Хроники Обетованного. Пути и маски

Мысленно Дорвиг сплюнул. Что ж, прибыла законная повелительница — значит, с весельем придётся покончить. Тем более добрая половина войска готова трижды умереть за эту голубоглазую вдовушку. Наивные дурни. Сам Дорвиг знал, что если и умрёт, то только за Альсунг и себя самого.

— Я прикажу сотникам унять своих, двура, — сказал он. — И в самой Академии мы больше не покажемся, если пожелаешь.

"...И если так уж любишь своих пузатых профессоров в синих тряпках".

— Пожелаю, — ответила Хелт. — Чуть позже я составлю перечень наказаний за нарушения дисциплины. И выдам тебе, чтобы ты объявил его всем.

— Наказаний, моя госпожа? — хрипло переспросил Дорвиг.

— Наказаний. Ну, к примеру, штраф в пять кристаллов за кражу у ти'аргца, — спокойно продолжала Хелт. — Лишение лошади или шлема за проход на чужую землю без дозволения хозяина либо моего приказа. Пять ударов плетью за убийство лорда, жреца, учёного или рыцаря вне поля боя.

— Это... Но это же... — с Дорвигом редко такое случалось, но сейчас он слова не мог вымолвить — язык плохо слушался. — Твои воины... не привыкли к такому, двура, — наконец сказал он, сдержав дрожь гнева. — Им это покажется унизительным.

— Чьё имя двур Конгвар назвал перед смертью, Дорвиг? — вкрадчиво осведомилась Хелт. Она уже не смотрела на Дорвига — только на перекрестья улиц, где мельтешили фигурки людей. Дворец Тоальва стоял в тихом квартале, вдали от центра Академии; Дорвиг слышал, что у дорелийцев заведено иначе. Он вздохнул, сжимая в кулак руку возле ремня — ох, хорошо, что оружие положено оставлять на входе...

— Твоё, моя госпожа.

— Так вот, мои воины — это мои воины. Я во многом иду им навстречу, и не им решать, что унизительно из моих приказов, а что нет. Всё, что я делаю — для блага нашего войска и славы наших кораблей. Кстати, пополнение из Альсунга уже в пути?

— Да, треть всех взрослых мужчин, как ты и велела, — отозвался Дорвиг; это распоряжение его тоже не устраивало (можно ли в такую пору оставлять почти без защиты Ледяной Чертог?), но не возмущало так, как эта новая причуда. — Гонцы передали твои слова, и корабли уже на пути сюда... Но, двура, плети... Это наказание для раба, а не для свободного!

Хелт притронулась пальчиком к виску; Дорвигу в этом почудилась томная, южная усталость. И верно, она не настоящая северянка. Почему же Хордаго и Форгвин так ценили её, неужели столько лет заблуждались?

— Это наказание для преступника, — нежный голос резал сталью. — Раба или свободного — не имеет значения. А ты сам сказал, что не советник, Дорвиг.

Дорвиг молча поклонился, но затаил обиду. Вдовушка напрасно считает, что может безнаказанно оскорблять своих лучших людей... Как того же молодого Уддина. Дорвигу вспомнились слухи, долетавшие из Хаэдрана — что-то о какой-то краже, после которой в опалу попал Уддин, рубака, каких поискать. Стащили у Хелт то ли ожерелье, то ли другую бабскую побрякушку — а люди перед штурмом Академии стрекотали об этом. Смех, да и только. Смех и стыд.

— Теперь о лордах, — продолжала Хелт. — Через два восьмидневья я хочу назначить встречу для присяги и обсуждения всех вопросов о земле и прочем. Лорды съедутся сюда, ко мне — по крайней мере, по одному от каждого рода. Я хочу, чтобы твои воины обеспечили им охрану и неприкосновенность в Академии. Пусть те отряды, что остались в их замках, сопровождают их.

Дорвиг снова поклонился, на миг представив, как Хелт поджигает своим мерзким колдовством дом, где разместит на ночлег бедных лордов. С неё станется... Хотя — нет, слишком уж она осторожная. Но подлости бы хватило.

— Доклады честны, Дорвиг? Нам действительно сдались все замки?

— Все, моя госпожа... Только вот с одним были накладки, но всё уже кончено.

