Замполитрука

Мы поползли дольше, чем десять минут. Ярков, имевший звание сержанта запаса, вооруженный по случаю командования головным дозором наганом отобранным у Фомкина и одетый в пиджак, мешковатые брюки заправленные в стоптанные сапоги и имевший на голове кепку с вырезанной из жести звездой, показывал мне обстановку.

— Вот впереди на поле наши убитые лежат. И танки, видимо в контратаку пошли, либо на прорыв, а немцы их накрыли.

В оптический прицел, прекрасно видны были шесть Т-26 и два БТ, то ли пятые, то ли седьмые и один пулеметный БТ-2. Два двадцать шестых были двухбашенные, пулеметные. Но среди стальных трупов, дальше просматривались и две немецкие 'двоечки' и даже одна 'тройка'. Танкисты разменяли свои машины на три к одному. Но вот сколько наших танкистов в живых осталось? Кочки? Нет — лежали на поле и погибшие красноармейцы. Я такое уже видел. Очень похоже на то 'кочковатое поле', увиденное когда я вылез из подземного хода.

Теперь дорога. Нечего даже думать перейти ее. Путь на юго-восток закрыт. Трехполосное движение. Правая полоса пехота, запыленные, уставшие шагать 'гренадеры', вернее пока еще 'стрелки', движущиеся непрерывной лентой, вторая, грузовики, бронетранспортеры, машины с кунгами, автобусы с красными крестами в белом круге, полевые кухни. Появился, видимо артиллерийский полк на конной тяге, впереди не быстро едущие три легковые машины, кунг радиостанции, тридцать шесть орудий по счету, с зарядными ящиками, потом запряжки лошадей, тянущих повозки, по всей видимости, со снарядами. Полевые кухни, повозки с припасами. Вот бы их моим бойцам!

На фоне шедшей бесконечными рядами пехоты, появились бронетранспортеры и грузовики до отказа набитые солдатами мотопехоты. Их каски напоминали зерна черной икры, когда раскрываешь по праздникам маленькую консервную банку. Правда, каски были запыленные, словно икра подернутая пленкой плесени.

Навстречу этому потоку тоже было движение. Немногочисленные автобусы с красными крестами, проехала колонна тракторов с прицепленными к ним нашими 152-х миллиметровыми пушками-гаубицами, видимо трофеи тащат. Проехал десяток бензовозов, видимо пустые. То что я читал в литературе о том, что немцы возили горючее исключительно в канистрах, видимо не совсем было правильно.

— Смотри! Смотри! — Толкнул меня в бок Ярков.

* * *

Показалась колонна пленных. Наших пленных! Впереди шли командиры, многие с бурыми пятнами на грязных, запыленных бинтах. За ними красноармейцы. В оптический прицел было видно, что первую селекцию прошли, отделили евреев, комиссаров. Лица в основном русские или среднеазиатские. Комиссаров явно нет. Дойдут до лагеря, там командиров в одну сторону, красноармейцев в другую.

Пилотки и фуражки без звездочек, поясные ремни редко у кого, многие без гимнастерок, в нательных рубашках. Очень часто, среди военной формы, видна гражданская одежда, вместо пилоток кепки. Немцы гребли всех мужиков и парней призывного возраста, попавшихся им на глаза. Паспортов у колхозников нет и доказать то, что ты не в армии, а простой обыватель, возможности нет. Особенно имея ввиду то, что одна из самых распространенных стрижек в деревнях была 'под ноль'. Как у красноармейцев! Вот и шагали в плен гражданские люди. Насколько помню из военной истории, с мобилизацией военнообязанных в западных районах Белоруссии советское руководство прощелкало клювом. Расплатой за недальновидность стало то, что люди сгинули в лагерях, даже не успев надеть военной формы.

