Внизу наш дом

Мы сразу ввязались в свалку, сняв по мессеру из числа подвернувшихся под руку. Они нас не видели, потому что смотрели в сторону гущи событий. Оставалось сблизиться и стрельнуть. Потом я снял ешё одного с хвоста тянущего вверх МИГа. В это мгновение немцы как-то подрастерялись — один из МИГов технично завалил сразу двоих и погнался за третьим. Я тут же помчался его прикрывать, потому что остальные оказались связаны боем — откуда-то ещё привалило две пары мессершмиттов. Но мои усилия были напрасны — МИГ завалил худого, видимо уж повреждённого раньше, потому что неожиданно легко догнал теоретически более быструю на этой высоте машину. И никто на нас сверху не свалился.

Я держался за "ведущим" справа выше, да так и сопроводил его на посадку — таких лётчиков нужно беречь. Потом поднялся до своего потолка — это чуть больше четырёх километров. Выше наш двигатель (ММ-1) начинает задыхаться от недостатка кислорода. Но и с этой позиции было видно, как ишаки и МИГи атакуют оставшихся беззащитными юнкерсов.

— Саня, выходи из боя и начинай осматриваться — перенацелил я товарища.

— Маленький! Ты у нас Шурик? — окликнула меня земля.

— Ага, — буркнул я в ответ и продолжил озираться. Ну вот чую — должны тут крутится ещё немецкие истребители.

Предчувствия меня не обманули. Юнкерсы ушли на запад, так и не прорвавшись к аэродрому, целая куча, возможно с полсотни, наших истребителей благополучно приземлилась, у меня уже горючее начало подходить к отметке невозвращения, когда низко над землёй замаячила пара тонких силуэтов. На аэродроме их тоже приметили, потому что опять один из МИГов срочно пошёл на взлёт, похоже, не закончив заправку. Но я уже настигал худых, зайдя со стороны солнца. Они явно готовились к штурмовке и не видели меня. Снёс обоих картечью практически в упор, подобравшись сзади — я умею быстро прицеливаться, а самолёт исключительно устойчив и послушен.

В охраняемую нами зону "подтянулась" Шурочка — опять её смена. Передала по радио, что Мусенька, как и договаривались, перешла в готовность номер один и ждёт не дождётся меня — сокола своего ясного.

— Разговорчики в зоне дежурства! — буркнул я неласково. — И вообще, поглядывай хорошенько. Гансы всячески пытаются бомбануть этот полк, а у ребят ни охранения в воздухе нет, ни дежурной пары, готовой к взлёту.

— Маленький! Чего это ты на весь эфир раскритиковался? — прорезалась на нашей волне земля.

Я на это ничего не ответил — спешил лететь домой заправляться.

— Так это, Шурик! — не унимался дежурный. — Привезли мы снарядов для ваших пушек. Садись! Заправим, зарядим, за жизнь поговорим.

Но я молчал и проклинал свой длинный язык.

Шурочка вернулась через час, когда её сменила Мусенька. Она завалила одиночного мессера, снизившегося для штурмовки.

Мусенька же доложила, что теперь над аэродромом постоянно барражирует МИГ, и еще пара готовых к взлёту машин стоит на конце полосы. Ей это было чётко видно. Поэтому сменять отдежурившего вслед за ней Саню я не полетел — нам горючее для других дел нужнее. Дело в том, что немцы сейчас стараются разбомбить довольно много наших аэродромов. Остаётся только выяснить какой и когда. А вот с такого рода информацией у нас скудно — не по силам мне организовать полноценную службу воздушного наблюдения, оповещения и связи. Хотя, на наши невеликие силы имеющаяся скромная сеть наблюдателей предоставляет достаточно работы.

* * *

Приходим в точку, где должны вот-вот появиться юнкерсы, а тут так и роятся мессеры. Думаю, пришли расчистить небо от наших истребителей. Или, придержать их на земле, сбивая на взлёте. Увидели они прижавшегося к земле Саню, и давай на него сверху бросаться. А то им невдомёк, что летит он быстрее, чем они могут разогнаться даже со снижением. Ну или одного порядка скорости — короче, не догоняют. Две пары, следящие за взлётной полосой, мы с Шурочкой начали гонять, а Мусенька нашла кого-то на самой верхотуре и тоже принялась выписывать виражи, имитируя попытку атаковать сзади.

