Интендант третьего ранга

— Твои люди валили, — пояснил интендант, спрыгивая наземь. — Народ по деревням любопытный, найдут — вмиг растащат...

За завалом не оказалось знакомого Саломатину шлагбаума и шалаша — как и не бывало. "Убрали!" — догадался Саломатин. Зато боеприпасы были на месте: штабеля винтовочных патронов и снарядов шрапнели под маскировочной сетью.

— Должны были взорвать! — удивился старший лейтенант, гладя окрашенный бок ящика. — Взвод НКВД охранял. Строго! Боеприпасы выдавали по бумаге с подписью и печатью командира полка, хорошо Брагин заранее заготовил...

— Сбежали "энкавэдисты"! — хмыкнул его спутник и вздохнул: — А Брагин не доехал. У него в телеге взрывчатка была...

— Для двух винтовок много патронов! — хитро улыбнулся старший лейтенант.

— На поле боя мы подобрали шестьдесят, — стал перечислять интендант. — Еще семнадцать дали немцы. Думаю, еще с полсотни выпросить — полицию надо вооружать. Есть "максим" — Семен собрал один из двух разбитых. Кожух кое-как залатали — стрелять будет. Ну и орудие — трехдюймовка. В лесу припрятана. Семен — старый артиллерист, расчет обучит. Вопросы есть?

Вопросов не последовало, и они тронулись в обратный путь. В деревеньке (интендант сказал, что она называется Долгий Мох) они подъехали к уже знакомому дому, спешились. Индендант завел Саломатина в сарайчик: тот на высоту человеческого роста был завален шинелями, плащ-палатками, обувью, ремнями и другой амуницией.

— Человек тридцать-сорок обмундируем, — деловито сказал лже-Брагин. — Остальным придется в штатском. Партизанам к лицу...

Дожидавшаяся во дворе Настя повела их обедать. Они молча выпили самогону (Саломатина с непривычки чуть повело), похлебали горячих щей с холодной вареной картошкой. Она заменяла хлеб — сегодня он не удался. Саломатину понравилось, ел с удовольствием. Запив обед холодным молоком, мужчины покурили (интендант угостил Саломатина ароматным табаком), тем временем Настя прибрала со стола и вышла за дверь. Интендант разложил на освободившейся столешнице карту-километровку и долго объяснял, водя карандашом по дорогам и населенным пунктам. Саломатин кивал — замысел был прост и понятен, он и сам поступил бы также.

— Уборочная заканчивается, — сказал интендант, складывая карту. — Отбери десятка три десятка верных бойцов и начинайте строить зимние землянки-блиндажи — Семен покажет места. Лес для них уже свалили. Как построите, перевезешь боеприпасы — в балке хранить их нельзя. Два десятка людей направим в полицию — самых сообразительных. Что с остальными делать — решай сам. Хотят — пусть присоединяются, хотят — идут к линии фронта. Многие пожелают просто остаться — безмужних баб и девок в деревнях полно. Пусть! Будет резерв...

— А ты куда? — спросил Саломатин, понимая: человек, назвавшийся Брагиным, совсем тот, каким он себе его представлял.

— У меня другая... (Крайнев едва не сказал "миссия") задание. Мне не следовало здесь быть. Вмешиваться... Получилось случайно.

— Нас с мехдвора вытащил случайно, оружие собрал случайно, боеприпасы сберег случайно?.. Зачем темнишь?! — Саломатин чувствовал, что закипает. — Или трусишь?

Интендант вздохнул:

— Я русский человек и не могу видеть, как враг топчет нашу землю. Ясно? Что до меня лично... Могут отозвать.

— Кто?

Интендант покачал головой, показывая, что не может ответить

— Когда?

— Неизвестно. Может, завтра, может, через полгода.

— Вот что, — решительно сказал Саломатин, закладывая пальцы за пояс. — В таком случае и я не останусь! Сам заварил эту кашу — сам и расхлебывай!

Некоторое время оба молчали.

— Сколько людей в батальоне? — внезапно спросил лже-Брагин.

— По штату — семьсот.

