— Унтер-офицер Никандр Алексеев, старший писарь русской военной миссии в Париже. Позвольте узнать, что вас привело к нам?
— Мадемуазель Ситроен, медицинская сестра французского лазарета из Реймса. — Представилась в свою очередь Жульен. — По просьбе полковника Игнатьева я сопроводила младшего унтер-офицера Трифонова к вам, в вашу миссию. Хотелось бы встретиться с военным агентом, графом Игнатьевым, чтобы лично удостовериться, что наш пациент доставлен по назначению.
Писарь внешностью похожий на учителя какой-нибудь семинарии, но в форме и с двумя Георгиями на груди не отрывал от меня взгляда. Это уже не удивляло. Схожесть с начальником должна была произвести впечатление. Видя некоторую растерянность встретившего нас представителя бюро, Жульен поспешила привести его в чувство, и позволила себе напомнить о цели нашего посещения:
— Так что? Мы сможем встретиться с месье Игнатьевым?
— Извините мадемуазель — не отрывая взгляда от моего лица, он одновременно пытался смотреть и на девушку, отчего глаза как бы разбежались — господин полковник сейчас в отлучке, на складах, но вот-вот должен соизволить прибыть. Если вы не торопитесь, то прошу подождать. В настоящий момент в миссии находятся другие офицеры, может вас, устроит кто-то из них?
— Мне крайне важно узнать, что я в точности выполнила просьбу полковника, доставив к вам моего подопечного, поэтому подожду, надеюсь, много времени это не займет, да и хотелось бы знать, каким решением закончится встреча.
Мы уселись по разные стороны столика стоявшего между двумя креслами, а умчавшийся куда-то военный через некоторое время вновь появился, неся на подносе два стакана и керамический кувшин, доверху наполненный какой-то жидкостью.
— Угощайтесь, это наш национальный напиток, квас и заметьте, клюквенный.
Не обращая внимания на страшный акцент, он старательно выговаривал французские фразы, и было видно, что делает это с большим удовольствием. Возможно, теперь у моей спутницы не станут вертеться на уме мысли о моей исключительности. Для русских ничего невозможного нет, подумаешь, французский язык знает, и что теперь. Она еще увидит, какие представители вскоре появятся в дипмиссиях первой социалистической страны. Не графы и не их сиятельства, а обычные работяги, недавно стоявшие за станками в цехах или идущие за клячей с плугом в поле, а сегодня спокойно разговаривающие на языках Европейских стран, решая сложные дипломатические вопросы. Удивление "просвещённых европейцев" стопроцентно гарантировано.
Питье после дороги было очень кстати. С большим наслаждением медленно смаковали квас, и, хотя желание поговорить еще какое-то время преобладало, тем не менее, продолжать беседу в незнакомом месте обоим представлялось неприличным, и мы молчали думая каждый о своем.
Украдкой глядя на девушку мне все больше и больше казалось, будто бы видел ее раньше, мысль, о том, что мы каким-то образом пересекались, неотвязно меня провоцировала задать глупый в моем положении вопрос:
— Девушка, а вам не кажется, что мы уже были знакомы? В той жизни мы не встречались? Нет? И я вам никого не напоминаю? А вот вы мне напоминаете. И знаете кого? Ни за что не догадаетесь.... — Естественно вопросы не произнес вслух. К чему? Все понятно и так.
Я лишь упорно продолжал вспомнить, на кого же она похожа. Вроде бы, какая разница, чей образ всколыхнула в моей памяти. Яркая внешность свойственна молодым девушкам, в юном возрасте все они прекрасны и желанны. Есть в молодости такой плюс. Свежее не замутненное жизненными неурядицами лицо, сияющие глаза, зовущие и притягивающие своей безудержной энергией, отчего кажется, что именно тебя она ждала все то время, которое успела прожить. Увидев ее где-то на улице, непроизвольно оказываешься в поглощающем твою волю луче ее обояния. Тут же, не задумываясь, делаешь попытку оказаться рядом с ней. Стремительно летишь в ее сторону и очень разочаровываешься, увидев с какой нежностью, она целует другого человека, дождавшись его появления. А потом, вспоминая мимолетное видение, мечтаешь о ней, сравниваешь ее со своей подружкой, такой же молодой и прекрасной, усматривая черты, так поразившие твое воображение. И поэтому неудивительно — меня влекла к себе моя спутница, заставляя делать несвойственные умозаключения, например, попытку вспомнить, чей же светлый образ напоминает ее внешность.
Черные пышные волосы, под модной этому времени шляпкой. На лице чувственные губы, узкий прямой нос, ярко выраженные брови, карие глаза, прикрытые густыми ресницами.... Все строго индивидуальное, но в то же время очень знакомое. Я пытался прикидывать, и так, и этак, вспоминать, где я мог видеть такой знакомый облик. Мне, затворнику обстоятельств, редко куда выезжающему в последние 25 лет, а если такие моменты выпадали, то, как правило, был не один, и познакомиться с любой красоткой — верх вероятности. Нужно очень постараться чтобы подобное произошло, так как меня всегда кто-то сопровождал: или жена, или охрана. До абсурда порой доходило, породистую собаку не так рьяно держали на поводке, оправдывая подобную перестраховку секретностью моих работ. Да и куда собственно могли мы с женой ходить, я уж не говорю о совместных поездках. В кинотеатр и то редко удавалось выбраться.
