— Дачерттепобери, Марсинко — прорычал он — Я не могу тебя на растудым-тудыть пять минут оставить, чтобы ты на свою растудыть-едремть-тудыть жопу приключений растудыть-затудыть не заполучил.

В дополнение к заболевшим ушам Грязь и я получили дополнительные наряды. Это был уникальный способ Барретта сказать "спасибо" за представления, которые позволили взводу есть вместе. Мы с Грязью страдали молча. Мы знали, почему он это сделал: если бы он этого не сделал, он бы огреб неприятностей в старшинском загоне для козлов и поэтому, чтобы сохранить мир, он нас вздрючил.

Я получил уведомление, что меня приняли в школу кандидатов в офицеры сразу после того, как я отправился на шесть месяцев в Средиземное море, на борту "Рашмора", старинного десантного корабля-дока времен Второй мировой. Это был настоящий прощальный тур. У меня была вся обычная работа в взводе: разведка пляжей перед десантными учениями, отработка подрывов при разминировании, участие в учениях Зулу-пять-Оскар, с уклонением и побегом, которые были частью продолжающейся подготовки UDT-22. А потом была черная работа: печатание для Барретта отчетов и служебных записок, обслуживание оборудования и поддержание своей квалификации в области водолазного дела и прыжков с парашютом.

Вдобавок ко всему, я стал все больше и больше времени проводить в Стране Офицеров, наблюдая за тем, как они действуют, как они выполняют свои обязанности, как они живут в своей кают-компании. Время от времени я поднимался на мостик, где командир нашего десантного корабля-дока, капитан 1-го ранга Б. Б. Уитэм, даже давал мне пару раз порулить, после того как Баррет сообщил ему о том, что меня приняли в Швалку Курячьих Отбросов, как ее ласково называют на флоте. Будучи закоренелым новоангличанином, шкипер Уитэм позаботился о том, чтобы я получил начатки офицерского мастерства. Он даже знал обо мне достаточно, чтобы правильно ко мне обращаться — как к старшему матросу Чудику.

Конечно, теперь, когда я собирался стать офицером и джентльменом, мы с мистером Грязью полностью отказались от наших представлений на камбузе. Это был великий поступок, но даже великие деяния должны когда-нибудь заканчиваться. Кроме того, кто захочет, чтобы его звали энсайн Чудик?

Не то, чтобы я надел на себя мантию респектабельности. Например, когда мы встали в Неаполе за припасами, я садился за руль грузовика, который нам выделяли. Моя логика была проста: я собирался управлять кораблем; управление есть управление; почему бы мне не получить всю возможную практику? Неаполь — холмистый город и там есть длинные тоннели с пешеходными тротуарами, расположенными рядом с дорожными полосами (только дураки ходили по этим узким тротуарам в тоннелях, потому что неаполитанцев сравнивают с дикарями из Бейрута, когда речь заходит о вождении).

Теперь, поскольку у нас были колеса, мы могли найти время, чтобы сделать одну-две остановки для общественных напитков по пути к складу снабжения, что приводило к отставанию от графика. Я часто брал на себя задачу наверстать упущенное время, забираясь двумя колесами на тротуар и задевая стены тоннеля, чтобы обогнать медленно идущий транспорт. Этот прием не слишком радовал ни старшину, ни восьмерых боевых пловцов, ехавших сзади, ни весь автопарк.

Барретт попытался исправить мой стиль вождения в своей характерной дружелюбной манере, педантично объяснив мне, что растудыть их маменьку грузовики не предназначены для езды по затудыть их, тротуарам и обочинам.

Я кивнул и поехал дальше.

— Понял, шеф, виноват.

Виноват, конечно.

Я "достал" Барретта за неделю до того, как отбыл в ШКО. У нас были запланированы прыжки с парашютом. Я уже привлек недовольное внимание кэптена Уитэма, низким раскрытием — ожидая, пока я не окажусь ниже тысячи футов (прим. 300м), чтобы дернуть за кольцо. Уитэм чувствовал себя в большей безопасности, когда мог наблюдать в бинокль, как мы открываем парашюты. Мысль о прыжке HALO (с большой высоты с низким раскрытием) заставляла его потеть. Я был полон решимости заставить его сбросить фунтов восемь, за счет потери жидкости.