Колонна большая, несколько тысяч. Сопровождают эту массу до удивления мало конвоиров. Нам со стороны поля, видно только пять пар солдат идущих по обочине дороги. Сколько конвоиров с другой стороны не видно. Но вряд ли их больше чем по одному на двадцать метров колонны. Такая силища! Три, четыре тысячи красноармейцев — полк! Развернись, раздави массой конвоиров, сцепись с пехотой! Ведь у нее нет столько автоматов и готовых к стрельбе пулеметов, все равно погибнете в лагерях лишённые последней солдатской радости, умирая уничтожить врага. Хоть одного на десятерых!

Нет, идут как покорные бараны!

Внимательно рассматриваю лица пленных, есть равнодушные ко всему, есть и угрюмые. А есть такие, что довольны, и много таких. Спаслись, стало быть, война закончена! Дураки и сволочи.

— Товарищ политрук! Может, поможем нашим?

— Как?

— Ну, мы начнем стрелять, люди побегут.

— И куда?

— В лес, товарищ политрук!

— Побегут пленные. Бронетранспортерам на шоссе только чуть довернуть, и будет такая бойня! Да и рожи пленных в основном не предполагают побега. На, сам глянь.

Посмотрев в прицел, Ярков помрачнел, и больше глупостей не говорил. Я добил его настроение словами:

— Надо искать место, где пленных будут содержать ночью. Тогда возможно их освободить. Для этого нам всем придется не на Восток топать, а на Запад. Да и еще один большой вопрос, все ли из этих, попали в плен в безвыходной ситуации? Мне почему-то кажется, что раненых и беспомощных среди этой колонны меньшинство. Остальные сами бросили оружие и сделали руки в гору. Значит предатели.

Бурчание себе под нос сержанта запаса Яркова не осталось без моего внимания.

— Ты сержант не ворчи. Ты думай, давай о наших делах.

— А, что тут думать товарищ политрук? Стрелять надо в тех, кто со стороны поля караулят! Сколь раз увидишь его, столько и убей!

— Дальше, что будет, подумал? Ухлопаем мы десять немцев, а пленные не побегут, а если вдруг побегут через поле, их просто начнут расстреливать. Развернут роту, прочешут лес, мало того что пленных не освободишь, так и всех наших бойцов перестреляют или опять же возьмут в плен. Нам это надо?

— Нет, товарищ политрук. Так что делать-то? — Сняв кепку и почесав 'репу', спросил Ярков.

— Мы со своими тринадцатью винтовками, ничего сейчас не сможем сделать, сам видишь, немецкие бронетранспортеры так и шастают. Да и многие из пленных довольны судя по лицам, что война для них кончилась. Этих, не нам освобождать. Нам о своих бойцах думать надо. Темнота друг молодежи. Стемнеет, посмотрим, что на этом поле лежит, добудем оружие, форму, сапоги, а то некоторые мобилизованные не в сапогах, а в тапочках, которые зубным порошком чистят. Насчет пленных, никого, кроме тех, кто сам хочет, мы не освободим. Да и то при случае, хоть днем, хоть ночью.

— Куда!? Куда пополз!?

Серега Петров ужом выполз на поле. Глядя на него в оптический прицел, я не мог не отметить его ящеричную ловкость в перемещении. Вот он дополз до ближайшей кочки, вот подхватил убитого одной рукой, второй сжимает винтовку. Вот ползет назад.

Навстречу ему выползает еще один пацан из тех, кто оказался на аэродроме. Вдвоем, они подтаскивают убитого к кустам. Мгновение, и гимнастерка, окровавленная на груди, снята. Снаряжение в стороне, некоторое затруднение вызывают сапоги и галифе.

Лежит молодой парень, даже красивый, выбеленное смертью лицо, спокойно. Он раздет до исподнего, его окровавленную форму примеряет на себя Сережа Петров. Парень, в 'пистончике' брюк которого, не оказалось пенала с личными данными, теперь так и уйдет безымянным. Кому сообщать о смерти не понятно.

Переодевшегося Петрова, беру в оборот.

— Команда была выползать на поле?

— Нет.

— Недисциплинированность одного — гибель остальных. То, что ты Петров присяги не принимал, значения не имеет. Немцу все равно кто перед ним. Не дай бог повторится такая инициатива, выгоню на хер. Один пойдешь.