Стоп! Точно! Вспомнил все-таки. Это же передо мной сидит никто иная как актриса Анн Парей, именно она играла роль Никиты в одноименном кинофильме. Точно! Один в один. Супер как похожа..., очень сильное сходство. Не так как я на Игнатьева, но все-таки.
Воспоминания давнишние, странно даже, что я смог вспомнить, все-таки это было в далеком 91-м году. Я тогда от безысходности решил заняться торговлей: охотничьим оружием и снаряжением. Мы с женой попытались наладить свой маленький бизнес, а сподвигло меня на такой поступок характер главной героини фильма, ее стойкость к жизненным неприятностям. Причем мы смотрели его на закрытом просмотре, озвучки не было еще сделано, титры лишь, а разговоры происходили на французском языке. Настолько поразило мое воображение игра этой актрисы, да и сюжет не подкачал, что я под впечатлением от героини стал искать, чем бы мне заняться после вынужденного увольнения из армии. Непотопляемость женщины, стойкость к проблемам, ее невзгоды в сравнении с моими мелкими неурядицами, когда ситуация для нее казалось уже совсем хреновая и ничего нельзя изменить, но она находила выход и побеждала — все это и подтолкнуло на принятие решения сделать маленький бизнес. Увидел в таком поступке хоть какой-то путь в моем невзрачном положении.
Немаловажным фактором стало и схожесть имен. Меня, как и ее звали Никита, если не обращать внимания на ударение, то вполне совпадали. В итоге появилось желание чем-то заняться, как-то заработать на хлеб насущный, а самое простое и понятное для меня — торговля оружием и снаряжением. Основным доводом в принятом решении, выступала и другая причина — наличие знакомых среди бывших сослуживцев по полигону, где мы занимались испытанием новых видов вооружения и доводкой до готовности. Я надеялся на их спонсорскую помощь, в виде возможности продажи по минимальным ценам залежалых складских неликвидов. И им в материальном плане хорошо, и мне считай, повезло; успешно продавать воинское имущество не вызывая настороженности со стороны контролирующих органов, такой фарт не всякому желающему перепасть может. Зарплаты если и были в это время у сослуживцев, то мизерные, а жить на что-то надо. К сожалению, или, наоборот, к счастью, первая же попытка продать армейское имущество окончилась в кабинете следователя милиции, а потом "дело" передали в комитет. Повезло, попался человек, правильно понявший и вошедший в мое положение. Когда он, просматривая личное дело, узнал о моих заслугах в совершенствовании оружия и даже о нескольких патентах на изобретение, то решил оказать поддержку и содействие в обустройстве моего будущего.
В результате я обосновался в научном военном городке, которое и тогда продолжало изобретательскую работу, несмотря на, казалось бы, ненужность подобной деятельности в гибнущей стране. Без денег, на одном голом энтузиазме, в надежде, что когда-то все их разработки станут необходимыми для повышения обороноспособности, оставшиеся люди продолжали трудиться. И действительно, через некоторое время появились заказы, а соответственно и деньги.
Естественно, вся моя жизнь последующая была связана с институтом. Все что делали, как мы считали, шло на благо страны, ради защиты интересов Родины. Не скоро дошло до моего понимания, что я невольно становился убийцей людей, и, создавая оружие, являюсь косвенным участником интриг и комбинаций политиков, в которых главным доводом считались новые, более совершенные виды вооружения. Всегда далекий от этой, в большей степени надуманной, политологической концепции, от всех конфликтов на планете, лишь в последние годы моей жизни стал задаваться мыслью: — а то ли я делаю? Мало того, убедился — мое оружие используется в качестве страшилки, и оно не является гарантом мира на земле. Именно тогда заинтересовался вопросами, связанными с проводимой государствами внешней политикой, принялся искать возможный выход из нерешаемых мирным путем проблем. И как результат моя отставка, а затем и смерть.
Ну вот, появилась хоть какое-то понимание причин подобного переноса. А то все мозги сломал от желания понять, зачем я здесь. Думается желание изменить отношение людей к оружию, и есть основная причина подобного действа. Сократить его изготовление, соответственно и применение, ограничить использование в рамках наличия оружия ближнего боя — разве не достойная цель?
Как это сделать...? Пока не знаю. Но сидеть, сложив руки и наблюдать за повторением ошибок в истории мира, не стану. Остается поблагодарить за предоставленный мне шанс хоть что-то исправить, и не повторять глупости, сделанные людьми. Любопытно, правда, кому надо было связываться со мной?