— В районе двадцать девять тысяч жителей. Немцы провели перепись. Три полнокровные дивизии, можно сказать, корпус. Тебе предлагают генеральскую должность, старлей, а ты ломаешься, как девка на сеновале! Кочевряжишься... "Останусь — не останусь!" — передразнил интендант. — Главное, даже не в этом. Этих двадцать девять тысяч надо кому-то защищать, поднимать на борьбу с врагом... Ты единственный кадровый красный командир в районе, воевал. Больше некому. Стыдно, товарищ старший лейтенант!

Саломатин бешено глянул на лже-Брагина, а тот вдруг оскалил зубы, непонятно чему радуясь.

— Ну... Ты... Хоть не уходи сразу! — тихо попросил Саломатин. — Пусть у тебя другое задание, которого я не знать не должен, наверное, очень важное. Без тебя у нас не получится, — Саломатин внезапно подумал, что прогибается перед интендантом, но было не до гордости. — Ты свой у немцев, а нам следует знать, что они задумали. Не знаю, как тебя зовут по-настоящему...

— Савелий! — сказал уполномоченный. — Хорошее имя, да и люди привыкли. Савелий Ефимович Брагин, интендант.

— Ты это вправду? О генеральской должности? Среди партизан генералов не было.

— Были! — Крайнев едва не сказал: "Ковпак!" — Денис Давыдов, например. Кадровый офицер, гусар. Начинал войну в малых чинах, закончил генералом.

Саломатин внезапно ощутил слабость в ногах и опустился на лавку.

— Полежи! — предложил Брагин. — Спешить некуда.

Саломатин послушно вытянулся на жестких досках и прикрыл глаза. А Брагин-Крайнев вышел на улицу и присел на лавочку у калитки. Неизвестно откуда появилась Настя, присела рядом. В руках у нее была глиняная миска с семечками подсолнуха. Крайнев молча зачерпнул горсть, и некоторое время они сосредоточенно грызли семечки, сплевывая шелуху на землю.

— Ты заканчивала десятилетку в Городе? — внезапно спросил Крайнев.

— На квартире жила! — подтвердила Настя. — Комнату у Валентины Гавриловны снимала, учительницы. Папа ей за это сало, картошку возил, меду давал...

— Хорошо городских знаешь?

— Не всех.

— Расскажешь?

— О ком?

— Я скажу.

— Это вам для подпольной работы нужно? — страшным шепотом спросила Настя. — У вас и вправду задание?

— Подслушивала! — покачал головой Крайнев. — Ай-ай-ай!

Настя потупилась и покраснела.

— Комсомолка? — строго спросил Крайнев.

Настя покачала головой:

— Папа не разрешил.

— Что так?

— Не любит советскую власть. Его отец до революции арендатором был, небогатым. Папа рассказывал: дедушка был мастеровой, все умел, папа в него пошел. Дедушка очень хотел, чтоб дети в люди вышли, образование получили. Сына в гимназию отправил. Папа успел к началу войны окончить. Знает французский, латынь, греческий... Немецкий в плену выучил. Он на войну добровольцем пошел, вольноопределяющимися их называли. Прапорщиком стал... А как из плена вернулся, большевики чуть не расстреляли. Отец эксплуататор — людей на работу нанимал, сын — царский офицер... Запретили отцу в городах жить, только в деревне, а здесь даже в бригадиры не позволяли. Сторожем на ферму...

— Сторож должен говорить по-французски! — заметил Крайнев. — С коровами — самое то!

— Я говорила папе, чтоб написал Сталину! — насупилась Настя. — Несправедливо! Но отец заупрямился.

— Папа твой мудрый человек, — возразил Крайнев. — Лучше сторожить коров, чем махать кайлом на Соловках.

— Странный вы какой-то! — поджала губы Настя. — С немцами воюете, а советскую власть ругаете.

— Одно другому не мешает...

Крайнев встал, отряхнул порты от шелухи.

— Пойдем в хату! — сказал в ответ на встревоженный взгляд Насти. — Расскажешь... Здесь глаз много...

8.

Крайнев торжественно развернул тряпицу и выложил на стол кус окорока. Лиза взвизгнула и захлопала в ладоши. Глаза Клауса едва не выкатились из орбит. Он наклонился над ветчиной, понюхал и зачмокал губами:

— Майнт готт! Русиш спецалитет!

— Сейчас попробуем! — сказал по-немецки Крайнев и взял со стола нож.

