В университете Вейму не любили. Особенно школяры. Трудно хорошо относиться к женщине, которая сверлит тебя злым взглядом и равнодушно вытаскивает на свет все твои плутни и хитрости.
Но именно поэтому Вейме надо было туда приехать.
Надо.
Но зачем эти люди, монах и цирюльница, пытались выманить её из замка?
Надеялись повторить подвиг Виля и проникнуть внутрь?
Чтобы что?
Что они хотели украсть?
А, может, не украсть?
Отравить, убить, узнать какую-нибудь тайну?
Вампирша отворила окно и крикнула во двор:
— Менно! Эй! Менно!
Теперь кто-нибудь найдёт фенриха и скажет, что его звала госпожа.
А Вейма погрузилась в свои мысли, которые так и прыгали.
Львёнок... мальчик, которого Вейма назвала своим сыном. Именно поэтому она так нуждалась в подруге — настоящей матери — чтобы провести свой страшный ритуал. Вир не подходил, его связь с ребёнком была меньше, чем у приёмной матери и он просто не имел права выкупать у неё сына. Магда хотела, чтобы сын прожил обычную жизнь. Обычную жизнь обычного человека. Вейма говорила ей — опомнись. Вейма говорила — разумней или сбежать или скинуть плод, но не пытаться торговаться с властителем земли о судьбе его сына. Барон разочаровался в старших детях, он мог захотеть, чтобы сын унаследовал его титул и землю. В конце концов, он имел на это право — не только как властитель, но и как отец. Но Магда упёрлась. Она не хотела лгать, не хотела скрываться и тем более отказываться от ребёнка. Ведьмы всё видят как-то... не по-человечески. Для ведьмы дитя принадлежит матери. Это понятно, это древнее право, древнее, как сама земля, как лес, которому они поклонялись.
Но люди уже давно от него отказались.
Кем Магда была для барона? Служанкой, женщиной, живущей на его земле? Нечистой и проклятой ведьмой? Дочерью рыцаря? Равной, союзником?
Вейма не знала. Вряд ли дочерью рыцаря — барон ни разу не назвал ведьму настоящим именем. Но и не служанкой, о, нет. После несостоявшегося высшего посвящения Магда как будто нашла в себе что-то лишнее и безжалостно это выломала. Она стала сильнее. Сильная ведьма — это очень хорошо для земли. А что хорошо для земли, то хорошо и для людей. Она не раз и не два приводила людей в то место и поила там хорошим вином, смешанным с кровью козлёнка. Иногда чёрного, а иногда и белого. И лес защищал людей. Волки не трогали скот. Медведи не подходили к деревне. Даже дикие кабаны умудрялись пробегать мимо, не замечая ни грибников, ни пришедших по ягоды девок, ни даже охотников. Рыба ловилась, урожаю не угрожала ни засуха, ни град, ни затяжные дожди. Деревня процветала. В ней даже по-настоящему серьёзных болезней не случалось.
До недавнего времени.
Не приходилось удивляться.
Когда-нибудь это должно было произойти.
Барона не приглашали в лес. Для него Магда изобрела, вспомнила, а, может, у кого-то узнала другой ритуал.
Вейма мало знала о нём, только то, что ритуал проходил на старом перекрёстке с западной дорогой, ведущей в Корбиниан, к Гандуле, давным-давно разрушенному замку Старого Дюка. Магда передавала барону власть над его землёй — не ту, которую он получил по праву рождения, а ту, которую может дать только сама земля. Добровольно. Это был очень старый ритуал и утверждать своё владение землёй требовалось каждый год.
Вейма не хотела знать, что творилось на этом ритуале. Особенно под конец, когда Магда с бароном стали любовниками...
... может быть, именно это и творилось...
Что бы это ни было, люди Латгавальда были под защитой и неба и земли.
Были.
Пока барон не уехал в святую землю.
Магда была против.
Магда была в ярости.