— Виноват, товарищ комиссар!

— Запомни, Вергилий! Сейчас дуй к Плотникову, скажи ему, чтобы рота подтянулась к ночи в 'перелесок'.

— Слушаюсь!

— Не слушаюсь, а есть!

— Есть, товарищ комиссар!

Одеть, обуть и вооружить людей за ночь, надо использовать такую возможность. То, что красноармейцы принявшие здесь последний бой, отдавшие все, что возможно, будут ограблены и раздеты, не играло в моих глазах, никакой роли. Я даже об этом не думал. Вещи и оружие нужны живым.

* * *

Движение по дороге не прекратилось и с наступлением темноты, но такой интенсивности как днем уже не было. Пехоты видно не было, но машины продолжали ехать по дороге, освещая себе путь фарами. Никакого синего света, обнаглевшие захватчики использовали фары как полноценный источник освещения ничуть не заморачиваясь на светомаскировку.

Пленных, конечно, тоже не было, и вражеская пехота видимо посапывала в две дырочки, но вот грузовики ехали, и бронетранспортеры среди них имелись. Перейти дорогу, было практически не возможно, заметят и тут же устроят кровавую баню. Немцы воевать, ночью не привыкли, да и моему воинству ночной бой не потянуть. Пока. Еще. Навыков по отражению атаки у немцев никто не отнимал, а уж пресечь попытку перехода дороги , для них — 'семечки'. Ладно, пока не будем пересекать дорогу, у нас задача другая. Обмундироваться и вооружиться. Надо пользоваться слабым движением на дороге.

Ползанье по полю боя, с вытаскиванием погибших красноармейцев, раздеванием их, учетом винтовок, патронов, иногда гранат, превратилось под покровом ночи в тяжелую, скорбную работу. Особенно тяжело было снимать сапоги с убитых. Трупное окоченение никто не отменял, поэтому людям, которые держали очередной труп, пока двое сдергивали сапог приходилось очень тяжело. Мертвецы уже ощутимо пованивали, и надевать на себя форму погибших никто не спешил.

Двадцать человек копали могилу, у 'подлеска', десять раздевали покойников, выламывая окоченевшие конечности, остальные подтаскивали погибших, оружие и снаряжение. Патронов было очень мало, не больше чем по одной, две обойме на ствол.

Самое тяжелое моральное испытание было в захоронении трупов сгоревших танкистов.

К утру, практически все мои мобилизованные, были снабжены формой. Неважно, что были пятна на рваных гимнастерках и запах мертвечины. По своему опыту знаю, что кровь вполне отмывается в холодной воде, дырки можно заштопать, а запах выветрится после стирки.

Продуктов в вещмешках погибших было очень мало. Собрали несколько банок консервов, соль почти полтора килограмма, сухарей совсем немного. Было и немного денег. Было с полтора десятка кусков мыла.

Самое главное, что все 'мои' вооружены. Патронов, правда, кот наплакал. Но сколько есть. Придется распределить их равномерно, чтобы у всех была возможность ухлопать немца.

* * *

.

Из подбитых танков, не тех, которые сгорели и стали братскими могилами с закрытыми люками, а двух двадцать шестых и одной бетешки, с рваными отверстиями попаданий снарядов, извлекли пулеметы ДТ. Вот к ним снаряженных дисков было много. Пулеметы значительно усилили огневую мощь роты. Часть дисков тут же распотрошили. Хоть россыпью, не в обоймах заряжать винтовку неудобно, но это лучше, чем совсем без патронов.

Помнится из истории, немецкая вторая танковая группа первоначально не выставляла плотных заслонов. Гудериан, после приграничных боев, изрядно его задержавших рвался к Бобруйску и Борисову. Кто-то из немецкого начальства ему за это даже мозги вправлял. Типа усилить блокировку русских и ликвидировать промежутки между частями. Этими разрывами надо воспользоваться. Генерал Болдин собрал в котле целую "лесную дивизию", но вот выходить ей пришлось мелкими группами. Ну, моя, теперь уже полностью вооруженная рота, это тоже мелкая группа. Прорвемся!