— Найн! — упредил его Клаус и нож отобрал. — Знаю, как русские нарезают! Разве можно кромсать деликатес?..

В подтверждение своих слов, Клаус приложил лезвие к краю окорока и бережно отделил тоненький пласт ветчины. Повторив эту операцию дважды, он разрезал ломти пополам и свернул каждый в трубочку. Одну сразу бросил в рот и медленно сжевал, закатывая глаза.

— Как будто только из коптильни! — воскликнул он в восторге.

— Так и есть! — подтвердил Крайнев.

— Господин Кернер, вы волшебник! — продолжил Клаус. — Чтоб мы делали без вас?! Где вы добываете такие вещи?

— Русские в таких случаях говорят: места надо знать!

Клаус глянул на него недоуменно.

— Помните бочки керосина?

— Со склада трофеев? Вы хорошо заплатили. Я еще недоумевал: зачем столько?

— В деревнях освещают дома керосиновыми лампами. Это в Городе пользуются электричеством.

Клаус пренебрежительно глянул на тусклую, засиженную мухами лампочку, висевшую под потолком, но спорить не стал.

— Керосина они не видели с начала войны, — продолжил Крайнев. — Ветчина — благодарность вам.

— Майн готт! — воскликнул Клаус. — Если вам что нужно...

— Лизонька! — повернулся Крайнев к женщине, прислушивавшейся к их разговору. — Сделай нам глазунью! Корзинка с яйцами в сенях...

Лиза убежала, Клаус проводил ее плотоядным взором. Крайнев тем временем достал из другой корзины, стоявшей на лавке, бутылку, вытащил газетную пробку и аккуратно разлил жидкость по стаканам. Клаус взял свой, понюхал.

— Тот, что привозили в прошлый раз?

— Тот! — подтвердил Крайнев.

— У вас и самогон спецалитет, — вздохнул Клаус, — мягкий, ароматный. На здешнем рынке продают какую-то гадость, двое солдат отравились. Господин комендант вынужден запретить немцам покупать самогон. Где солдату достать хорошую выпивку? Дикая страна!

— Привезу еще! — успокоил немца Крайнев.

Они выпили. Клаус бросил в рот ломтик ветчины, Крайне потянулся к тарелке, но, натолкнувшись на взгляд немца, передумал и зажевал хлебной корочкой. Лиза принесла сковороду с яичницей. Мужчины стали жадно есть, подставлял под капающий жир ломтики хлеба. Лиза слегка ковырнула яичницу и наколола вилкой кусок ветчины. Клаус хмуро глянул на нее, но смолчал. После того, как яичницу съели, Лиза унесла пустую сковороду и обратно не появилась — догадалась: мужчины хотят поговорить. Крайнев достал из кармана листок бумаги, развернул и положил перед Клаусом. Тот быстро пробежал глазами.

— Швейные иголки простые... иглы для швейных машин... А иглы для примусов не требуются? На складе полно...

— Русские крестьяне не пользуются примусами, — возразил Крайнев. — С утра они топят печь, даже летом, готовят пищу и оставляют в печи на весь день. Печь остывает долго, пища теплая...

— Богатые варвары! — проворчал Клаус. — Сжигать лес в печах! В Германии каждая дощечка на вес золота! Керосин... — продолжил он читать список. — Добудем... Бинокль? Зачем крестьянину бинокль?

— Это мне, — пояснил Крайнев. — Бываю в местах, где можно нарваться скрывающихся в лесах большевиков. С карабином не расстаюсь! Врага лучше видеть издалека...

— Не обещаю, — пожал плечами Клаус. — Возможно, среди трофеев... Бензин? Зачем вам бензин?

— Для зажигалок.

— Думал, обзавелись автомобилем! — засмеялся Клаус. Он сложил листок и сунул в карман мундира.

— Еще пистолетные патроны калибром 7,62. Есть русский ТТ, а патронов нет, — пожаловался Крайнев.

— Просите Краузе, — покачал головой Клаус. — В Городе нет. Надо заказывать в округе.

— Не хочется обременять господина коменданта мелочами, — вздохнул Крайнев. — К тому же это трофей, немецкая армия не использует русские патроны. Кому они нужны? Я хорошо заплачу.

— Сколько?

— По рублю за штуку.

