Приказано - спасти...

— Настя, все будет хорошо. Я обещаю. Ты мне веришь?

Тридцатипятилетняя вдова смотрела в глаза восемнадцатилетнего парня. В глаза, где плескалась такая же боль. И где было понимание и печаль. Наверное, такие глаза бывают только у стариков.

Анастасия Ивановна мелко закивала головой, зашмыгала носом, вытирая слезы рукавом бушлата.

— Пожалуйста, помоги Борису Алексеевичу. Фира одна не справится. Да и раненым без тебя плохо.

Женщина еще раз кивнула, опустила глаза и, неловко разомкнув кольцо рук Чекунова, шагнула к дороге...

Осмотр раненых показал, что поездку по лесной дороге все пережили относительно благополучно. Ссадины, синяки и порезы не в счет. Больше всего, как ни странно, досталось "здоровым". Болтаясь в раскачивающемся кузове, как горошины в погремушке, военфельдшер и санитарки еще и пытались удерживать лежащих людей, защищая от падения с нар. Хуже всего пришлось Сивакову — перелом запястья правой руки вывел его из строя как хирурга. У Даниловой по левой скуле расплылся здоровенный кровоподтек. Глаз заплыл и только угадывался в узкой щелочке. Фира щеголяла всего парой ссадин на лице, однако болезненно кривилась всякий раз, когда ей приходилось нагибаться. Зато ее бушлат выглядел, по словам Андрея: "как если бы его собаки рвали". Свою долю "боевых ранений" получил и Семен. Красноармеец обжег руку горячим паром, доливая воду в радиатор работающего двигателя.

До темноты удалось пройти еще пару километров. Фары Семен включить не рискнул из-за боязни быть обнаруженным. Поэтому решено было остановиться на ночлег. Тягач затащил прицеп на небольшую поляну, окруженную могучими елями. Здесь и решили заночевать. Под корнями вывороченного дерева развели небольшой костер, сварили конину, вскипятили воду, чтобы заварить брусничный лист. К вечеру дождь прекратился, небо очистилось от туч. Хорошо это или плохо — Семен пока не знал. С одной стороны, дождь размывал дорогу. В результате этого гусеницы тягача частенько проворачивались вхолостую, не находя опоры в жидкой грязи. Беговая дорожка траков, забитая сырым торфом, представляла серьезное препятствие для опорных катков машины. Если бы не Андрей, мокший под дождем на открытом сиденье в корме тягача и наблюдавшей за ходовой частью, пару раз "Комсомолец" мог "разуться".

Однако, всякий раз, услышав стук палкой по броне рубки, Семен успевал остановить машину и не допустить соскакивания гусеницы. Один раз пришлось извлекать из опорной тележки обломок гнилого бревна. Причем, для этого понадобилось мобилизовать и Фиру. Чтобы вернуть машине способность двигаться, Семен был вынужден аккуратно сдать тягач назад, и в этот момент Андрей и Фира выдернули жеваный огрызок гнилого дерева, застрявший между катками задней тележки. Дорога, если можно так назвать узкую колею уходящую вглубь лесного массива, изобиловала подобными сюрпризами. Видно здесь давно никто не ездил, вот ее и завалило ветроломом. В одном месте, не нашлось другого выхода, кроме как распилить толстый ствол, лежавший поперек просеки. Но, все же часто останавливаясь, сдавая назад, находя обход и снова штурмуя древесные завалы, удалось продвинуться до поляны ставшей местом отдыха. Теперь Сиваков с рукой уложенной в лубки и зафиксированной шиной, Анастасия Ивановна и Фира отдыхали вместе с ранеными в прицепе. Чекунов же с Шилиным решили поочередно дежурить. Во вражеском тылу чрезмерно расслабляться явно не стоило.

Семен посмотрел на другую сторону костра, где сидел Шилин. Андрей пил уже наверно третью кружку кипятка, стараясь прогнать из тела озноб. На плечи его была накинута шинель с полуоторванным рукавом, которую Чекунов нашел в кабине бесхозной машины. Его же собственная шинель сейчас исходила горячим паром, растянутая для просушки на колышках возле костра.