На днях Дорвиг получил послание от Рольда — ничего вразумительного. Узелки говорили о каком-то договоре, горе и золоте под ней. Дорвиг не вникал в это, потому что знал Рольда столько, сколько тот жил на свете, и доверял ему. Хелт, конечно же, этого не понять.

— С каким?

Дорвиг напрягся, припоминая название. Треклятый ти'аргский язык — можно челюсть вывернуть... А знать, учёные да торговцы только и трещат на нём — везде, даже в Минши.

— Кажется, с Кинбраланом.

И точно — вроде бы оттуда был этот Тоури... Славно он бился.

В лице Хелт ничего не изменилось, но она вся напряглась под своими мехами, будто натянутая тетива. Мудрёное слово для неё явно не было пустым звуком. Ну и пусть — Дорвиг мысленно покрыл ругательствами все её ведьминские тайны.

— Кто остался там?

— Сотник Рольд с двумя десятками конных, моя госпожа.

— Хорошо. Ты случайно не помнишь: он вёл переговоры с... — Хелт осеклась, будто вспомнив вдруг, где находится. — Впрочем, это неважно. Хозяева Кинбралана присягнут мне, как и другие.

"Старый замок в горах, на отшибе всех дорог, — вспомнил Дорвиг, что добавлял вестник Рольда к его узелкам. — Нет, неспроста именно он ей так интересен..."

Шторы у них за спинами зашуршали, раздвигаясь; оттуда выбралась худенькая рабыня и упала Хелт в ноги.

— Что там, Варга? — спросила Хелт, даже не повернувшись к ней. Девушка, не получив разрешения встать, всё ещё простиралась на холодных плитах балкона. Дорвигу это не понравилось: он помнил, как ласкова с рабами и слугами была королева Превгида, да хранят её боги. Вот женщина была — не то что эта раскрасавица...

А самое главное — никогда не лезла не в своё дело.

— К тебе сказитель, моя госпожа, — пробормотала рабыня. Сказителем альсунгцы прозвали кезоррианца-музыканта; Дорвиг и сам пока не выговаривал диковинное слово "менестрель", а заодно не понимал его смысла. Мужчина, который зарабатывает на жизнь верещанием песенок о любви, рассветах и рощах да бренчаньем на лире? Только южане могли выдумать такую нелепость.

И сам кезоррианец не вызывал у него ничего, кроме презрения. Причём даже не потому, что о нём шептались как о колдуне — просто предатель всегда остаётся предателем. На месте Хелт Дорвиг не стал бы доверять этому скользкому чернявому мальчишке.

Хвала богам, что ему не оказаться на месте Хелт.

— Линтьель? Он сказал, зачем?

— Просил передать, что это срочно, моя госпожа, — девушка робко оторвала от пола лохматую голову. — И касается Шайальдэ.

Дорвиг хмыкнул. Шайальдэ, значит. Ну-ну. Если Хелт решилась обратиться к степнякам-лошадникам, их дела не так уж и хороши. Льдистые глаза сузились, превратившись в две щели: вдовушка явно недовольна тем, что Дорвиг услышал об её планах.

Интересно, Варге теперь тоже не миновать порки?..

— Пригласи его, — Хелт щёлкнула пальцами, и девушка скрылась за занавесками. — Приём окончен, Дорвиг. Надеюсь, скоро увидимся.

Так гонят пса, когда хозяину надоест трепать его за уши... Дорвиг опять поклонился (ему это уже изрядно наскучило) и подумал, что надеется совсем на противоположное.

* * *

Ао лежал в сумке хозяйки, притороченной к её седлу. Ткань сумки с одной стороны усыпали мелкие прорези, чтобы он мог видеть всё, что происходит снаружи. Ао нравилось, что сквозь них проникает свежий холодный воздух. Пахло снегом и кровью, и это было приятно. Ао знал, что двуногие резали тут друг друга уже давно, но запах крови всё ещё не выветрился. Ещё пахло лошадью, потом двуногих и железом от их доспехов. Эти запахи Ао терпеть не мог, хоть и привык к ним.

Хозяйка ехала не спеша — заботилась о том, чтобы Ао не швыряло по сумке. Хозяйка любила Ао. Она даже не разозлилась после того, как Ао провинился в их прошлом доме.