Это мы еще не начали давить, а просто разбираемся что здесь и как, и не сидит ли где-то кто-то в засаде. Похоже — всех нашли. Я сразу делаю значительно более крутым вираж, который мы в это время как раз выписываем с одним из худых. До сего момента просто держал примерно тот же радиус, что и противник, давая ему возможность сближаться со мной в час по чайной ложке, но сейчас сам захожу к нему в хвост и, поскольку он ещё не опомнился и не начал уворачиваться, срубаю его — наша картечь на пятидесяти метрах работает изумительно — и конус разлёта уже приличный, и плотность пуль в нём ещё достойная.

Второй — ведомый — давно старается подловить меня, атакуя снаружи. Я поворачиваю лопасти винтов на реверс и, повиснув на привязных ремнях, натурально торможу, пропуская противника перед собой — он заходит в поле моего зрения справа. Остаётся пристроиться за ним и догонять, выжимая из мотора всю мощность и наблюдая, как страдалец мечется, стараясь уйти из прицела. Улавливаю предшествующий повороту наклон плоскостей и срубаю почти в упор. Даже приходится одновременно давать обоими элеронами вниз, чтобы, подпрыгнув вверх, перескочить поражённую цель. Вообще-то элероны у нас служат ещё и закрылками при взлёте и посадке, давая добавку к подъёмной силе при малой скорости, но и в роли "подбрасывателя" машины в полёте тоже срабатывают уверенно. Мы их на этот предмет проверяли. Ух и пинают они снизу! Аж всё внутри куда-то проваливается. Воспринимается, словно ухаб.

Итак, свою пару я свалил. Сверху рушится ободранный картечью мессер, справа Шурочка подлавливает ещё одного, а я тороплюсь туда, где "гоняют" Саню. И нарываюсь лоб в лоб на одного, набирающего высоту. Переворачиваюсь, навожу и жду сближения на дистанцию поражения, но худой сразу отворачивает, стараясь опередить меня в маневре. Не догадывается, что у меня вираж имеет меньший, чем у него, радиус. Не обязательно всегда меньший, а такой, как нужно мне. Тут я его и зажал и срубил, сразу после выстрела свалившись на крыло. Скорее опускаю нос, переводя неуправляемое падение в пике, разгоняюсь, выравниваюсь, осматриваюсь — с нашего аэродрома взлетают наши истребители, направляясь навстречу подтягивающимся бомбардировщикам, а Мусенька вгоняет в землю худого. Кажется, это последний.

Мы набираем высоту, чтобы сверху присмотреть за окружающим пространством. Ну и по бомберам сработать, если нам оставят.

— Саньки! — обращается к нам земля. — Может присядете? Соседи нам рассказали, чем вас нужно заряжать — так найдётся здесь подходящий припас.

— Спасибо, товарищ, — отвечаю. — Не сегодня. Слушай, не слыхал, кого немцы следующим собрались бомбить?

— Не было такого оповещения, — ухмыляется в микрофон мужчина. — А что, перебой с целеуказаниями?

— Пока нет, но послезавтра у фрицев пройдёт первый запал, и тогда их станет сложно искать. А у меня и горючки не море, и моторесурс не беспредельный. Я бы послушал на этой волне — мне любые советы надобны. Бомберов наших прикрыл бы с удовольствием.

— Ишь, чего захотел! — хохотнул незнакомец. — А если ты шпион?

— Ну, если шпион, то не стану у вас садиться. Шлёпнете вы меня, как пить дать шлёпнете. Без суда, и даже без следствия. И вообще — я вас теперь боюсь. Не прилечу больше сюда. Лучше к Фокшанам сгоняю, срублю пару мессеров по быстрому, да обратно вернусь — всё день пройдёт не даром.

В общем, не получился у нас разговор. Зато подтянулись немецкие истребители непосредственного прикрытия — вот на них и переключилось наше внимание.