Последним моим прыжком был прыжок в воду по правому борту десантного корабля. Верхушка мачты корабля находилась на высоте 138 футов (прим. 42м) над палубой. Я сказал взводу, что я буду опускаться так низко, что окажусь вровень с верхушкой мачты, когда раскроется парашют. На самом деле, я сказал всем, кого смог найти, что собираюсь раскрываться на 138 футах, за двумя примечательными исключениями: Шкипера Уитэма и Эва Барретта. У меня даже был парень по имени Темный Боб, расположившийся на палубе с 16-мм звуковой кинокамерой.

Мы поднялись, набрали высоту, вошли в зону и прыгнули. Когда я позже смотрел фильм, это было замечательно. Все парашюты раскрылись очень высоко. А потом я падаю. Падаю. Падаю. Пока камера следила за мной все ближе к воде, вы отчетливо слышали голос Барретта на звуковой дорожке:

— Вот мудак. Вот гребанный мудак. Вот же гребанный тупой мудак. Дергай это чертово кольцо, Марсинко, ты гребанный херосос, пилотколизный дерьмопроглот, выродок мудозвонный, дергай это чертово кольцо.

Я знал, когда нужно понимать намеки, поэтому дернул кольцо. Я настроил парашют для низкого раскрытия. Он развернулся мгновенно. У меня было время на один рывок при открытии, когда я поравнялся с мачтой, а затем — всплеск — я вошел в воду.

Я нырнул, скинул обвязку и вынырнул смеясь.

Барретт и Б. Б. Уитэм не нашли забавным этот трюк.

Шкипер даже не стал дожидаться, пока я поднимусь на борт.

— Марсинко, читай по губам. Ты, мать твою, под домашним арестом — рявкнул он в мегафон.

Баррет решил, что мне понадобится новая дырка в заднице, и тут же набросился на меня.

Примерно через неделю я отбывал в Штаты.

За день до моего убытия шеф Барретт вызвал меня в козлиный загон и велел сесть. Он достал пару банок пива, открыл их и одну протянул мне.

— Дик, — сказал он, — Я думаю, у тебя все получится. Из тебя выйдет хороший офицер — если ты не слишком будешь валять дурака и будешь относиться к делу серьезно.

— Спасибо шеф. Я буду.

Он кивнул.

— Я знаю. Ты хороший мальчик. Работяга. Жесткий. Это тоже хорошо. Тебе все это понадобится, когда ты окажешься против этих гребаных тошнотиков из Академии.

Он глотнул пива.

— Конечно, тошнотики из Академии не слишком-то разбираются в том, как раскрыться вровень с чертовой мачтой, не так ли?

Мы оба рассмеялись.

— Но есть еще кое-что.

— Как скажете, шеф.

— Слушай — сказал он, — ты уже многому научился. И ты научишься еще многому.

Я кивнул.

— Да?

— Так что я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Мне нужно твое слово, что то, что ты получишь, ты передашь дальше.

— Конечно.

Я не был уверен, к чему он клонит.

— Тебе интересно, что за чушь я несу, да?

— Угу.

— Дик, не имеет значения, работаешь ты с парнем один раз или служишь с ним много лет — ты должен относиться к нему одинаково. Ты должен ему помочь сделать его работу. Как я помог тебе — теперь твоя очередь передать это дальше.

Он допил свое пиво.

— Мне нужно твое слово.

Я посмотрел на него. Мужик был абсолютно серьезен.

— Ты его получил, шеф.

Он кивнул и пошел трещиной полуулыбки.

— Думай об этом, как о первом морском законе Барретта, потому что это закон военно-морского флота, Дик.