Глава 8
Прошло две недели после моего первого посещения офиса Игнатьева, или как они тут называют свою контору — "бюро". Можно и не рассказывать подробно, каким образом прошла первая встреча с человеком, на которого я возлагал большие надежды. Несомненно — моя скромная личность заинтересовала мою копию. Настолько, что он сумел выхлопатать отпуск для восстановления здоровья, объяснив видимо кому-то из моего начальства необходимостью прийти в себя после контузии. И я понимал всю сложность в решении, прямо скажем, щепетильного вопроса, так как я не офицер и отпуска мне по такому пустячному ранению не положено.
Целых три месяца я мог со спокойной совестью бездельничать, но мне не дали возможность "валять ваньку". Уже на другой день Игнатьев припахал меня для перевода кипы документов на русский язык. В чем необходимость подобной работы я не понял, я был уже в курсе, что большая часть сотрудников полковника неплохо владели французским языком и особой надобности в копировании документов уже на русском, не видел. Многочисленные счета, расписки, бланки с бесконечным перечнем материальных ценностей, все то, что являлось отчетной документацией, навалилось на мои плечи. Я не отказывался, работал по мере сил. Считая, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут нормальные люди, не делал даже попытки спросить, зачем все это необходимо полковнику. Но предположил — ему требуется понаблюдать за человеком, чтобы понять, кого он хочет принять в свою команду. Это буквально через пять дней стало понятно, он стал вводить меня в курс дел канцелярии.
Я тоже приглядывался к полковнику, желание попытаться рассказать о себе, у меня не только не исчезло, но даже окрепло. Необходимо было сообразить, в каком ракурсе себя преподнести. Я читал мемуары, которые он издал, уже живя в СССР, в книге "Пятьдесят лет в строю" много расскзал о себе, о своем видении дел в России, отношении к революции и приходу к власти большевиков. Но сказать, что все описанное в книге было так на самом деле я бы не рискнул. Все-таки время, когда цензура была несовместима со свободой слова, не способствовало написанию откровенных мыслей, можно было загреметь на лесоповал. Зато у меня были факты его жизненной истории, что само по себе было немаловажно для моих планов.
Чужая душа — потемки, аксиома, неподлежащая сомнению. Мне требовалось время понять, что же на самом деле представляет этот человек. Хотя одно то, что он не гнушался вести со мной доверительные беседы, уже говорило само за себя. Вероятность в наше время дружеских отношений генерала с соседом по даче, простым слесарем предприятия которым сам и руководил, вполне естественна. Но не здесь, где сословные ограничения этому не способствовали. А полковнику они не мешали. И чем дольше мы с ним проводили время в разговорах, тем больше и болше убеждался, рядом находится именно тот человек, которому можно раскрыть тайну моего перемещения, не боясь, что примет за убогого, которого рано выписали из госпиталя.
Внешне сходство способствовало доверительным взаимоотношениям, а моя осведомленность в происходящих в Мире событиях вызывали у него интерес вперемешку с удивлением. Все вместе сыграло роль установления взаимопонимания, и мы вскоре пререшли от "выканья" и "ваше превосходительство" на вполне приемлемое обращение друг к другу. Причем предложил сам хозяин, но поспешил добавить: — На людях Христофор, ты должен обращаться в соответствии с уставом, предписывающего взаимоотношения между офицером и солдатом. Иначе меня не поймут мои подчиненные.
На что я естественно поинтересовался его мнением насчет частых наших уединеных бесед. Обычными разговорами за рюмкой чая здесь не прокатит.
— Тут ничего как раз необычного нет. Поразительное внешнее сходство заставляет удивляться не только меня, и в семье нечасто встречаются подобные явления. Забавно и интересно. Может, родственника встретил. А значит есть о чем поговрорить. Тем более встретить среди солдат человека свободно высказывающего свое мнение по вопросам далекими от его понимания и имеющего представление о событиях в России, это вообще редкость, среди офицерского состава не часто можно найти такого же достойного собеседника, так что неудивительным выглядит мой интерес к тебе.
Наши чуть ли не ежедневные посиделки по вечерам с разговорами на любые темы позволяли мне понять характер собеседника, заставляли проникнуться его нуждами и устремлениями, вникать в подоплеку отношений с подчиненными ему людьми и ухудшающим взаимопониманием с начальством.
Нередко вспоминая и мои, во многом схожие проблемы в бытность моего руководства отделом, я легко понимал полковника, сочувствовал ему, иногда что-то советовал. Правда всегда старался оставаться в рамках путсть и смышленного, но солдата. Резкая смена устоявшихся правил проживания, разочарование в произошедшей революции, непонятные требования нового руководства — все это наложенное одно на другое естественно выливалось в обиду. Я его понимал. Вчера еще ты был незаменимым специалистом, пользовался доверием царя, занимал высокое положение в обществе, а сегодня тебя не замечают, и чуть ли не врагом Российской имперри видят. Он с обидой рассказывал, как его покоробили последние распоряжения вехушки новой власти, связанные с делом которому посвятил всего себя и свою жизнь и всегда связывал с долгом отечеству.
