Что оставим мы после себя?

На самым главной неприятностью для французов оказались маленькие группы, действовавшие по принципу "бей и беги". Они отлично знали город — и постоянно выскакивали из разных закоулков, открывали огонь и исчезали. Конечно, им тоже доставалось. Среди захваченных раненых оказалось много испанцев. Это ввергло французское начальство в сильное уныние. Все, кто знал историю, хорошо помнили, что такое испанская герилья, с которой не смог ничего поделать сам Наполеон. А тут ещё, если верить некоторым рапортам, стали появляться немцы... Кто они такие — выяснить так и не удалось. Ни одного немца, пригодного для допроса, по начальству доставлено не было.

Генералы уже стали подумывать о том, чтобы перебросить в Геную штурмовые части. Но — опасались. Солдаты и так не слишком церемонились с местным населением во время зачисток домов. А штурмовики по определению были полными отморозками.

Французское начальство находилось в очень сложном положении — по причине крайне слабого тыла. Широкие массы французов, мягко говоря, без всякого одобрения относились к операции в Генуе. К премьер-министру Аристиду Бриану, который это дело и начал, уже плотно приклеилась кличка "убийца детей".

* * *

Если вы думаете, что чекисты или наши структуры причастны к тому, что творилось в Генуе, вы ошибаетесь. Повстанцы разобрались и сами. Ничего особо хитрого в этом нет. В конце концов, боевые действия в средневековом городе во многом похоже на войну в горах. А бывшие бойцы горнострелковых частей пополнили ряды чернорубашечников и популяров. Они-то не испытывали никакой любви к правительству, поскольку считали: начальство их предало, кинулось драпать, бросив горных стрелков на фронте. А фронтовики, которые остались живы во время той войны, головой думать умели.

Да и вообще... Тактику "бей и беги" пытались применить ещё большевики во время московского Декабрьского восстания 1905 года. У них это вышло не особо удачно, но дело не пропало. Материалов о том восстании было к 1922 году опубликовано множество.

Мне вообще было непонятно — на кой черт Бриана понесло в Италию? Международная обстановка не слишком располагала к таким авантюрам. Ответ мне дала поездка в Университет. Там я встретился с Евгением Викторовичем Тарле. Он прочел мне замечательную лекцию, я тут же предложил ему оформить изложенные мысли в виде статьи и отдать нам для публикации. А мысли были интересные...

Любой, кто хоть немного интересуется историей, знает: с 1870 года у французов был национальный бзик: они мечтали вернуть Эльзас и Лотарингию. Но у французской политической элиты имелась и ещё одна пламенная страсть. Менее заметная, но зато более старая. Она носила имя "Италия". Туда французы лезли на протяжении веков — как только появлялась такая возможность. С некоторой натяжкой это можно сравнить с русской мечтой о Проливах. Общественный строй на желание прибрать Италию к рукам никак не влиял. Туда лезли при королях, после Великой французской революции тоже ринулись. Как известно, Наполеон по-настоящему прославился именно завоеванием Италии. На территории той же самой генуэзской республики он сначала основал марионеточную Лигурийская республика — а потом без затей включил её в состав Франции. Потом лягушатникам стало не до того, но вдруг вот представился случай... Вряд ли, конечно, Бриан собирался просто отхватить кусочек итальянских земель. Но ведь имеются и иные методы для распространения своего влияния.

Не очень было понятно, почему француз высадились в Генуе, а не просто ломанулись через Альпы. Возможно, не хотели выглядеть откровенными интервентами. Дело-то в том, что левое движение в Европе было куда сильнее, чем в моей истории. Тогда многих французов примирял с властью лозунг "немцы за всё заплатят" — они понимался в чисто материальном смысле. Германия выплатить репарации — и жизнь станет веселей. А у немцев после краха Второй империи коммунистов уравновешивал реваншизм. Нацисты-то первоначально были только одними из многих.

Но тут было иначе. Причем, ударным идейным оружием левых был антимилитаризм. А что угроза возобновления войны всё так же висела над головой.

Левые действовали грамотно. Так, во Франции было создано Независимое агентство рабочей печати, API, в меру возможностей перенявшее методы РОСТА. Оно декларировала полную независимость от ФКП и Социалистической партии. Это была идея, которую я продвигал уже давно — создание за кордоном структур, которые формально самостоятельны. Если власти захотят запретить Компартию (а ведь такое было во Франции в моей истории) — так при чем тут эти структуры? А если и их запретят — то они назавтра возникнут снова под другими именами.

Так вот, API и разные подобные конторы во всех странах вовсю компостировали мозги народу по поводу "буржуев, раздувающих новую войну".

Огромная помощь пришла с самой неожиданной стороны. Ещё в двадцатом году Москву посетил Герберт Уэллс. Как и моей истории, он не слишком поверил в то, что большевики смогут реализовать свои планы по возрождению России. Во время визита мы в честь писателя устроили пьянку в Дубовом зале редакции "Рабочей окраины*". Да-да. Как оказалось, этот самый зал, известный по бесчисленным воспоминаниям и байкам существовал в особняке с самой его постройки. Мы его не тронули, оставив для разных торжественных случаев. Кто бывал, знает — помещение очень красивое.