Андрей поймал взгляд Семена и отставил кружку в сторону:

— Как сам думаешь Семка, каково оно завтра будет? Так же, или хуже?

— Завтра и увидим, Андрюха. Дождя наверно не будет. Это хорошо. Потому что, идти нужно через небольшую гать на болоте. Но придется глядеть наверх в оба глаза — как бы немецкий самолет нас не засек. А дальше: судя по карте, шоссе по лесу нам никто не проложил. Дорога скоро повернет на север и пойдет вдоль болотистой поймы реки. Сам понимаешь, какая будет дорожка. И потом будет еще одно шоссе, которое тоже придется пересекать.

Андрей нахмурился, поправил шинель и снова взял в руки кружку с кипятком:

— Да уж, умеешь ты, Семен, успокоить...

Вообще, Чекунов заметил, что эйфория оттого, что удалось пересечь реку и вырваться из кольца окружения, развеялась очень быстро. Каждый человек из их группы очень хорошо понимал, что это только начало пути. И путь этот не будет простым и легким.

Из темноты послышались спотыкающиеся шаги, и появилась Фира, ведя под руку мужчину в кожаном реглане и с повязкой на глазах. Пара двигалась медленно еще и потому, что мужчина заметно хромал, опираясь на палку. Войдя в круг света отбрасываемый костром, они остановились. Семен поднялся на ноги:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

Мужчина повернул голову на звук:

— Здравствуйте, боец Чекунов. Вот, еле уговорил сестричку, чтобы выпустила летуна на свободу. Строгая она у нас. Разрешите приземлиться возле вашего костра?

— Конечно, садитесь, товарищ капитан — отодвинулся в сторону Семен, одновременно делая знак Андрею, чтобы тот налил в кружку горячего отвара.

Предварительно ощупав руками бревно, капитан сел на предложенное место. Фира передала ему эмалированную посудину и примостилась рядом. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском горящих сучьев в костре. Первым заговорил капитан:

— Семен, Борис Алексеевич сказал, что при переправе ты с тягачом хлебнул водички?

— Было маленько, товарищ капитан — нехотя ответил Семен.

— Давай по-простому, Виктор Иванович меня зовут. Так насколько — маленько?

— Да ничего не маленько — влез в разговор Андрей — я видел, "Комсомолец" полностью под воду ушел. Только труба на поверхности торчала. Мы уже думали, не вынырнет Семка. Перепугались все.

Фира зябко передернула плечами:

— Когда вода прицеп начала затапливать, было действительно страшно. Хорошо, что выбрались.

— Так может ради такого дела, у Бориса Алексеевича спирта попросить из НЗ? У него же наверняка есть. Для сугрева, в самый раз пойдет. — Андрей с надеждой посмотрел на Фиру.

Но его надежды были жестоко разбиты словами Семена:

— НЗ, Андрюха, потому так и называется, что это именно неприкосновенный запас.

Шилин горестно вздохнул, но промолчал. Семен поворошил угли концом палки и успокоил Андрея:

— Вот выберемся к своим, тогда и попросим. Там Сиваков не откажет.

Отблески огня играли на лицах сидящих вокруг костра. В этих бликах лицо Виктора Ивановича жестоко стянутое ожоговыми шрамами сделалось похожим на страшную маску, вылепленную скульптором-недоучкой.

Со стороны прицепа послышался чей-то неразборчивый голос. Фира повернула голову, прислушиваясь. Затем встала и ушла в темноту.

— Хорошая она девушка — тихо произнес капитан, глядя невидящим взглядом на огонь. — Берегите ее, мужики. Ей и так с нами тяжело.

— Виктор Иванович, а как у вас так получилось? — снова не выдержал Шилин.

— Что получилось? — не понял капитан.

— Ну, вот это... — замялся Андрей — с лицом, то есть...