* * *

Тревожное чувство пришло ко мне сразу после посадки — в пятом, пустующем капонире стояла эмка. Не мог отец Николай на ней пожаловать. Его обычно мужики подвозят на бричке. А на машине? Во всяком случае — не мог приехать один. Но сразу бежать на бивак я не стал — мы деловито затащили самолёты в укрытия и провели заправку, зарядку и ревизию всего, что следовало проверить. Только после этого отправились обедать.

За столом, где стояла рация, где мы принимали пищу и раскладывали карты, сидел командир в фуражке с голубым околышком и двумя шпалами в петлице.

— Здрасте, — приветствовал я его. — Тётя Нина, ты гостя уже покормила?

— Не хочет он, — ответила наша стряпуха. — И водитель не хочет, и солдатики, что в кустах сидят, тоже отказались.

— Что же вы, — говорю, — товарищ военный командир, в час, когда вероломный враг напал на нашу Родину, проявляете изрядно лютую ненависть к нуждам как вверенных вам военнослужащих РККА, так и к потребностям собственного ценного для всей страны организма?

Гость какое-то время искал, что ответить, а я сложил ладони рупором и заорал на всю округу:

— Обед! К приёму пищи приступить!

Пока появившиеся водитель и два младших сержанта мыли руки у подвешенного к дереву рукомойника, я с интересом их разглядывал. Вот вижу, что ряженые тут все. Например — петлицы голубого цвета говорят о принадлежности к авиации, но автоматы ППД намекают на ведомство, которым строго руководит товарищ Берия. У водителя на лице, прям как у Володи Шарапова, написана не меньше, чем десятилетка, что в эту эпоху достаточно большая редкость. Люди столь высокообразованные нынче чаще руководят, чем исполняют непосредственную работу собственными руками. Так что — управление транспортным средством для него, это скорее хобби, чем путь зарабатывания средств к существованию.

Сидим, вкушаем трапезу. Мы же прямо из боя — голодные, как нильские крокодилы. И, прямо скажу, мой утомлённый мозг соображает исключительно плохо. Единственная мысль: "Ох и фигово же я замаскировал свою затею. Двух суток не прошло, как нас засекли и людей прислали". Досадую, в общем. Но на лице никакого выражения не держу.

Ну вот, поели. Теперь отяжелевший желудок давит на глаза, требуя покоя для всего остального организма. Когда б не визитёры — следовало бы тихий час устроить минут на сорок. Однако на душе неспокойно. Опять же гости наши проявляют просто нечеловеческую сдержанность, ведут себя так взвешенно, словно Николай Николаевич Миклухо-Маклай среди папуасов — наблюдают, но ни во что не вмешиваются.

А ну-ка, я их на другой манер попробую.

— Документ мне ваш покажите, — обращаюсь я к одному из сержантов. Потом листаю невзрачную книжечку, пытаясь понять, ржавой скрепкой она скреплена, или не ржавой. В удостоверениях я, кстати, разбираюсь примерно также, как свинья в апельсинах, но вид делаю серьёзный и кручу корочки и так и сяк. Наконец обнаруживаю слабый признак коррозии — по всему видать — недавно эту ксиву сфабриковали. Но фабриковали явно наши. Полагаю.

Про ржавые скрепки у нас и не ржавые на подделанных врагами наших документах я, кстати, читал в какой-то художественной книжке, так что, может, что и ерунда всё это. Я в этой области не специалист. С другой стороны, чтобы фашисты меня вычислили — так для этого чересчур рано. Думаю, не шпионы это, а наши особисты, наспех прикинутые авиаторами. Во всяком случае майор на лётчика никак не походит — вот не чую я в нём пилотской жилки... да технического склада бы человек сейчас на брюхе под нашими птичками ползал, а не буровил меня проницательным взглядом.

— Значит, товарищ майор! Разговора у нас нынче не получится. Охрану объекта вы и без моих подсказок организовали, а только лётному составу необходимо готовиться к боевой работе, — деловито рассуждаю я. И продолжаю, обращаясь к своим: — А хлопчиськам и дивчиськам — по лижэчках. Тёть Нин! Если недремлющий брегет (киваю на рацию) не призовёт нас раньше, пожалуйста, разбудите личный состав во главе со мной ровно через сорок минут.