Барон, как ни странно, согласился.
Он был рад сыну, но не хотел нарушать свои планы. Его дочь была принята советом баронов как наследница, но появление сына может смутить тех, кто не хочет подчиняться женщине, а другие, напротив, решат, что пащенок ведьмы — верный признак договора с Врагом и вовсе решат, что роду барона цур Фирмина нечего делать во главе союза. И они вместе придумали отдать ребёнка Виру и Вейме. Вампирша навела чары, беременность ведьмы никто не успел заметить, и всем казалось, что ребёнка ждёт жена шателена. Всё было хорошо.
А потом барон объявил, что идёт в святые земли.
Магда была в ярости.
Ведьмы не имеют дела с такими вещами. Святые места, реликвии, паломники... для ведьмы всё это — вредный и бессмысленный шум.
А ещё ведьмы никогда не отдают то, что считают своим.
Магда не стала его удерживать. О, нет, только не она!
Молча выслушала всё, что он мог сказать.
О том, что братья-заступники и без того поглядывают на него косо и всё надеются отыграться. Что рано или поздно кто-то да узнает правду — поэтому нужно защитить и ребёнка, и баронство от их происков. Что пора примириться со старыми врагами. Что теперь мальчик (а Магда с самого начала знала, что родится мальчик) будет в безопасности. Что он лучший и только он может привести людей Тафелона к победе.
Потом сказала только "Барон, ты нужен своей земле". И больше не желала ничего обсуждать.
Да и зачем?
Всё было решено.
Барон всегда был вежлив со своими вассалами и особенно с теми, кого он привлёк на свою службу. Это, а ещё непреклонная воля сюзерена, приводила к тому, что ему служили предано и безоглядно. Когда-то он заставил Магду пожертвовать собой ради его дочери. Теперь он жертвовал собой ради общего сына. Собой — и её любовью, потому что ведьма ушла и вернулась только чтобы тайно зашептать барону дорогу.
Потому что барон нужен своей земле.
И только.
Вейма тогда едва могла находиться рядом с подругой — так пахло от неё скрытым гневом и горечью. Но Магда ничего не желала обсуждать. От этого было ещё больнее.
А Леон унаследует Ордулу. И Латгавальд — тоже. Не совсем то, чего желала Магда, когда говорила, что он должен вырасти обычным человеком. Но всё же барону не удастся сломать душу своего последнего ребёнка так, как он сломал старших.
Особенно если он не вернётся.
Нет.
Барон нужен своей земле.
В том-то и дело, что землёй должен править человек. Обычный человек, не проклятый, не посвящённый и не оборотень.
В комнату, небрежно кланяясь, вошёл фенрих Менно.
Фенрих Вейму не любил. Иногда вампирше казалось, что он её на дух не переносит. Раньше этого не было. Раньше она была для него чем-то вроде ведьмы, воспитательницей дочери барона и просто испуганной девчонкой — тогда Менно относился к Вейме... спокойно. Но не тогда, когда настырная девица вдруг стала почти что хозяйкой замка — женой его хранителя. Это Вейма потребовала, чтобы кто-то из замка всегда заглядывал в деревню и после докладывал ей. Вернее, она сказала "его милости барону или шателену", но мужчины хором заявили, что у них есть дела поважнее, чем узнавать о всех случившихся в деревне мелочах. Вампирша лукавила. Пока Вир был дома, она чуяла всё, что происходит в округе. Пока он был рядом с ней. Чтобы не объяснять свои внезапные прозрения, она придумала это.
Хорошая идея.
Менно даже пришлось с ней согласиться — когда благодаря затее Веймы они поймали разбойников, напавших на мельницу. Согласиться. Но лучше он относиться к госпоже не стал.
А ещё у неё злые глаза и она подмечает каждую мелочь.
...не та черта, за которую будут любить...
— В деревню пришли монах и женщина, — сказала она фенриху.