Раненый усмехнулся узкой щелью практически безгубого рта, но ответил, медленно выговаривая слова хриплым голосом:

— Ты хочешь спросить, как я поджарился? Очень просто — оказался в горящем самолете. Когда в наш полк пришел приказ — снабжать окруженцев продуктами и боеприпасами, командир собрал всю годную для такого дела технику. Но не возить же продовольствие на боевых машинах? К этому времени у нас еще оставалось несколько исправных самолетов Р-5. Поэтому отобрали летчиков с большим налетом на этом типе машины, из "безлошадных". А я на этом самолете инструктором, в авиашколе, летал. Так и попал в эту группу...

Было видно, что летчик снова переживает обстоятельства своего ранения. Забинтованные пальцы сжались в кулаки, на лбу выступили капли пота, голос стал еще более хриплым.

Семен, кляня про себя Шилина влезшего с неуместным вопросом, попытался перебить капитана:

— Виктор Иванович, давайте я вам еще чаю налью.

Но летчик, не обращая внимания на слова Чекунова, продолжал свой рассказ:

— Мы вылетали вечером, чтобы сбросить груз и успеть вернуться до темноты. Ходили на малых высотах, поодиночке, чтобы не быть замеченными немецкими истребителями. Ведь прикрытия не было. Первые вылеты прошли удачно. А потом не вернулся один экипаж. Следом — другой, третий. Стало ясно, что действуют немецкие истребители-охотники. Но ведь приказ никто не отменял...

Семен почти насильно впихнул в руки пилота горячую кружку. Горячая жидкость плеснулась капитану на колени, однако мысленно он был в кабине своего самолета:

— Нас подкараулили на следующий день... Хоть штурман и заметил пару "Мессершмиттов" издалека, однако, на фанерном биплане мы не могли состязаться с истребителем в скорости. Да и спарка ДА против пушек "Мессера" слабовато выглядит. Я пытался маневрировать, прижался к самым верхушкам деревьев, штурман открыл огонь из пулеметов. Слышно было, что "Дегтяревы" бьют одной длинной очередью. Но немец все равно зажег нас с первого захода. А высоты чтобы прыгать с парашютом уже не оставалось. Пламя разгоралось, и сбить его скольжением не удалось. Хорошо, что в лесу подвернулась поляна. Пришлось садиться на большой скорости, потому что уже горел бензобак, и огонь захлестывало в кабину. Потом мне сказали, что из самолета меня вытащил штурман, хотя я этого и не помню...

Наступило неловкое молчание. Андрей прятал глаза, стыдясь взглянуть в лицо летчику, хоть тот и не мог видеть этого.

Капитан правильно расшифровал наступившую тишину:

— Не надо меня жалеть. Я делал свою работу. Мог вообще погибнуть, но повезло -остался жив. А лицо? Лицо это ерунда — заживет, как-нибудь. Да я уже и привык. Хотя сначала ощупывал руками, и самому страшно было. Вот только глаза.... Но Сиваков говорит, что надежда восстановить зрение есть. А он слов на ветер не бросает. Ведь, правда, мужики? — в голосе капитана звучала отчаянная надежда.

— Товарищ капитан, вы еще на истребителе немцам жару зададите. — Андрей попытался исправить свою ошибку и как-то поднять настроение летчику. Но тот только поморщился, отрицательно покачал головой и поднял перед лицом забинтованные кисти рук:

— Где теперь я, и где теперь те истребители. Там здоровье нужно железное. Если глаза... Хоть бы на У-2 разрешили летать, и то счастье. Хотя, что это за самолет — палкой сбить можно.

— Ну не скажите, товарищ капитан, У-2 еще повоюет — неожиданно проявил авиационные познания Семен. Летчик удивленно повернул в его сторону голову:

— Как связной самолет, конечно повоюет. А что еще он может?

— Наверное, как легкий ночной бомбардировщик и малый транспортник. Опять же сесть может на любой пятачок, снаряды прямо к пушкам подвезет, патроны для пехоты. Да и раненых заберет. — Семен вспомнил рассказы сослуживцев о войне в Маньчжурии. Ну и самому приходилось видеть "кукурузник" в деле. Вот только, не помнил Чекунов, называют ли уже самолет этим прозвищем?