* * *

В четыре часа, когда небо начало светлеть, набралось уже достаточное количество оружия, боеприпасов, комплектов форменной одежды, бойцы под командой старшины отправились к месту вчерашней дневки, четверо танкистов, получили от меня особую задачу.

— Красноармейцы Лепехин, Скоробогатов, Агеев и Зыков, ко мне.

Они подошли ко мне, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, в пехотной амуниции. Лица осунувшиеся, небритые, серые от усталости.

— Товарищ ... — я махнул рукой, прерывая доклад. — Так, бойцы, вам особое задание. Поскольку вы у нас единственные танкисты, обращаюсь к вам. Вы знаете устройство танка?

— Знаем, конечно. — Ответил за всех самый старший, и видимо самый опытный Агеев.

— Я вам приказываю сжечь те машины, которые не сгорели в бою. Немецкие танки тоже. Задача ясна?

— Да. — Опять за всех ответил невысокий крепыш старшина Агеев, механик-водитель Т-26.

— Я жду вас здесь, если начнется любопытство со стороны дороги, я вас прикрою, но и сами сопли не жуйте. Начните с немецких танков, как с самых дальних. Старший — красноармеец Агеев, выполняйте.

— Разрешите идти?

— Идите.

Сожжение битой техники, должно было исключить ее дальнейшее использование немцами в любом другом качестве кроме металлолома. Авантюра? В условиях непрекращающегося движения по дороге, конечно. Но душа протестовала против того, чтобы немцам досталось хоть что-нибудь полезное.

Распаковал ранец, снял оптику, бережно зачехлил, установил и закрепил на СВД ночной прицел. Время работы батареек всего шестьдесят минут, но будем надеяться, что этого хватит. Готов!

Первый танк полыхнул через двадцать семь минут, после того, как бойцы ушли в поле. Потом оказалось, что Агеев мудро рассудил, поджигая танки, сразу закрывая моторные жалюзи, чтобы до времени пламя было не видно.

Батареек не хватило на пятнадцать минут. А немцы с дороги то ли были слишком заняты, то ли не любопытны. Заменить ночной прицел оптикой, заняло тридцать секунд.

* * *

Тем временем старшина Плотников, назначив первый взвод в сторожевое охранение, организовал стирку, бритье, чистку оружия. С винтовкой были знакомы практически все. С пулеметами было сложнее. Головной болью для номеров пулеметных расчетов стало снаряжение магазина. Толстенький, с укладкой патронов в три ряда, он был гораздо компактнее 'блина' ДП, но и времени на зарядку требовал больше, так как вмещал больший боезапас. Достать патроны из него было довольно легко, выталкивая пулей удерживаемого в руке патрона поочередно, а вот как их затолкнуть обратно?

Посмотрев на мучения новоявленных пулеметчиков, старшина смилостивился и разрешил подождать с изучением пулеметных премудростей до прихода танкистов. Для стирки такого количества формы, было использовано все наличное мыло, собранное у погибших красноармейцев.

Указания старшины касались младших командиров, чтобы 'треугольники' у всех имелись на петлицах.

Фомкину старшина отдал отдельное приказание, чтобы спорол голубые и пришил танковые, сняв с них эмблемы, раз уж артиллерист. И уже всех обрадовал распоряжением, чтобы побрились и подшили подворотнички.

Когда сам старшина успел постирать, высушить, заштопать свою форму, для всех осталось загадкой. Сейчас, щеголяя свежим подворотничком и расположенными на петлицах строго по уставу треугольниками, Плотников олицетворял в своем лице Хозяина роты и грозу разгильдяев.

Пока готовился скудный завтрак, Григорий Михайлович задумался о командире. Чувствовалось в этом высоком, плечистом парне с комиссарскими звездами на рукавах, что-то чужое. Старшина еще застал во времена срочной бывших офицеров царской армии ставших краскомами, это потом их начали вычищать из армии. Так вот командир, чем-то неуловимо был на них похож.