Ветер и крылья - 1

Адриенна пожала плечами.

— Я в деревне росла, мне не надо рассказывать, откуда дети берутся.

— Дана, вряд ли вам понравится выйти замуж за старика лет сорока или пятидесяти?

Адриенна поежилась.

— Им еще нужны женщины?

— Для статуса, — хмыкнула Джованна. — А иногда и не только для статуса. Затащат вас в покои к кому-нибудь, даже если ничего и не сделают, век не отмоетесь.

Адриенна подняла брови.

— Ты, как служанка, можешь меня отбить у престарелого сластолюбца?

— Я — нет, дана, — хмыкнула в ответ Джованна. — Предполагается, что я служу его величеству. И тот, кто поднимет руку на меня, фактически, поднимает ее на короля.

Адриенна поняла и кивнула. Лучше не связываться, так спокойнее.

А тут и в дверь постучали.

— Папа! — Адриенна повисла на шее у отца.

— Дочка! Ну-ка... какая ты красавица стала! Просто потрясающая!

Адриенна кокетливо повернулась вокруг своей оси.

— Да, папа. Тебе нравится?

— Совсем взрослая. И так похожа на мать...

Дан Марк невольно сглотнул.

Да, вот ведь... Адриенна от него взяла только черный цвет волос, у Рианны они были золотисто-каштановые. А все остальное от любимой.

И фигурка, и черты лица, и глаза — потрясающие, невероятные, пронзительные сапфиры рода СибЛевран.

— Тебе бы сапфировый гарнитур. И диадему.

Адриенна пожала плечами.

На такие роскошества у СибЛевранов не было денег. А значит — и мечтать не стоит. Хорошо хоть в последний момент шкатулку со всякими мелочами успела в сундук кинуть верная Рози, а то бы и шпильки взять неоткуда. Косу-то Риен всегда сама заплетала, и завязывала чем придется. Иногда и обрывком какой веревки. Благо, волосы тяжелые, густые, такие не распадутся.

— Папа, а ты знаешь, куда идти?

— Знаю, — вздохнул дан Марк. — Знаю...

И предложил дочери руку.

Адриенна коснулась кончиками пальцев его рукава и медленно поплыла по коридору.

Джованна проводила СибЛевранов нечитаемым взглядом. Так... это надолго, пока будут ждать короля, пока то да се... а она пока сбегает и отчитается перед мажордомом. Что за девушка, как она себя ведет, о чем говорит...

Доносчица?

Нет. Просто работа такая...

* * *

Галерея была большой и светлой. Стрельчатые арки, высокие окна, свежий ветер... Адриенна почувствовала себя легко-легко. Казалось — вот сейчас распахнутся крылья, и она взлетит. Высоко и безоглядно.

И тут тоже по углам прятались тени вороньих крыльев.

— Это тоже старое здание?

— Да, Риен. Тише...

Адриенна послушно замолчала. Не время для любопытства. Нет, не время... галерея была заполнена придворными — и у девушки зарябило в глазах, не хуже, чем на ярмарке.

Роскошь просто лезла из всех щелей! Сочилась, падала крупными каплями... слов не было — описать все это! Просто наряд скомороха!

Все блестит, все пестрит, все в драгоценностях и камнях, шелках и бархате... даны и эданны в ярких платьях, мужчины тоже не отстают, вроде, как и при оружии, но в то же время...

Это — оружие?

Адриенна считала, что вот таким кинжальчиком, размером с крупную иголку, хорошо только дырки прокалывать. Небольшие. В чем-то вроде сыра — он не сопротивляется.

Рукоять украшена так, что вставь в волосы — за гребень сойдет. За драгоценную побрякушку. Но дан носит этот кинжальчик даже с гордостью?

Зачем?

Вот у ее отца клинок хороший, она знает. Таким что колбасу нарезать, что врага покромсать на ломтики — легко! Только вот отец его не взял?

— Папа, ты без оружия?

— Риен, рядом с королем не принято быть вооруженным. Если кому-то оставляют оружие — это милость и высокая честь.

Адриенна посмотрела на мужчин другими глазами.