Наверное, потому, что Ао провинился впервые после того, как хозяйка убила Прежнего-Хозяина-со-Стеклом.

И даже впервые с тех пор, как Великие из-за моря убили его самого.

Ао не помнил, как это случилось. Помнил только, как проснулся новым — обязанным служить Хозяину-со-Стеклом, лишённым обоих тел. Он больше не мог оборачиваться в двуногого. Он больше вообще ничего не мог — только подчиняться и передавать Хозяину-со-Стеклом слова Великих. Говорить с ним их голосами.

Сначала было очень больно. Ао выл от боли каждую ночь; за вечный вой Хозяин-со-Стеклом и дал ему имя. Ему снился лес, и мать с братьями, и горячая заячья кровь на зубах. Иногда Ао чувствовал лапы, хребет, хвост — так отчётливо, будто их никто не отнимал. Он забывал, что они уже сгнили там, во владениях Великих за морем. И ещё чаще Ао ощущал боль в позвонках шеи, которую перерубили по приказу Великих давным-давно.

Но Хозяин-со-Стеклом был добр к Ао. У него были ласковые пальцы — тонкие и сильные, лучше, чем у хозяйки. И он не так часто, как она, обездвиживал Ао своими заклятиями. А в полнолуния даже выносил Ао на улицу и позволял смотреть на луну.

А потом Хозяин-со-Стеклом остался в прошлом. Великие сказали, что он отступился от их Дела, а значит, должен понести кару. Они велели Ао служить хозяйке — а если они велели, то это справедливо.

От хозяйки пахло совсем по-другому. Этот запах быстро стал родным — ещё быстрее, чем запах Хозяина-со-Стеклом, который почти никак не пах. Все его сородичи, двуногие-со-стеклом, почему-то пахли слабо.

Хозяйка ехала молча, и до Ао доносился тяжёлый, тёмный запах её мыслей. Он не видел, но знал, что золотая коса бьёт хозяйку по спине. Это красиво. Многие двуногие считают её красивой.

Наверное, в племени Ао хозяйку тоже звали бы красавицей — если бы она, конечно, умела оборачиваться. Не умея оборачиваться, она осталась бы уродиной среди сородичей Ао, несмотря на белую кожу и золотые волосы.

"Я приказала тебе не бросаться на охрану, но тот человек не был из охраны, — терпеливо втолковывала Ао хозяйка, когда они остались одни. — То был чужак. Разве ты не видел, что на нём нет нашей формы и нашивки с птицей?"

Ао грустно скулил. Конечно, он видел — не слепой же. Но хозяйка приказывала хранить тайну, не высовываться без надобности, вот он и не высовывался. Бедной хозяйке долго приходилось скрывать, что она владеет волшебством, потому Ао и предпочёл не показываться. И ещё потому, что чужака привёл двуногий из охраны — откуда же Ао мог знать, что хозяйке это неизвестно?

Чужак украл любимую вещь хозяйки. Ао убьёт чужака, если встретит. Порвёт ему глотку или откусит вороватую руку. Ао пока не решил.

Ао тряхнуло сильнее, и он понял, что лошадь встала. В прорезь он увидел большую ногу в сапоге, вдетую в стремя: один из двуногих, которые сопровождали хозяйку, подъехал ближе. За ним росли пушистые сосны; хвоей пахло под и над снегом. Ао любил запах хвои: он был немного похож на хозяйкин. И не любил этого двуногого за то, что он закрыл ему сосны.

Запах двуногого Ао тоже уже знал. Он появился не так давно, в их прошлом доме, и сразу стал проводить много времени с хозяйкой. Куда больше, чем Ао (непонятно, с какой стати). Сначала Ао скалился и рычал на него, и продолжил бы это делать, если бы не трёпка от хозяйки. У двуногого был тихий красивый голос; он пах какими-то пряными травами, и дурманящим зельем, которое хозяйка называет вином, и — немного — больной, жидкой кровью. Ао уже разъяснили, что двуногий владеет волшебством и пришёл помогать хозяйке. Великие, пробуждаясь в голове Ао, повторяли, что благоволят ему. Значит, Ао должен его полюбить.

Но пока у него не получалось. Даже у чужака-вора запах был приятнее.