— То есть марку за десяток, — прикинул Клаус. — Русский рубль — десять пфеннигов. Сколько нужно?

— Побольше... Ящик!

— Поищем, господин Кернер! — плутовато улыбнулся Клаус.

— Зовите меня Эдуардом! — предложил Крайнев. — Я не офицер.

— Договорились! — согласился Клаус. — Приятно иметь дело с умным человеком. А то чванятся некоторые... Я в Берлине жил, а Ланге пас свиней в Швабии. Теперь нос задирает... Вас он хвалил, Эдуард. Еще бы! Вы кормите его так, как полковники не едят!

— Господин Краузе тоже доволен?

— Ворчит... Не обращайте внимания. У него язва. К тому же он старый. Ждет не дождется конца войны, чтоб вернуться в имение тестя. Если б мой тесть владел имением, я б того же желал.

— Не поедете в Берлин после победы?

— Проверять билеты в поездах? Мы для того лили кровь в боях с большевиками? — важно сказал Клаус. — Сами видите, какие богатые здесь земли! Я б остался в Городе! Взять в аренду тысячу гектаров леса... — Клаус зажмурился. — Это такое богатство! Кончится война, попрошу Краузе похлопотать. Надоела эта форма!

— Вам не плохо живется! — поддержал Крайнев, взглядом указывая дверь, за которой скрылась Лиза.

— Хороша! — согласился Клаус. — Глупа только. Но зачем женщине ум? Дети, кухня, кирха...

— Собираетесь жениться?

— Не разрешат! — вздохнул Клаус. — Пока война... К тому же русская... Немки хорошие товарищи, но как жена, русская лучше. Заботливая, преданная, порядочная. Поверите ли, у Лизхен я первый мужчина! Единственный раз в жизни встретил девственницу и где — в России!

— Домик маловат, — заметил Крайнев, окидывая взглядом обшарпанную штукатурку стен. — Слишком беден для немецкой семьи.

— Ерунда! — махнул рукой Клаус. — Через месяц у Лизхен будет отличный дом! Большой, просторный, красивый...

— Почему через месяц?

— Потому что сейчас в нем живут.

— Кто?

— Евреи.

— Куда они денутся?

— Переселятся!

— Куда?

— Туда! — Клаус ткнул пальцем в потолок и тут же, воровато оглянувшись, приложил его к губам. — Это секрет. Никому! Окончательное решение еврейского вопроса...

Крайнев задумался.

— Выбираете дом? — засмеялся Клаус. — Дадут, не сомневайтесь! Уж кому — кому... Чур, мой не брать! Я покажу. Лизхен очень нравится.

— Она знает о евреях?

— Нет, конечно! — пожал плечами Клаус. — Я только спросил, в каком доме она хотела бы жить.

— Мне пора! — сказал Крайнев, вставая. — Скоро комендантский час, время искать ночлег. У вас тут тесно, к тому же не хочу мешать... — он подмигнул.

— Знаю, куда направляетесь! — засмеялся Клаус. — Ну и вкус у вас, Эдуард! Выбрать такое страшилище... Старая, тощая... Посмотрите на Лизхен! Кругленькая, румяная, ножки толстенькие... Хотите найду такую же?

— Сам найду! — возразил Крайнев.

— Точно! — согласился Клаус. — Это проще, чем ветчину...

Во дворе к Крайневу побежала Лиза.

— Говорили с господином Клаусом? — спросила, просительно глядя снизу вверх.

Крайнев кивнул.

— Что они сказали?

— Подтвердили, что в отношении вас у них серьезные намерения, — важно ответил Крайнев.

Лиза вспыхнула, схватила руку Крайнева и прижала к губам. Когда она убежала, Крайнев вздохнул и взял под уздцы коня. Заставив его пятиться, он вытолкал телегу на улицу. Закрывая ворота, увидел Клауса: тот бежал в сортир, держа хлеб, накрытый ломтем ветчины. Крайнев видел, как немец спускает штаны, устраивается над очком, все так же продолжая сжимать в руке бутерброд. Покачав головой, Крайнев сел в телегу и слегка ударил вожжой по круппу лошади. На ближайшем повороте он свернул направо, затем налево, пока не выехал на окраину. Здесь он остановился у небольшого домика с облупившимися наличниками на окнах и постучал в стекло кнутовищем.