Ага, вот тот... и тот... и еще несколько человек... так это не оружие,, а символ милости монарха? Тогда все понятно, вопрос снимается. Символу не положено колбаску резать, он для другого нужен.

Послышался высокий и чистый звук трубы.

— Король идет...

Дан Марк поспешно отвел дочь в дальний угол. Ближе становиться не рискнул, а вот тут... в полусумраке... может, их и не заметят?

Ну может ведь и так быть?

Пустые надежды...

Его величество Филиппо Третий шествовал по коридору. Нарочито простая темная одежда выделяла его на фоне подданных. Никаких украшений. Только корона — и перстень с печатью.

И клинок у пояса.

Адриенна подумала, что для себя Филиппо оставил тяжелый боевой меч. Короткий, удобный, но — боевой. Не разукрашенный, не в роскошных ножнах зато наверняка не раз пробовавший крови.

Интересно, умеет ли король с ним обращаться? Или это ради последнего шанса?

Если убийца налетит?

Может быть и такое.

Его величество словно специально искал глазами СибЛевранов. Нашел — и улыбнулся.

— Дан Марк, дана Адриенна, следуйте за мной.

Пришлось кланяться и следовать. А куда деваться? Слово короля — приказ для подданного.

* * *

Красивая трапезная легко вместила и большой стол, за которым расположились восемь человек, и еще два десятка придворных вдоль стен. И кто бы сомневался.

— Садитесь рядом со мной, Адриенна. Я хочу, чтобы вы скрасили мой завтрак беседой.

— Воля вашего величества — закон, — сверкнула глазами девочка.

И подумала, что сплетни пойдут...и пусть!

Она не делает ничего предосудительного! И ее отец тоже здесь, и тоже за столом, правда, не рядом с Риен, а на другом конце стола, но все-таки.

— Адриенна, на правах хозяина я хочу представить вам сотрапезников, — любезно улыбался король. — Дан Анджело Санторо — мой духовник. Личный.

Дан Анджело сразу не понравился девочке.

Вот бывает же такое... хоть и назвали человека в честь ангела, но не уточнили — какого именно? Может, там Люцифер отметился?

До чего ж неприятная личность! Лицо красивое, этого не отнять, но какое-то желчное, что ли? Словно у него под носом, простите, тухлятиной намазали или чем похуже, и он постоянно это нюхает. И нюхает, и так уж ему, бедному, противно...

На Адриенну он смотрел точно так же. Словно на кучку лошадиного навоза.

Девушка стесняться не стала и улыбнулась ему милейшим образом. А что? Она еще в детстве поняла: людям, которые тебе приятны — надо улыбаться. А неприятным так и вдвое больше. Пусть побесятся.

— Дан Бенвенуто Брунелли, мой казначей.

Добродушных казначеев не бывает. В принципе. А то бы Адриенна и поверила. Вот никогда не скажешь, что этот милейший, весь такой уютный и кругленький человек — казначей! На пекаря похож, и даже пахнет от него приятно — корицей, свежим хлебом...

Но казначей же! И приглядываясь, постепенно многое о нем понимаешь. Хоть его глаза и похожи на изюминки, хоть улыбка у него и мягкая, и добрая, и волосы смешно зачесаны набок, чтобы скрыть лысину, а все равно... это — не булочка. Это пушечное ядро, которое кто-то хлебушком облепил. И характер у него соответствующий.

— Дан Микеле Баттиста. Министр.

— Как приятно видеть столь очаровательную юную дану.

Адриенна вежливо улыбнулась.

Дан Микеле ей понравился. Нельзя сказать, что он красавец, нет. Лет пятидесяти, седой, худощавый, улыбчивый... черты лица неправильные, нос искривлен, во рту половины зубов нет, но в то же время...

Он — не злой. Вот как хотите, а он не злой.

— Дан Андреас Альметто. Канцлер.

А вот тут уже не понравилась Адриенна. Канцлер — среднего роста, плотный мужчина лет сорока, смотрел вопросительно. Словно оценивал — а почему это ты, девочка, сюда допущена? С чего такая честь? И на ее отца смотрел так же вопросительно.