В те дни я был наивен и верил ему. Нет, не совсем так. Тогда закон Эва Барретта действительно был законом военно-морского флота.

Глава 6

В декабре 1965 года я закончил Школу кандидатов в офицеры в Ньюпорте, Род-Айленд, получив звание энсайн (на всякий случай напомню — флотский аналог армейского младшего (второго) лейтенанта. Прим. перев.). Я преуспел не потому, что был умнее других, а потому, что служил в ВМС более семи лет, из них три — непосредственно во флоте, и я знал как работает система. Когда инструктора — старшины в основном — говорили во время своих лекций: "Вы с этим еще столкнетесь", я записывал то, что они говорили, потому что знал, это снова встретится на экзаменах. Я знал, что нужно это делать, потому что так работают старшины. Когда мы готовились к смотру, я заправлял свою койку настолько туго, что четвертак отскакивал от верхней простыни, а каюта была отполирована как подошвы моих ботинок (я не напрасно был Чудиком). Когда мы рубили строевую, я маршировал так, будто был членом показательного расчета. Когда мы стреляли, я выбивал бесконечную серию десяток.

Я очень рано понял, что ни один из офицеров или старшин, которые учили нас, тренировали нас, преследовали нас и проверяли нас, не мог и приблизиться к тому, чтобы запугать меня так же, как во время Адской недели в UDT. Так что я делал свою работу, брал все, что мне давали, выполнял ее без жалоб и двигался курсом через ШКО, как будто это был летний лагерь — ребята из флота были правы: ШКО действительно означало Швалку Курячьих Отбросов.

Дело в том, что если бы персонаж Ричарда Гира в фильме "Офицер и джентльмен" был боевым пловцом, он бы закончил чистить часы Лу Госсета еще до конца первого дня. Боевые пловцы едят строевых сержантов на закуску. А еще они знают, как выдерживать издевательства и по прежнему выполнять свою работу не жалуясь.

Когда командир батальона моего учебного класса ШКО назначил меня командиром отделения, я принял закон Эва Барретта близко к сердцу. Я помогал классным задохликам в физических упражнениях; я показывал книжным червям, как работает оружие; и я учил тех, чьи оценки были низкими, слышать ключевые слова, которые вы снова увидите в этом материале, прежде чем они что-нибудь запишут. Сто процентов моего отделения были среди выпускников ШКО. Другие пострадали от значительного числа отсевов — один даже покончил с собой. По окончании курса бывший старший матрос Чудик вместе со шпалой энсайна получил награду за лидерство в классе. Моя жена, Кэти, беременная вторым ребенком, с гордостью смотрела на меня после того, как я был приписан к эскортному эсминцу "Джозеф К. Тауссиг" в качестве "чинарика", или офицера-механика, чьими владениями было топочное отделение, где располагались корабельные котлы. Я, безусловно, был первым офицером в кочегарке на борту "Тауссига", который проводил собственные осмотры корпуса — я сам нырял — и который носил зеленую униформу, обшаривая под, внутри и снаружи весь котел и двигательную установку, прежде чем я подписывал бумаги, что какие-то конкретные работы были сделаны.

Шесть месяцев на борту "Тауссига" были для меня важным переходным периодом. Так вот, я жил в Офицерской Стране и ел в кают-компании, но единственное, что действительно отличало меня от остальных — это нашивки с одной шпалой на воротнике, моя бежевая униформа и тот факт, что многие из рядовых называли меня мистером Риком, что я считал предпочтительнее, чем когда меня звали мистером Диком. (Игра слов — Dick как сокращенная форма имени Ричард и dick — как мужской половой орган в разговорной речи, "хер". Прим. перев.)

Энсайн я был или нет, но я все еще думал как рядовой. И это помогло, когда дело дошло до выполнения моей работы. Я уже слышал все оправдания рядовых, потому что я их сам использовал. Я знал, как отличить хороших старшин от плохих. С того самого дня, как я получил назначение, я знал, что не смогу принять стиль руководства выпускника Академии, который часто бывает отстраненным, холодным и отчужденным по отношению к своим людям, потому что я не отстраненный, холодный или отчужденный парень. С другой стороны, я больше не был рядовым и у меня была команда, которую я должен был возглавить — даже если лидерство означало сделать трудный выбор.