— И много ли он возьмет на борт? — продолжал не соглашаться капитан, но был видно, что он задумался над подброшенной идеей.

— Мал золотник, да дорог — примирительно ответил Семен, не желая продолжать спор. Все же большая часть его знаний по авиации, приходилась на кинофильмы, да передачи по телевизору.

— Так! — из темноты появилась Фира, и тон голоса ее не предвещал ничего хорошего:

— Товарищ капитан, вы сказали, что только пять минут молча посидите с бойцами, а сами что делаете? У вас же снова рубцы на лице кровоточить будут.

Выражение лица летчика резко изменилось, как если бы поверх ожогов натянули маску с нарисованной улыбкой, под которой скрылись и боль и усталость:

— Извините Фирочка, заболтался. Плохой я кавалер, наверное. Оставил девушку одну. Чтобы искупить свою вину, в этот романтический и томный вечер я провожу вас до нашего жилища.

Капитан нащупал руку девушки и с трудом поднялся на ноги. Оперся на свою палку и с трудом заковылял к фургону, направляемый и поддерживаемый медсестрой.

Андрей обернулся к Чекунову и ухмыльнулся:

— Видал, каков орел?

Но на лице Семена улыбки не было.

Шаги затихли за прицепом. Двое красноармейцев остались сидеть возле костра. Помолчав минуту, Андрей заинтересовано спросил:

— Семен, а ты откуда так в самолетах разбираешься?

— В книжке читал — буркнул тот в ответ, явно не желая продолжать разговор.

— Давай, как уговаривались, ложись спать. Через четыре часа разбужу на подмену.

После полуночи Андрей сменил Семена на дежурстве — водителю было необходимо хоть немного поспать.

Чекунов устроился около костра, завернувшись в шинель, и закрыл глаза. Спину пригревало жаром тлеющего костра. Ныли мышцы рук, натруженные работой с рычагами управления. Однако, хотя еще качались перед внутренним взором разбитые колеи дороги, обрамленные рамкой смотрового люка, и плавал в ушах моторный гул, а Семен уже стремительно проваливался в темноту сна.

И снилось ему, что он снова сидит за рулем своего ЗиСа. За стеклами кабины — ночь, и темноту внутри разгоняет только свечение лампочек на приборной панели машины. Мотор тарахтит на холостых оборотах, и его вибрация передается на ногу водителя, стоящую на педали газа. А еще Семен чувствует, что кто-то сидит рядом с ним, на пассажирском сиденье. Но что-то не дает ему повернуть голову, чтобы рассмотреть пассажира. Скосив глаза, он может видеть только темный силуэт, отражающийся в лобовом стекле. Знакомый силуэт...

— Не коси, не коси глазами, как взнузданная лошадь — тихий голос с нотками иронии тоже знаком Семену. — Нечего тебе тут разглядывать...

— Женька? — неуверенно произносит Чекунов. — Это ты?

В ответ прилетает тихий вздох:

— Вроде, я. Не знаю...

— Как так, не знаешь?

— А вот так. Наверное, сейчас я такой, каким ты меня помнишь...

Теперь вздыхает Семен:

— Что ж, хоть так увидеться пришлось. Я о тебе часто думал.

— Да, я знаю... Ты вчера приходил на мою могилу и мне пришлось все вспомнить. И про свою смерть, и про войну, и про Победу. Жаль, только, что я ее не увидел... Зато теперь я знаю, как ты жил после войны. И понимаю, почему вернулся сюда...

Чекунов делает очередную безрезультатную попытку обернуться к своему собеседнику. И, смирившись с неудачей, садится прямо, крепко обхватывая ладонями холодный обод руля. За мелко подрагивающим лобовым стеклом, в полумраке просматривается капот двигателя, увенчанный пробкой радиатора.

— Женька, я хотел спасти тебя. И снова не сумел. Тогда решил попробовать помочь хоть кому-то.

— Значит, для тебя Андрей, Сиваков, Фира, Анастасия Ивановна, Виктор Иванович, другие раненые — просто замена моей жизни? Заплатка на совести?

Семен застывает, глядя на тусклое свечение приборной панели: