернула голову, бросила взгляд, и мне понравилось или не понравилось то, что я увидела. А все эти колбочки и палочки оставьте себе на память... Вот и очарование полёта для меня — именно набор переживаний и эмоций, что не мешает мне думать об остатке горючего в баках или о том, как лучше и безопаснее заходить на посадку и крутить головой, чтобы не пропустить возможное нападение...

Сосед как-то говорил, что счастье, это когда с радостью бежишь с работы домой и когда из дома с радостью бежишь на работу! Как-то услышала разговор моего летнаба с приятелем, он не понимает, как не свихиваются дальние бомбардировщики, когда всю ночь их самолёты словно висят в тёмной пустоте, когда никаких манёвров и ничего не происходит, надо замереть и смотреть по сторонам часами. Потом словно взрыв короткие минуты выхода на цель, бомбёжка и снова часами висеть в чёрной пустоте, пока не прилетишь обратно. В принципе, у меня ведь то же самое, может самолёт мой висит в воздухе не так долго, и не в темноте, хоть и видно как внизу проплывает земля, но я в это время особенно не маневрирую, не выполняю никаких действий, сижу себе, держусь за ручку управления, ногами удерживаю курс, да кручу головой, чтобы видеть небо. Скучно и однообразно! Как водителю в дальнем рейсе или путнику шагающему куда-то. Но вот только для меня это не бестолковое ожидание в вынужденной позе. Я лечу! Я чувствую, как мои крылья рассекают воздушные струи, как винт отбрасывает назад перемолотый воздух и тянет самолёт вперёд! Не буду говорить, что чувствую каждую нервюру, но я живу полётом. Я сама — самолёт и мне нравится плыть в небе над землёй, выписывать в небе змейку, чтобы никто не подкрался незамеченным, наслаждаться ровным стрекотанием мотора, вообще, удивительным миром, где нет наземной суеты и толкотни, где не только вперёд-назад и вправо-влево, а ещё вниз и вверх... Поэтому я не думаю, что экипажи дальников в своём ночном полёте дуреют от скуки, у каждого есть своя работа, они ею заняты и скорее всего её любят. И они не просто висят в темноте в своих самолётах, они летят сквозь ночь, они летят выполнить полученный приказ или после его выполнения возвращаются домой, они выполняют свою работу и стараются её выполнить хорошо! Какая же здесь скука? Это же как дышать, нам же не надоедает каждые три секунды делать вдох...

Вот снова куда-то меня мысли увели, а тут застолье. Всё-таки лётчики умеют заразить своими брызжущими эмоциями. Да и в землянке уже как такового питья не было. Пошли задушевные разговоры, не забыли притащить и патефон, хорошо, хоть танцы устраивать никто не рвался, ведь в землянке даже мне потолок "на уши давил", а ребята все ходят сутулясь и пригибаясь. Пятаков оказался замечательным рассказчиком и душой компании. В его изложении их спасение стало какой-то восхитительно смешной сказкой, в которой нашлось место даже зайцу, который много лет спокойно жил на болоте, и совсем не жаждал, чтобы на него свалился с неба большой железный самолёт. Но он, как настоящий местный хозяин, вышел встречать невезучих лётчиков и Пятаков столкнулся с ним буквально нос к носу, и они удивлённо смотрели друг на друга круглыми глазами. Ведь оба не знали как им общаться, ведь совершенно русский заяц не ходил в школу и не знает русского языка, а Лёша не знает ни слова на заячьем, поэтому совершенно не воспитанный заяц развернулся и убежал не прощаясь. И нужно было видеть искреннюю обиженно растерянную красивую мордашку Пятакова, который словно жаловался на невоспитанность зверушки, когда все в землянке буквально корчились от смеха. "Нет! Ну, вы представляете, мне командир кричит, что штурмана зажало, что нужно помочь его вытащить, я думаю, что местные зайцы сейчас набегут и помогут, а он взял и убежал, невоспитанный оказался..." — есть у парня талант, совершенно обычные вещи говорить таким тоном и с такой мимикой, что станет смешным наверно даже если он будет читать инструкцию к утюгу. Глядя на Пятакова я подумала, что если ему поручить прочитать рассказ про того парня, у которого "после бани морда красная такая", успех будет просто феерическим.

Из рассказа Сергея Котченко — командира сбитой Пешки, стало ясно, как они попали под стволы незамеченной зенитки, над расположением которой неудачно выходили из пикирования и поймали ставшие роковыми попадания. Что если бы её заметили раньше, то просто разбомбили бы, и ничего бы не случилось, ведь в первой волне шли экипажи, в задачу которых как раз входило уничтожение средств ПВО немцев. И что теперь совершенно не понятно, что по ним решат, вернее по обоим экипажам, тем более, что у них теперь нет штурмана и скорее всего их отправят в ЗАП, хотя они бы лучше дождались новых самолётов в полку.

Ко мне никто особенно не лез, но и без внимания не оставляли, изредка появлялись какие-то тосты, мы понемножку выпивали, но никто не валился под стол, никого не торопили, а у меня вообще была вполне конкретно обозначенная граница в виде единственной бутылки вина, которую я особенно не торопилась изничтожить. Мне было с ними удивительно тепло и уютно, когда заходили какие-то лётные темы и начинали в воздухе ладонями показывать какие-то манёвры, я уже не просто смотрела, я понимала, что и как нужно делать, при этих эволюциях. Эта атмосфера единения и крылатой родственности ещё добавляла тепла и уюта в окружающую картинку. Всё было так мило и хорошо, что просто не описать словами...

*— Однажды сама в болото провалилась зимой, хотя стояли свирепые морозы, и все окрестные водоёмы давно замёрзли. Как мне объяснил местный лесовик, тут дело не обязательно в тёплых ключах, да и нет там таких. А вот экзотермические гнилостные процессы в глубине болота вполне имеют право быть, и это тепло может не дать болоту замёрзнуть даже в лютые холода.

Глава 64

16-е февраля. Утро

Мне снились сны...

Их было много, тёплых и милых, я в них жила, смеялась и радовалась, я просто купалась в самых светлых и добрых эмоциях, ведь во сне не понимаешь, что это сон. Особенно мне понравилось, как я в Италии случайно увидела темно-фиолетовые ботфорты на тоненьком высоком каблуке с металлическим кончиком. Вообще, этого я не видела и не знаю, это родилось из рассказов об этом Натальи, она так эмоционально рассказывала, что я сама себя ощутила на её месте. Вообще, я уже не один раз словно была ею, так, что чего удивляться. А ботфорты были восхитительные, меня немного смущал цвет, всё-таки темно-фиолетовый больше в сторону пурпура довольно сложный, и к нему трудно подобрать достойное цветовое сочетание, а классические ансамбли из чёрного и белого превращают его в нечто безликое и неинтересное, то есть в какой-то безликий фон. А ведь цвет сам заслуживает того, чтобы ему уделили внимание, и ещё, конечно материал. Нет, я ничего не имею против замши как таковой, но обувь из неё совершенно не для нашей погоды, не дружит она с водой и грязью, которых у нас с избытком и отчистить замшу от мокрой грязи почти невозможно, я не говорю про то, что эта грязь наполовину состоит из нефтехимии и соли. Но когда взяла их в руки, выпустить их я уже не смогла. Такая нежная и тонкая, мягкая и ласкающаяся к коже поверхность, что осталось только надеяться, что они на ноге не будут смотреться и тогда смогу от них отказаться. Я в них влезла и пропала...

Потом сапоги лежали у меня дома, я лишь изредка их надевала дома и вертелась в них перед зеркалом, потому, что носить мне их было не с чем. В принципе, я подобрала узкую короткую чёрную юбочку и светло-сиреневую блузу, но это был вариант на слабенькую троечку по пятибалльной шкале, и гробить на это полюбившиеся сапоги не хотелось. Я даже специально ходила несколько раз по меховым салонам, ведь у меня ничего коротенького вроде куртки или полупальто в гардеробе не было, не возникало до этого нужды. Самое короткое тёмно-красное пальто было чуть выше колена и надевать с ним ботфорты было бы несусветной глупостью. Вообще, с коротенькой шубкой ботфорты смотрелись бы восхитительно, и меня даже не особенно пугало, что в тоненькой замше в морозы не побегаешь, ведь отсутствие снега и морозов не мешает многим южанкам носить меха и даже шубы. Вот и я смогу найти время без лютых морозов, тем более, в городе по улице не ходят, а скорее делают перебежки между тёплыми местами, на которые вполне хватит и этой замши. Но...