Так что "Тауссиг" стал моей лабораторией. Я пытался понять, как бы я мог использовать систему флота в своих интересах и где мог адаптировать ее. К своему удивлению, я обнаружил, что руководить нелегко. Для того, чтобы приказать человеку сделать то, что может оказаться для него фатальным, нужна такая же уверенность, как и для того, чтобы он выполнил приказ мгновенно и без вопросов.

На более приземленном уровне лидерство заключается в том, чтобы научиться принимать решение, а затем придерживаться его, несмотря на то, что вас упрекают, уговаривают и упрашивают изменить свое мнение. В первый раз, когда я отменил отпуск своей команды на берег, потому что еще предстояла работа над котлами, это стало одним из самых трудных решений, которые я принимал в своей жизни.

Почему? Потому что я был моряком и знал, как много означает для них ночь на берегу.

Мое прошлое давало мне несколько преимуществ. Я взялся за работу с физической уверенностью боевого пловца — например, я знал, что могу драться, плавать или прыгать с парашютом лучше, чем любой человек на борту "Тауссига". Не говоря уже о том, что я могу превратить любого, кто попытается меня достать в кучу рубленого фарша. Это сделало мою жизнь с командой намного проще.

Тот факт, что я пришел из UDT, также помог мне установить хорошие рабочие отношения с моими коллегами-офицерами. Большинство из них знало, на что способны боевые пловцы и уважало меня за это, даже если у них не было никакого желания идти по моим стопам. Я также хорошо ладил с Эрлом Номерсом, шкипером "Тауссига", и мои оценки были намного выше среднего.

Но у меня не было настоящего будущего в качестве корабельного офицера и я это знал. В очереди передо мной стояло слишком много выпускников Академии. Во флоте шестидесятых годов академическое братство было очень сильным. Перстень выпускника был талисманом успеха — а я был голый. На моем горизонте не было ни авианосца, ни фрегата УРО — ни даже "Тауссига".

Тем не менее, когда я получил свои шпалы энсайна, я принял обязательство служить во флоте. Я решил, что это станет моей карьерой.

Но что я буду делать — это уже другой вопрос. Вообще-то это не совсем точно. Я знал чего я хочу — вопрос был в том, как этого добиться.

Чего я хотел — так это стать бойцом SEAL. Я знал о SEAL с тех пор, как первые команды были сформированы в 1962 году. Я увидел первых бойцов SEAL в Литтл-Крик, как только вернулся из одного из своих первых карибских туров, потому что штаб квартира Второго отряда находилась прямо через футбольное поле от UDT-21. К ним было определенно другое отношение. Во-первых, они хорошо одевались. Они носили черные блестящие прыжковые ботинки Corcoran, а их брюки были заправлены в голенища, в то время как боевые пловцы носили обычные "бундокеры" со штанинами навыпуск. Некоторое снаряжение, которым пользовались боевые пловцы, было выпущено во время Второй мировой. У SEAL все было новое: новое, смертоносное оружие; новое, экспериментальное снаряжение; даже новые, специальные методы ведения боевых действий и стратегия.

А самое главное, они всегда куда-нибудь уезжали тренироваться. Может быть, это будет месяц прыжков с парашютом, или шесть недель ведения боевых действий в джунглях, или занятия в арктической школе выживания — они всегда были в движении. Оружейные школы, языковые школы — они все это делали. И хотя мне нравилось быть боевым пловцом, я заглядывал через сетчатый забор, как ребенок, впервые попавший на Бродвей, наблюдая, как приходят и уходят бойцы SEAL и клялся, что когда нибудь и я стану одним из них. Такая возможность появилась из-за Вьетнама, когда обе команды SEAL увеличили численность, примерно удвоившись в размерах.