(* Напоминаю, что редакция "Рабочей окраины" находится в здании, где в РИ располагается Центральный дом литераторов.)

Так вот, во время дружеской беседы я понял причину недоверия Уэллса к громадью большевистских планов. Дело было в направленности таланта писателя. Ему нравилось писать мрачняк. Всё плохо, а будет ещё хуже.

Ну, а раз так, но за светской беседой я ненавязчиво подкидывал фантасту кое-какие идеи из антиутопий, которые ещё не написаны.

И вот недавно вы Англии вышла книга Уэллса "Новые времена". Будущее там было такое. СССР погиб под совместными ударами империалистов, а Россию поделили. Потом до кучи великие державы прибрали и все небольшие страны. В итоге мир оказался поделен между Германией, Англией, Францией и САСШ. Отношения этих стран примерно такие же, как в романе Оруэлла "1984". То есть, они в разных комбинациях ведут друг с другом постоянную войну. Цель — снятие внутреннего напряжения. А заодно — на фронте выбивают самых деятельных и активных рабочих. Причем, лидеры этих стран постоянно общаются друг с другом, планируя очередную войну. Имелись в этом мире и заградотряды с особистами, описанные в лучших либералистических традициях. Кстати, выражение "мир — это война", там тоже присутствовало.

Мне, прочитавшему в своём времени бездну фантастических книг, такой расклад показался не слишком убедительным. Но на самом-то деле талант автора позволяет не замечать нестыковок. Например, рассказы Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе абсолютно неправдоподобны. А замечают это очень немногие.

Произведение Уэллса имело бешеный успех, и в темпе вальса было переведено на все основные языки. На русском книга вышла с моим предисловием. Я там писал. "Автор не верить в созидательную силу русского народа. Но эта книга является серьезным предупреждением. Наши враги не дремлют. И если мы расслабимся, то вполне можем получить мир, описанный Уэллсом".

И тут же началось её обсуждение, которое очень быстро ушло от литературы. Началось "узнавание". Часто стало звучать: ребята, а ведь так и есть! Теория о том, что Великую войну развязали именно с целью истребить "авангард рабочего класса" стала набирать популярность.

И ведь что интересно — в Германии эту идею поддерживали и "национал-большевики". Они считали, что правительство кайзера предает интересы немецкого народа, а война была проиграна специально, в рамках договоренности империалистов. Масоны, понятно, тоже никуда не делись. Предполагалось, что именно они стояли за всей этой фигней. Кстати, именно германские нацболы посылали боевиков в Италию. Причина проста и банально — они просто-напросто "обкатывали" кадры в условиях реальной городской герильи. прижился в этом мире. Кто его подкинул, я думаю, понятно. А теорию задолго до Маригеллы разработал национал-большевик, баварец Клаус Функ. А он был покруче, чем знаменитый в моём времени бразилец. Функ имел в прошлом чин фельдфебеля, воевал штурмовиком, брал Аррас, потом оборонял его же, имел два "Железных креста" и два ранения. Так что он был в теме. В Германии и Франции его книжка была запрещена, но тем, не менее, она массово читалась.

Вот в такой обстановке Бриан полез в Италию. Где французские войска нарвались на ту самую городскую герилью. Разумеется, API и РОСТА давали подробную информацию о том, что там происходило. Благо я хорошо знал, что писали американские левые во время Вьетнамской войны и наши либерасты — во время Чеченских войн. Дурное дело нехитрое. Солдаты гибнут, они же убивают мирных жителей. И воюют они со свободолюбивым итальянским народом. Примечательно, что "буржуазные" газеты попали в яму, которую сами себе выкопали. Во время Гражданской войны в России они увлеченно писали о "зверствах большевиков". Причем, не имея реальных источников информации. Поэтому мы их постоянно ловили на вранье. Так что теперь, когда те же газеты писали о разных веселых делах, которые творили ребята Муссолини (причем, во многом они писали правду), им не верили. Дескать, снова вы сказки рассказываете. Тем более, Муссолини понимал, как работать с прессой. Он декларировал полную открытость. Хотите — присылайте своих корреспондентов, пишите, что хотите. Но... В Северной Италии были убиты корреспонденты "Фигаро", "Монд" и ещё ряда "буржуазных" газет. А что делать? Гражданская война — штука такая... Так что искать сенсации никто из журналистов не рвался.

Что удивляться, что во Франции начались массовые забастовки под лозунгом "Руки прочь от Италии!"

Выбор террориста

Лубянская площадь выглядела в это время совсем по иному, чем в моё. Большинство домов — невысокие, в два-три этажа, среди которых торчало громадное здание бывшего страхового общества "Россия", построенное в наворочено-эклектическом стиле. Такие в обеих столицах строили во время экономического бума конца XIX века.