Под молчаливые взгляды гостей, демонстрирующих невыносимую выдержку, мы валимся на лежанки и отрубаемся на какое-то время. Помню я, что в первые дни фашистская авиация активничала просто ужасно. Значит, скоро, хоть с одного поста наблюдения, да увидят группу неприятельских самолётов.

Мои товарищи дышат ровно — не знаю, спят ли. А у меня в душе копошатся сомнения. Майор — явно из органов. Особист, применяя терминологию этого времени. Встречался я с этим народом — ведь в прошлый раз в войну служил в трёх разных авиаполках. Неуютные какие-то воспоминания остались от встреч с ними, хотя, худа они мне не делали, да и другим знакомым обид не чинили. А вот во всяких фильмах и книгах про это время показывали их частенько людьми вредными, особенно, когда была взята направленность на критику культа личности.

Знаете — и меня ведь проняло острое негативное отношение к особям данной специальности. Верно говорят — если что-то, даже неправду, всё время повторяют, то в это невольно начинают верить. Наверно, так устроена человеческая психика — она ведь от природы заточена на обучение. На то самое, мать которому — повторение.

* * *

— Лука говорит, — заголосила рация минут через тридцать пять. — Какие-то двухмоторные самолёты, но небольшие, летят с запада прямо на меня.

— Спасибо, дядя Лука, — отозвался я немедленно. — Ребята! Надо торопиться. Уж не сто десятые ли Мессершмитты пожаловали? Вроде, как не должно им в этих краях водиться.

Это оказались польские "Лоси" — редкие, надо сказать, гости в военном небе. Шли они девяткой, на манер немцев, а сопровождали эту группу истребители Хейнкели сто двенадцатые. Их я насчитал шесть штук. Вот на истребителей мы с Саней и попёрли.

Если вы помните, никакого боевого построения я не практикую. Ни тройкой, ни парой мы не летаем. Взаимодействуем по ситуации, но свободу маневра каждый имеет полную. Вот и сейчас разошлись в стороны и пошли в лоб, это потому что румыны (кресты-то жёлтые) поворотили в нашу сторону. Саня отвернул, уходя в вираж, а я тоже не принял лобовой, ныряя вниз. Пока хейнкели гнали нас, девчата срубили по бомберу — мы уже отработали сближение с ними с подходом сбоку, то есть, оставаясь, как говорят моряки, на траверзе. Или это они на нашем траверзе? Ну, в общем, всё относительно. Тут, важно быть в зоне, неудобной для воздушных стрелков. То есть, стрелять они могут, но не шибко точно.

А потом — снаряд в кабину и отворот. Главное ведь — быстро сблизиться, клюнуть и смыться.

Так вот, истребители, видимо получив команду прикрывать Лосей, оставили нас и помчались к месту основных событий. Тут я и подобрался сзади сначала к одному, потом ко второму — при моей возможности разгоняться, и маневренных свойствах, это получается довольно легко. Я ведь нарочно делал аппарат, способный стремительно изменять положение в пространстве.

Истребители Хейнкеля очертаниями сильно смахивают на наши Яки, поэтому у меня чуть рука не дрогнула в момент, когда нужно было давить на гашетку. Справился, однако. Картечь у меня в левом стволе — как раз для маленьких небронированных машин. Ну и стрелял я с малой дистанции. Не знаю, свалил ли — некогда было оглядываться, потому что третий, к которому пристраивался в хвост, начал так "фигурять", что пришлось долго его подлавливать — вёрткая машина этот сто двенадцатый.

У Сани тоже как-то не заладилось. Он только одного свалил, а остальные принялись его зажимать. Пришлось Батаеву уходить вверх за счёт скорости и тяги. Девчата, тем временем, свалили по второму Лосю. На этом, собственно, и закончилась организованная часть боя. Бомберы открыли люки и сбросили свой груз "на кого Бог пошлёт", после чего развернулись и потикали. Истребители прикрытия тоже помчались на запад со снижением. А мы потопали на свой аэродром недовольные достигнутым результатом — больше половины супостатов отпустили.