— Он здесь, Ваше величество, — сказал хозяйке двуногий с красивым голосом. — За теми деревьями. Скорее всего, не хочет выходить, пока нас так много.

— Хорошо, — ответила хозяйка и поправила сумку на седле. Проверяла, как там Ао. Через ткань он благодарно ткнулся носом ей в ладонь. — Оставьте нас втроём и подождите на опушке бора. Двур Линтьель переведёт для меня слова нашего гостя.

— Но, моя госпожа... — нерешительно начал кто-то из двуногих в железе. От него разило страхом: боится того, с приятным голосом. — Ты уверена? Он может быть опасен.

— Выполнять! — холодным, как лёд, голосом сказала хозяйка. Послышался топот лошадей, хруст снега, и запах железа стал удаляться. Ао вздохнул с облегчением.

— Вон там. Я вижу его, — приблизившись, зашептал двуногий. Ао оскалился: никто, по его мнению, не имел права быть так близко к хозяйке. Он мог простить это лишь её глупому мужу и его глупому брату-воину. И ещё, естественно, Хозяину-со-Стеклом — раньше.

Сам Ао не успел найти себе жену в племени: его убили раньше, скорее волчонком, чем мужчиной; но он знал, что даже для двуногих узы между супругами святы. А брат-воин был всего-навсего ещё одним мужем хозяйки. У сородичей Ао это немыслимо, а у двуногих — сплошь и рядом, что же поделать...

— Он верхом? — спросила хозяйка.

— Конечно, — по голосу двуногого было слышно, что он улыбается. — Он же из Шайальдэ... Вы привезли волка?

— Ао здесь, — сказала хозяйка. Ао нравилось слышать, как она произносит его имя. И ещё его радовало, что запах хозяйки не менялся рядом со сладкоголосым двуногим так, как менялся время от времени. Тот запах, который исходил от неё, когда она думала о Хозяине-со-Стеклом, или говорила о нём, или сидела с той серебряной вещью, что похитил чужак, — тот запах Ао ни с чем бы не спутал.

— Это правильно, — одобрил двуногий — с таким достоинством, будто не был слугой хозяйки, как и все здесь. — Помните, мы договаривались...

— Да, в случае несогласия он будет убит, Линтьель, — раздражённо сказала хозяйка. — Не нужно повторять мне одно и то же. Я не девочка.

Ао возликовал: наконец-то она погладила его против шерсти!.. Нога в стремени нервно дрогнула.

— Конечно, моя госпожа. Я прошу прощения... Кажется, он едет сюда.

Действительно, запах изменился. Хруст снега был совсем тихим, но лошадьми завоняло так, точно в бор пригнали целый табун, и Ао злобно оскалился. Хозяйка наклонилась и подвинула сумку так, чтобы ему было видно сквозь прорези.

Славная хозяйка. Её приказы всегда просты, не то что у Хозяина-со-Стеклом. Вот и этот был прост: убить чужака по её команде. Если команды не будет — сидеть тихо. Ао был горд, что она доверяет ему больше, чем двуногому со сладким голосом. Наверное, хочет в случае чего представить дело так, словно чужака загрызли обычные волки. Хозяйка умна.

Чужой двуногий выехал из-за сосен. В седле он сидел так, что казался сросшимся с лошадью; это напомнило Ао кентавров — туманное, далёкое-предалёкое воспоминание, похожее на сон. Несколько раз они зачем-то приходили в его племя. Гордые и странные.

Чужой двуногий пах необычно, но не противно — ветром, и разнотравьем, и кислым молоком; запах лошадей, однако, перебивал всё. Он был маленького роста, поджарый и жилистый, смуглый. Немного похожий на родичей Ао, когда они меняли облик. Ао стало так тоскливо, что он чуть не завыл, но потом вспомнил приказ хозяйки. Он должен молчать.

На ногах чужака вместо штанов были намотаны какие-то тёмные тряпки; голое тело прикрывала только овчинная безрукавка, а гладко выбритую голову — совсем ничего. Ао впервые видел двуногого, который так нелепо одет. Даже балахоны двуногих-со-стеклом не выглядели настолько смешно. И неужели он не мёрзнет, когда даже хозяйка кутается в плащ на меху и прячет ладони в муфте? У двуногих ведь нет шерсти, чтобы сносить холода.