Сейчас это здание пользовалось мрачной репутацией — в нём располагался НКВД. В том числе — и внутренняя тюрьма. Куда я сегодня и направлялся.

Ранее Савинкова я никогда не видел. Сейчас знаменитый террорист выглядел неважно. Не в физическом смысле. К нему не применяли никаких методов физического воздействия, да кормили нормально. Но — человек проиграл. Хотя на меня Борис Викторович глянул с любопытством. Его уже успели приговорить к расстрелу — но приговор так и не расстреляли. А в эту, лишенную сантиментов эпоху, время от вынесения приговора до приведения его в исполнение составляло от пятнадцати минут до суток. Так что если не шлепнули сразу — значит, Советской власти от него что-то было нужно.

— Здравствуйте. Меня зовут Сергей Алексеевич Коньков.

— Да уж наслышан. Как интересно получилось. Вы ведь начинали примерно с того же, что и я. А потом занялись совсем иными делами.

Я не стал уточнять, что мой реципиент занимался не совсем тем же, что Савинков. Он, по крайней мере, сам стрелял, а не посылал других на смерть. Но в мои планы не входили дискуссии на морально-этические темы.

— Так это логика революции. Вы всегда пренебрегали идеологией. Кто-то из ваших партийцев рассказывал, в вашу бытность эсером, вы говорили: "расскажите мне, что партия думает про аграрный вопрос, я запомню и буду повторять".

— Было такое, — усмехнулся мой собеседник.

— Вот и закономерный финал. Впрочем, другие эмигранты страдают тем же. У вас всех нет идеи. А у нас — есть. Против идеи револьверы и бомбы бессильны. В итоге — вы все оказались наемниками на службе западных разведок.

— Я наемником не был! — Вскинулся Савинков.

— Ну, так стали бы. Какой у вас выход. В СССР ведь вас поддерживают только те, что надеется: заграница нам поможет. Других просто нет.

— Да, я не понимал, что история — за вас. — Кивнул Савинков. Он явно говорил искренне, его глазах была полная безнадёга.

И тут я понял одну вещь, которая всегда меня занимала. Я говорю о полном несоответствии действий Савинкова и идей, изложенных в его художественных произведениях. А ведь это был и в самом деле повод для размышления. Ведь часто бывает как? Что писатель, слабак по жизни, в своих произведениях славит героизм и крутизну. Таков был, к примеру, Маяковский. Не говоря уже о множестве произведений жанре АИ моего времени. Дело обычное.

Но с Савинковым была совсем иная ситуация. Он был уж точно не слабак и не трус. А в своих произведениях Борис Викторович утверждал: всё то, чем он занимался — не имеет смысла. История двигается по своим законам — и отдельный человек никак не может на неё повлиять. Лучше всего это видно в его романе "То, чем не было". Там герои поступают так или иначе просто потому, что так жизнь сложилась.

Я всегда полагал, что у Савинкова такая особенность характера. Встречаются подобные люди. То они активны до невозможности, кажется, могут горы свернуть, а то вдруг впадают в депрессию. Но тут, видимо, было иное. Савинков в глубине души признавал — история движется по собственным законам. И вся его деятельность — это стремление доказать, что отдельный сильный человек что-то может изменить.

Я усмехнулся. А ведь самое смешное, что историю изменили мы с Мишей, причем, действуя исключительно из мелких эгоистических интересов.

Так что я начал сразу:

— Борис Викторович, а вы в самом деле рассчитывали своей волей изменить ход событий?

Я не знал, как работали чекисты с Савинковым в моей истории. Советские источники об этом молчали, а с другой стороны писали интеллигенты, которые мерили всех по себе. То есть те, на которых достаточно прикрикнуть — и они "поплывут".

Тут работу с "террористом Љ1" поручили мне. Но мне-то было легче. Я знал, к чему конкретно я должен Савинкова подвести. Именно подвести, а не заставить.

Так что грубые методы — "мы тебе сохраним жизнь, а ты сделай то-то" — были противопоказаны. Тем более, что требовалось не примитивное раскаяние. Ведь в моей истории Савинков мало того, что заявил о том, что принимает Советскую власть. Он очень конкретно обосновал: любая борьба против неё является предательством интересов России. Вот в этом ключе я и работал.

В ходе бесед я довольно быстро понял, что запугать Савинкова и в самом деле непросто. Однако я обнаружил одну особенность характера Бориса Викторовича. Он был жутко тщеславен. И мысль о том, какая останется о нём память, заботила Савинкова куда больше, чем то, расстреляют его завтра — или нет. А вот это на 99% зависело от нас, и в частности — от некоего Сергея Алексеевича Конькова.

Я показал ему уже напечатанный очерк Евгения Катаева. Будущий великий сатирик кое-что и сейчас умел. В его произведении Савинков выглядел как герой фильмов с Максом Линдером*.

(* Знаменитый комический актер эпохи немого кино. Юмор в фильмах с участием Линдера "грубее", чем у его современника Чарли Чаплина.)