Ничего не говорил, понимал, что король вопросов не одобрит, но смотрел.

— Дан Бонифаций Виталис. Придворный медик.

Придворный медик был уже в преклонных годах. Но смотрел тепло, улыбался добродушно... Адриенне он, в целом, понравился. И его ясные серые глаза, и морщины, которые складывались в хорошую теплую улыбку... это в юности у нас то лицо, которое даровал Господь. А в старости то, которое мы сами себе заработали.

Хмурился ты или улыбался, злился или радовался — сразу будет видно. Как нос, так и нрав не спрячешь. И если человек в старости похож на доброго волшебника, явно в юности он не был гадом.

Адриенна улыбнулась ему в ответ.

— А это дан СибЛевран. И его дочь Адриенна. Они мои гости.

Сказано было ясно и увесисто. Даны поняли намек и радушно заулыбались.

Да-да, никаких вопросов! Для знатнейших людей королевства, которые более иных приближены к королю, это такая честь! Сами СибЛевраны... они — кто? Неизвестно?

Ну и неважно! Если король сказал — значит, честь! И точка!

Глупой Адриенна не была. Двенадцать лет — официальный возраст согласия на брак, тут поневоле поумнеешь. И если его величество соизволил их пригласить, и усадить за стол со своими ближайшими сподвижниками... кто-то в этом сомневается?

В министры, духовники, казначеи, канцлеры и так далее, не берут людей, которым не могут доверять.

А СибЛевраны сидят с ними за одним столом.

Зачем?

Если бы речь шла о казни или о тюремном заключении, в этом представлении не было бы смысла. Значит что-то другое. Только вот что можно от них получить?

Адриенна преисполнялась мрачных подозрений. Но на вопросы отвечала вежливо, улыбалась вполне мило, и к концу трапезы все собеседники были уверены, что дан Марк — обычный провинциал, а его дочурка — очаровательное существо. В меру безмозглое, как и все юные даны, в меру полезное, главное, чтобы умный мужчина ее направлял и объяснял, что надо делать.

Потом его величество решил, что трапеза закончена, и удалился работать. А Адриенне уйти не удалось. Ее атаковал дан Санторо.

— Дана СибЛевран, надеюсь, вы уделите мне немного своего времени?

— С позволения моего отца, дан Санторо.

— Можете обращаться ко мне — ваше высокопреосвященство, — приосанился дан.

— Да, ваше высокопреосвященство.

— Дан СибЛевран? Вы не возражаете?

— Верю, что с вами моя дочь будет в безопасности, равно как с родным отцом.

Дан Санторо поморщился. Но кивнул и предложил Адриенне руку. Сегодня кардинал был одет в светское платье, разве что темных тонов. Красная шелковая рубашка выбивалась из разрезов на рукавах скромного темного дублета, зато гаун, наброшенный сверху, был отделан мехом какой-то зверушки... соболя? Да, похоже. И застежка из рубина, размером с ноготь большого пальца тоже стоит дорого — такое сочетание скромности и роскоши.

Забавно.

Адриенна улыбнулась кардиналу. В меру доверчиво, в меру наивно.

— Ваше высокопреосвященство...?

— Давно ли вы были на исповеди, дана СибЛевран?

— Перед отъездом я исповедалась падре Санто, — улыбнулась Адриенна.

— Не хотите ли прийти ко мне на исповедь, дана?

— За время поездки я не успела нагрешить, — девочка продолжала улыбаться. Хотя 'держать лицо' становилось сложно. Слишком уж пристально смотрел на нее кардинал.

— Об этом дОлжно судить не вам.

— А кому же?

— Богу! — значительно воздел узловатый палец вверх кардинал.

— Конечно, Ему видны все наши деяния, и он оценивает помыслы наши, — тут же согласилась девочка.

— Тогда завтра я жду вас на службу и на исповедь, дана СибЛевран, — кивнул кардинал.

Адриенна развела руками.

— Поймите правильно, ваше высокопреосвященство, Бог властен над моей душой, но на земле его наместник — монарх. И если у его величества будет иное решение...

Кардинал скривился.

Видимо, связываться с королем ему не хотелось. Или он догадывался, что скажет его величество.

— Тогда я имею право принять вашу исповедь здесь и сейчас, дана.*

*— автор знает, что таинство исповеди проходит чуточку иначе. Ритуал изменен, чтобы не оскорблять чувства верующих, прим. авт.

Адриенна огляделась.

Дворец кардинал знал намного лучше Адриенны. И сейчас они стояли в каком-то пустынном коридоре. Несколько шагов — и вот балкон.

Интересно...

И ли их кто-то подслушивает, или это инициатива кардинала. Отказываться нельзя в любом случае.

Так-то Адриенна с удовольствием треснула бы его по ноге и удалилась, обложив в три ряда. Но если нельзя...

Нельзя, к сожалению.

Адриенна опустила глаза и опустилась на колени. Поцеловала пастырское кольцо с рубином и вплавленным в него золотым распятием, подсунутое ей под нос.

— Я, Адриенна СибЛевран, открываю свою душу перед Господом, ибо согрешила я делами и помыслами, и грехи мои неисчислимы перед Богом.

Формула была затвержена давно. Падре Санто хоть кардиналом и не был, но поди, отвяжись!

Кардинал кивнул.

— Слушаю тебя, чадо, и помни, что рядом с тобой сейчас не я, но Он.

Адриенна вздохнула.

— Простите меня, ваше высокопреосвященство, ибо я согрешила помыслами...

А дальше кардиналу оставалось только скрипеть зубами. Потому что Адриенна тоже не была железной, и похулиганить ей хотелось. А потому...

Сам напросился.

Девушка просто описала пять дней пути в карете со всеми подробностями, и честно созналась, что роптала, и была неподобающе дерзка в мыслях, а вместо молитв употребляла нехорошие слова...

А какие б и кто слова употребил, в такие-то дни и в карете?

Потом Адриенна плавно перешла ко двору, сама удивляясь себе, как запомнила и половину! И описала кучу платьев, которым тоже неподобающе позавидовала. А потом и дворцовой роскоши...

Кардинал молча слушал.

Сначала. Потом начал поскрипывать зубами, а потом едва сам не перекрестился, когда Риен закончила привычной формулой.

— Раскаиваюсь в содеянном. И да простит мне Господь грехи мои...

— Он Милосерден, чадо, — едва ли не с облегчением выдохнул кардинал. И уже чуточку спокойнее продолжил, — налагаю на тебя епитимью. Прочитай малый круг молитв четыре раза, и да будут отпущены грехи твои.

Адриенна еще раз поцеловала кольцо и поднялась с колен.

Кардинал предложил ей руку и отвел обратно, к придворным.

Вручил девушку ее отцу и поспешил откланяться.

— Что ему было нужно?

— Убедиться, что я дура, — пожала плечами Адриенна.

— И как?

— Успешно, папа.

Дан Марк улыбнулся. В уме своей дочери он даже не сомневался. А другие пусть не сомневаются в его отсутствии.

Мия.

Лютня.

Как много в этом слове... и музыки, и страсти, и песен — всего, о чем только можно подумать.

Раньше Мию не учили игре на лютне. Отец считал этот инструмент невыносимо простонародным.

Спинтет — другое дело.

Только вот спинтет в поместье был невыносимо расстроенным, и так коверкал звуки, что Мия была уверена в своей ненависти к музыке. А сейчас...

Плавные обводы грушевидной формы, четыре струны...*

*— спинтет — прадедушка пианино. Лютня в начале своей карьеры и была четырехструнной, прим. авт.

Ньора Катарина отлично играла, и вечером любила перебирать струны лютни.

Фьора помалкивала.

Она тоже считала, что это простонародный инструмент, но к чему спорить? А Мия неожиданно даже для себя заинтересовалась. И попросила ньору Катарину научить ее...

Ньора думала недолго. И уже через два дня в дом пришел ньор Джильберти. Старенький, с тяжелой тростью, седоволосый, но прекрасный учитель музыки.