— И молчать поутру не собираемся, — согласился, с другом, Марк.
— А может, вы нас всех четверых повяжете? — Вкрадчиво поинтересовался Гонда, у насупившегося Тимофея. — Одного отец-послушник даже не заметит, двоих, поморщившись, простит, но всех утащить! — Гонда, с показным восхищением, развёл руками. — Я даже не представляю, что будет. — Друг озадаченно почесал голову. — Просто о такой наглости даже старики не сказывали. О вашей деревне легенды слагать будут!
— Вернее о том, что от неё останется, — решил поправить Гонду Лузга. Он, прислонившись к дверному косяку, с любопытством наблюдал за разворачивающимся действом.
Тимофей несколько секунд, с каким-то злым интересом, рассматривал моего друга, потом что-то решив для себя, сплюнул и растворился в темноте. Мужики, так и не проронившие, за время переговоров, и полслова, всё так же молча, последовали за своим вожаком.
— Жаль я у ворот тебя не пришиб, — послышалась уже издалека и вскоре всё стихло.
Я, молча, вытер холодный пот со лба, чувствуя, что меня начинает изрядно потряхивать.
— Нескучно ты живёшь, Вельд, — широко зевнул Лузга, отлепляясь от косяка. — Я тебя только один день знаю, а ты уже умудрился столько раз в дерьмо вляпаться, что и иная свинья, столько не отыщет!
— Ты смотри. Трое пока тебя берегут. Но им может и надоесть. Боги так непостоянны, — добавил Марк, направляясь вслед за другом.
— Пошли в тепло. Ты продрог совсем, — положил мне руку на плечо Гонда. — Тебе, с твоим везением, ещё и простудится, не хватало. Тут хоть умри, возницы в свои телеги не пустят.
Внутри было относительно тепло. Печка весело потрескивала, только что закинутыми дровами, рядом с ней, положив под себя по два тюфяка-матраса, громко похрапывали Марк с Лузгой. Я даже позавидовал. Тут иной раз весь извертишься, пока уснёшь, а эти только коснулись головой подушки и уже в царстве Морфея.
— Снимай одежду и к печке двигайся, — деловито распорядился Гонда. — Продрог вон весь. А тут ещё и дует со всех сторон. Подхватишь горячку — нянчись тогда с тобой.
У меня подкатил комок к горлу.
— Опять ты меня выручил, — покаянно посмотрел я на друга, скидывая промокшие обноски. — Во всём прав это урод. Придурок я и с головой не дружу. Ты же говорил, что в деревне остерегаться местных нужно и что напоить могут и даже с бабой угадал. Вот только, сколько осляте псалтырь не читай, он умней не станет. Вот и я... Как тот осёл. — Я горестно уставился на, весело подмигивающий в печи, огонь.
— Да не расстраивайся ты так сильно. — Гонда кряхтя, задвинул на дверях массивный засов, (собственно говоря, единственную прочную вещь, в полуразвалившейся халупе). — Это из-за пустоши всё. У нас в деревне бают, что даже если милостью Троих кому-то оттуда невредимым выбраться удаётся, то он всё равно несколько дён сам не свой ходит. И глупости разные вытворяет. Видно Лишний так забавляется! Даже отцы-радетели ходоков, в запретный город, только раз в седмицу посылают, чтоб в себя прийти могли. Тогда хоть надежда есть, что с добычей вернутся. А у тебя ещё и с памятью беда. Чего же хорошего ожидать? Но я думаю и у тебя, со временем, всё наладится. Главное до Вилича благополучно дойти. Но тут я уж пригляжу.
Мой друг ненавязчиво забрал, из моих рук, одежду и ловко пристроил на небольшие жердины возле печки.
Я почувствовал, как на глазах начали наворачиваться непрошенные слёзы. Пусть мир тут поганый и могучим властелином мне, похоже, не быть, но хоть с другом повезло. И, похоже, сильно повезло. Что люди здесь в основном дерьмовые и каждый, ради грошовой выгоды, готов ближнего своего на куски порвать, мне и дня хватило понять. И тем невероятнее была удача подружиться с Гондой. Другом, который поможет, научит, да и просто в беде не бросит. Вон даже рискнул, с Тимофеем сцепится, хотя мог просто, в сторону, уйти.
— А почему ты на предложение Тимофея не согласился? — Решил поинтересоваться я, подвигаясь поближе к печке. Языки пламени весело танцевали на осиновых поленьях, окутывая теплом. — Положение то безнадёжное было. Ещё и тебя бы из-за меня схватили. Это же просто чудо, что Марк с Лузгой так вовремя проснулись. Вон как храпят, — мотнул я головой в их сторону. — Их и из пушки не разбудишь!
— Так ты не понял ничего?! — Весело рассмеялся мой друг, присаживаясь рядом. — А ну да. Ты же не от мира сего. — Хлопнул он меня по плечу. — Всё же с самого начала ясно было. Как только мы в деревню прибежали! Люди здесь плохие. Вот в чём дело то.
— Ну, это-то понятно, — согласился я с ним. — Хорошие ворота закрывать бы не стали.
— Да нет, — поморщившись, Гонда сокрушённо покачал головой. — То, что ворота перед нами закрыть пытались, это как раз нормально. Кому какое дело до чужого обоза? Свои лапти дороже чужих сапог. Так что, если бы обоз не жреческий был, ни в жизнь не открыли бы. — Юноша неспешно развязал узелок и, достав небольшую деревянную баклажку, смачно приложился к ней. — Будут они рисковать из-за случайных путников! Если волколаки за ворота проскочат — беда будет. Живучие твари! — Баклажка перекочевала ко мне. — Года три назад к нам в деревню две такие зверюги заскочили. Фомка-кривой вару на посту нажрался и чего-то там не доглядел. И зачем он ворота открыл? У него уже не спросишь. Они его первого загрызли. Насилу этих тварей одолели. А если бы их больше было?
— И многих загрызли? — Поинтересовался я, с наслаждением глотнув чего-то холодного и освежающего, по вкусу похожего на квас.
— Да почти два десятка, — вздохнул Гонда, поворошив палкой угли. — Очень уж лютые были. Да вдову Фомки, в тот же день, вместе с детьми, на ночь глядя, из деревни выгнали. Хорошо не убили.
— Чего же хорошего то? — Не согласился я. — Ночью в лесу всё равно далеко не уйдешь. Кто-нибудь да обязательно схарчит. Сам же говорил.
— У нас деревня у самого края леса стоит. — Гонда убрал баклажку обратно. — И река рядом. Может и уцелели. Тут уж как Трое решат.
— А почему эти.... Ну, волки, днём на нас напали?
— Не волки, а волколаки, — поправил меня мой друг. — Волки то помельче будут. А что днём напали, так, кто же их знает! — Пожал он плечами. — Обычно они на охоту только с закатом выходят. Не любят они солнца. Пережидают его где-то в лесу. Может, вспугнул их кто-то более сильный. Или оголодали совсем. Хорошо деревня рядом уже была. Не отбились бы мы.
— Ну, в этом я не сомневаюсь, — согласился я. И вернулся к заинтересовавшему меня вопросу. — Деревня то почему плохая? По мне, так моя не лучше.
— А ты разве не заметил, — покосился на меня Гонда, — что никто баллот вчера не тянул? А ведь это, по обычаю, в тот же день, по приезду делать надобно. Смекаешь?
— Это значит они уже кого-то? — Похолодел я от внезапной догадки.
— Видать, в прошлом годе, тоже о таких же, как мы, горемыках, заботу проявили, — зло процедил Гонда. — Понравилось на чужой хребтине выезжать. Поэтому ни я, ни вон они. — Друг кивнул в сторону все громче храпевших ребят, — и не удивились, когда староста пожаловал и варом угощать стал. Прямо как гостей дорогих. — Гонда презрительно сплюнул. — Про тулуп заляпанный, и не вспомнил!
— И всё же пить с ним стали? — Поразился я.
— Так нам-то, как раз, ничего и не грозило, — весело усмехнулся мой друг. — Даже Лишнему ясно, что староста именно на тебя глаз положил. Тут народ глазастый. Сразу поняли, кого окрутить легче будет. К тому же Никодим, не зря, поначалу, с воями бражничал. Наверняка выведал, что твоего односельчанина, как раз, волколаки у ворот и сожрали. А остальным и дела до тебя быть не должно. Лишь бы силком не волокли. А так и пожрали и вару выпили — красота! А больше одного им и не надо было. Сам видел!
— И ты меня не предупредил, — обиделся я.
— Так я думал, что ты тоже понял, — виновато потупился тот. — Тут и дураку ясно было. К тому же, я заранее с ними договорился, — кивок на лежаки, — что на дармовщинку пожрём, но за тобой присматриваем и местным не отдаём. Да мальца не рассчитали. — Гонда вздохнул. — Тут моя вина. Уж больно вар крепкий был. И сам заснул, и засов не закрыл.
— Но проснулся же! — Я положил руку ему на плечо, — и меня опять выручил. Чуть сам не пропал! — Я с уважением посмотрел на своего друга. — Смелый ты! Их вон, сколько было, а не испугался. Не бросил.
— Я не смелый, я предусмотрительный, — развеселился тот. — Я когда увидел, что ты с бабой ихней на выход наладился, в первую очередь Лузгу растолкал, а потом уже вслед за тобой кинулся. Ох, и чудной ты был! — Приобнял он меня. — Не соображаешь ничего, лепечешь только что-то бабёнке этой. И как клеш в неё вцепился! Хорошо, колодец рядом был!
— А этот щербатый. Как его... Тимофей отомстить не может случаем? — Забеспокоился я. — Уж больно зло он на тебя смотрел. А мы как я понял, здесь задержимся.
— На день точно, — помрачнел Гонда. — Да только беспокоиться нужно не мне, а тебе. Один я им навряд ли попадусь, а при послухах они никого из нас и пальцем не тронут. А вот ты остерегись! — Внимательно посмотрел он на меня. — Не верю я, что Никодим с Тимофеем от своей задумки так просто откажутся. Так что завтра никуда не отходи. И чтоб всё время у меня на виду был. И давай почивать. Ночь уже на дворе.
Ко мне сон не шёл. Слишком много событий преподнёс этот длинный первый день моей новой жизни. Мозг, не желая считаться с усталостью тела, заново прокручивал весь мой дневной путь: моё появление в этом мире; разговор с сестрёнкой и отцом; события на площади; злоба Калистрата; дорога; донос Силантия; бегство от стаи волколаков; застолье, с последующей попыткой похищения. События с самого начала понеслись вскачь, не давая мне прийти в себя, как следует осмыслить происходящее. И только теперь я начал по-настоящему осознавать, что, похоже, попал в этот мир надолго. Да что там лукавить. Скорей всего навсегда. И если не сумею в кратчайшие сроки адаптироваться, то это навсегда, может занять очень короткий отрезок времени. И никакой Гонда тут не поможет. Не вездесущий же он! Не будет вечно рядом находиться. И, в первую очередь, нужно перестраивать мышление. Непуганый я какой-то. Всем верю, подвохов не жду. Видать, в том, прошлом мире, с этим как-то попроще было. Это как домашнего щенка, не видевшего ничего, кроме ласки хозяев, внезапно на улицу выкинуть. Он и кусаться то добром не умеет, а вокруг уже жестокий враждебный мир.
И вот в чем беда... Этот мир мне не нравился... Совсем...
* * *
Пробуждение было тяжёлым. Все тело немилосердно ныло и чесалось, голова раскалывалась от боли, будто перезревшая тыква. И то, что меня при этом ещё и энергично трясли, самочувствия никоим образом не улучшало.
— Толик отвяжись! — Зло рявкнул я, с трудом поднимая налитые свинцом веки. — И без тебя хреново! Лучше бы за пивом сгонял!
— Экий ты яр! — Весело заржали мне прямо в ухо. — Пиво только в городе подают. Да не за так, а за гроши! А у нас даже вару нет. Ты вчерась весь вылакал!
Я подскочил как ужаленный и вылупился, ничего не понимающим взглядом, на улыбающегося Гонду.
— Ну и здоров же ты поспать, — заметил тот, ухмыляясь. — Светать вскоре начнёт, а тебя не добудишься. Иди, умывайся, давай, да снедать сядем. — Гонда вскочил, пошебуршил почти остывшую золу в печи и, чуть помедлив, с любопытством спросил. — А кто такой Толик?
— Нету больше Толика. — Пригорюнился я. — Спёкся вместе с Лишним вашим.
В душе нарастало сильнейшее разочарование, и даже какая-то обида. А так хотелось, чтобы это был лишь сон. Кошмарный дурацкий сон. Я домой хочу. Там лучше. Не помню как, но лучше. Я это точно знаю!