— Да, госпожа, — кивнул Менно, пряча за вежливостью раздражение. Ещё бы, он сам послал к хозяйке замка мальчишку с донесением.
— Здесь, — помахала вампирша письмом, — говорится о двух мошенниках, которых видели в Раноге. Монах и женщина. Возможно, это те же люди.
— Да, госпожа.
— Я хочу их видеть.
— Как прикажете, госпожа.
Вейма усмехнулась.
— Пошли людей. Пусть их приведут. Сейчас же.
— Да, госпожа.
Вейма поиграла с мыслью потребовать, чтобы у посланных были самострелы.
Наверное, самострелы — это уже чересчур...
...зато надёжно...
— Если это мошенники, они постараются сбежать, — сообщила она фенриху.
— Да, госпожа, — непробиваемо ответил Менно, глядя в пол перед собой.
— Прикажи, чтобы их задержали, — потребовала вампирша. — Если это те мошенники, они могут быть опасны. Особенно женщина.
Менно вскинул брови, но промолчал.
Вампирша усмехнулась.
— Если это те, о ком я думаю, то опасность из них представляет именно женщина, — заверила она фенриха. — А если нет... кто знает?
— Да, госпожа.
— Тогда приведи их. Скажи, что я нуждаюсь в беседе со святым человеком.
— Да, госпожа, — кивнул фенрих и повернулся, чтобы идти.
— Менно, — окликнула его вампирша, когда он уже одной ногой шагнул за порог (фенрих не без основания полагал, что она делает это нарочно). — Если эти люди сюда не придут, я буду очень огорчена. Уверена, Вир тоже огорчится.
Спина фенриха напряглась, но он ухитрился сдержаться.
— Да, госпожа, — процедил Менно и ушёл, пока она не придумала ещё что-нибудь.
Вейма довольно улыбнулась.
Раньше такой разговор довёл бы её до слёз. От Менно буквально разило гневом, раздражением, презрением, негодованием...
Теперь вампирша скорее получала удовольствия, зная, что этот человек в её полной власти. Он вынужден подчиняться ей, быть вежливой с женой своего шателена (которого тоже не очень любил, но, по крайней мере, уважал и даже был предан — по-своему). Вынужден терпеть её нелепые выходки (особенно после того, как она самым наглым образом оказалась права). Даже не будь Вейма вампиром, способным подчинять себе людей, она всё равно обладала бы над ним властью.
А ещё она была вампиром.
Такие как Менно были лёгкой добычей. Само его негодование открывало путь в его душу. Не то чтобы Вейма часто этим пользовалась. Но она знала, что может. И что Менно — не знает.
Узнай он, был бы в ярости.
О, Освободитель, в какой он был бы ярости!
Это грело душу.
Менно быстро справился со своим заданием и, когда "гости" были ещё во дворе, Вейма поняла, что тяжело ошиблась.
От парочки разило проклятым зельем, которое изобрёл "деревенский алхимик", знахарь Исвар. Он даже порывался рассказать, что он туда намешал, но вампиршу расстраивала одна мысль об отвратительном зелье. И теперь они несли его сюда!
— Менно! — крикнула вампирша в открытое окно. — Прикажи, чтобы они все вещи и оружие оставили в зале и только потом поднимались наверх.
Женщина — крупная уродливая женщина с тяжёлой нижний челюстью — вскинула голову и встретилась взглядом с начавшими слезиться глазами вампирши.
Она знала.
Вейма не стала говорить фенриху, что он ведёт сюда проклятую и убийцу. Ей, пусть и отвергнутой кланом, даже не пришло в голову подставлять другую проклятую.
Без необходимости.
Вейма попыталась установить контроль над сознанием женщины, чтобы вынудить расстаться с опасным зельем, но она вцепилась в руку монаха, а тот, словно получил тайный сигнал, немедленно забормотал молитву.
Вейма усмехнулась — разочарованно и насмешливо.
Молитвы на неё не действовали.