— Сгорел, что ли? — Поинтересовался между тем Гонда, скептически осматривая остатки провизии. — Вместе с домом?
— Хуже. — Я всё больше мрачнел, безуспешно борясь с накатывающим отчаянием. — Вместе с миром. И, похоже, навсегда.
— А ты говорил, что со временем, это у него пройдёт, — заявил, входя Лузга. — А, по-моему, только хуже становится.
— Ты что такой мрачный то? — Заметил моё состояние Гонда. — Хотя о чём я! — Он шустро вытащил свою заветную баклажку. — На, отпей сбитня. Полегчает.
— Ну, ты вчера и погулял! — Заявил Лузга, развязывая свой узелок. — Я, конечно, сразу понял, что тебя Лишний по голове чем-то в колыбели ткнул, но чтоб настолько!
— Это да, — задорно подхватил от двери Марк. — Кто бы видел, как Никодим от твоих объятий отбивался! Сразу по делам куда-то убёг! В деревне узнают, его на смех подымут.
— Я же по-дружески. — Сбитень головную боль чуть-чуть унял, но настроения не улучшил. — Ничего такого.
— А с вдовушкой тоже по-дружески побеседовать подался? — Ехидно подковырнул меня Лузга. — А она хороша! Сдобная! — Сладострастно причмокнул он губами.
— Я бы с ней пару ночек тоже подружил, — согласно кивнул Марк, располагаясь у накрытой скатерти.
— Хороша Глаша, да не наша, — резко отрубил Гонда. — Чего привязались? Не видите? Ему и так тошно! — И повернулся ко мне. — Иди, мойся, давай. А то без тебя всё слопаем.
Снаружи было раннее утро. Солнце ещё не взошло, лишь робко окрасив горизонт алым цветом и превратив ночную тьму, в неясный полумрак. Но деревня уже не спала. По узеньким улицам, то и дело, важно проходили мужики, сдержанно здороваясь друг с другом, куда-то прошествовала стайка девушек, оживлённо что-то обсуждая и бросая в мою сторону любопытные взгляды, появилась ребятня. Мда. И это я поспать люблю? Просто кое-кто слишком рано встаёт! Поеживаясь, всё-таки на улице было довольно свежо, я подошёл к ставшему мне почти родным колодцу. Рядом стояла внушительных размеров бадья, прихваченная за ушки ржавой металлической цепью.
Да уж. Это не пятизвёздочный парижский отель. Тяжело вздохнув, я забросил бадью в колодец. Вода была настолько ледяная, что у меня появился соблазн данное мероприятие пропустить, но чувство разума победило. Так и завшиветь недолго. И так уже чесаться начал. Надеюсь, в моей будущей школе баня есть или душ, на худой конец. О ванне я уже и не мечтаю. Умывшись, зачерпнул еще одну бадью и, дождавшись, пока уляжется рябь, с любопытством уставился в воду. Всё же второй день, как тут гуляю, а как сам выгляжу, понятия не имею. Нет. Всё что можно, я конечно, уже рассмотрел. Но вот лицо своё увидеть, пока не успел. Не попадалось мне вчера по дороге зеркал. И, учитывая сложившиеся на данный момент обстоятельства, в дальнейшем на такую удачу рассчитывать, не приходится. Ну что тут сказать? Лицо как лицо. Ничего выдающегося, в общем. Чёрные, коротко стриженые волосы, карие глаза, не крупный, чуть толстоватый, на мой взгляд, нос, да где-то уже довольно сильно поцарапанная щека. Вот и все достопримечательности. Как сейчас говорят, усреднённый типаж. Где-нибудь в толпе, я бы себя и не узнал, наверное. Ну что же. Будем использовать то, что есть в наличии. В магазин поменять уже не отнесёшь.
Позавтракали, на удивление, молча. Марку с Лузгой очевидно уже надоело зубоскалить по моему поводу, а Гонда задумался о чем-то своём, механически подметая, с импровизированной скатерти, остатки наших скудных припасов. Мне же вообще было не до разговоров. Тоска разъедала душу похлеще серной кислоты. После завтрака Марк с Лузгой вновь удобно расположились на матрасах. Гонда же, выудив из своей шапки иголку, принялся зашивать прореху на рубахе.