Она не творила зла.
А вот зелье знахаря — действовало, и ещё как! Оно защищало даже мысли потенциальной жертвы.
Его надо было убить уже тогда.
...нет.
Да.
...нет, это невозможно.
Женщина чуть усмехнулась и отвела взгляд.
— Мы не причиним зла, госпожа, — сказала она хриплым голосом.
Вейма в раздражении отошла от окна.
...когда они вошли в комнату на втором этаже, где обычно сидела Вейма, трав при них не было. Правда, запах остался, но Вейма могла это терпеть.
Вампирша встретила их, стоя посреди комнаты. Глаза почти перестали слезиться.
Повезло, что они пришли сюда в день, когда заболел Леон. Когда слёзы так легко списать на переживания по поводу мальчика.
...повезло...
Нет. Так нельзя думать.
— Так-так-так, — зло процедила хозяйка замка. — Монах. И женщина. Каким ветром занесло вас в наши края?
Монах вскинул голову (вампирша была его выше), но женщина дёрнула его за рукав и прошипела "Не смотри ей в глаза!". У Веймы зло дёрнулся уголок рта.
— Здесь, — помахала она письмом из университета, — мне пишут о двух мошенниках. О монахе, который задурил брата ключаря, выудил у него кошель и ушёл в сопровождении женщины, никогда ранее благочестием не отличавшейся.
Вейма протянула руку и монах понятливо полез за пазуху и достал кошель. Женщина разочаровано застонала.
Врени не была жадной, но смотреть на то, как Полди отдаёт то немногое, что у него было! И теперь ей опять придётся платить за двоих!
Вейма прикинула кошель на ладони. Криво усмехнулась. А брат-ключарь не такой уж дурак. Распустив завязки, она демонстративно перевернула кошель и высыпала всё содержимое на пол перед собой. Кошель был доверху набит самой мелкой медной монеткой. Когда весёлый звон утих, вампирша демонстративно бросила поверх опустевший кожаный мешочек.
— Монах этот оказался великим мастером, которому нет разных не только в нашей стране, но и во всём мире, — заявила вампирша. — И не только мастером, но и вором.
— Добрая госпожа, — запротестовал монах. Вейма подняла руку и он замолкл.
— Выманив меня в Раног рассказом о краденой реликвии, вы направились сюда, — обвиняюще продолжила вампирша. — Меня интересует, какое преступление вы задумали во владениях барона цур Фирмина?
— Добрая госпожа! — снова вскинулся монах. На этот раз он не отвёл взгляда. Женщина рядом с ним застонала.
Вейма улыбнулась — широко, показывая... совершенно обычные человеческие зубы. Клыки у вампиров появляются только перед укусом или дракой. Женщина удивлённо моргнула.
— Добрая госпожа! — настойчиво повторил монах. — Мы не хотели ничего дурного. В Раноге мы узнали, что у вас было создано зелье против вампиров и...
Рукав рясы затрещал, так сильно за него потянула Врени.
Вейма негромко засмеялась.
— Так, значит, вы собираетесь охотиться на вампиров? — хмыкнула она.
— О, нет, добрая госпожа! — замотал головой монах. — Мы только хотели...
— О, да! — быстро перебила его вампирша, которой наскучило играть. — Я всё знаю. Беглый монах, укравший из монастыря Проклятую Книгу, и разбойница, присоединившаяся к нему ради наживы! И вы хотели сбыть эту Книгу — краденую! — университету?
— Всё не так, добрая госпожа! — простонал монах. Врени молча смотрела в пол и, кажется, старалась вообще ни о чём не думать. Она была вся пропитана страхом. Страхом перед вампирами, страхом перед их силой, страхом, что они выведают её тайны... она боялась так сильно, что в комнате становилось душно.
И было ещё кое-что.
Вейма еле заметно повела носом.
Липп. Надо же! Сколько лет о нём ничего не слышали — и вот он нашёлся!
