Дверь кладовки (а может и чулана) была не заперта. Очутившись в коридоре, не сразу смогла сориентироваться — ну, с этим у меня всегда проблемы. В этой части замка я точно не была, да и не одна я — лунный свет, хвостом скользнувший за мной, высветил толстый покров пыли. Но это не повод бросать начатое. Помучавшись еще немного, решила направить стопы в том же направлении, что и раньше, то есть подальше от комнаты, ставшей моей темницей, благо это позволял узкий коридор.
Поплутав по шатким лестницам и низким переходам, выбралась... на галерею. А вот здесь я уже была, когда осматривала семейные портреты, отражавшие былое величие замка, в надежде разгадать тайну нежданного мужа. Стоило вспомнить о Фларимоне, как сердце отозвалось глухой болью. Да, я все еще в него влюблена, хотя после того, как он меня бросил, стоило бы вырвать эту слабость из сердца, словно сорную траву, затесавшуюся среди роз. Стоило бы, но не могу...
Нет, не буду думать об этом, не для того я мучилась, чтобы раскиснуть в самый неподходящий момент. То-то Хафела возрадуется, или разозлится — смотря, что со мной случится. Хм, а если самой устроить повод для яркого проявления чувств леди Килииентри? Умирать я больше не собиралась, возвращаться в комнату и подавно (второй раз путешествие по каменному выступу не переживу!), но вот пошалить... Будто лукавый махнул хвостом, и мне захотелось сделать что-нибудь этакое, дабы весь замок сначала в испуге замер, а потом встал на уши. И что же сделать? Взгляд торопливо скользил по портретам. Предки Килииентри с тревогой взирали на меня. Зря беспокоитесь: вас Хафела давно уж не замечает, иначе не позволила бы обрастать пылью, грязью, да прятаться по углам, куда не всякий слуга забредает. Ага! Точно! Вот и портрет самой тетушки. Полотно было писано с размахом: художник, ожидая хороших денег за работу — учитывая габариты изображаемой, поспешил широкими мазками отметить контуры лица и тела на большом холсте. Однако ж по каким-то причинам (то ли скупость Хафелы, то ли скудость доходов — что более вероятно в данном конкретном случае) оплата была обещана намного ниже ожидаемого, а посему полотно уменьшилось соответственно деньгам. Тем не менее, изменить написанное, значит тратить еще холст, краски, а главное личное время, нельзя. Посему лицо стало занимать почти все пространство картины, напоминая то ли шар, то ли головку сыра. А уж что касалось сходства с оригиналом... Несмотря на это, портрет был гордостью Хафелы, что лишний раз подтверждало его местоположение — в начале галереи на самом видном месте. За него то я и примусь.
Оглядевшись по сторонам в поисках подручных материалов, обнаружила лишь вазу с гребешками (вообще-то они страсть как воняли, но хозяйка замка любила эти цветы и чувствовала только их божественный аромат). Маловато, но и это подойдет. Вытащить толстые стебли и поломать их, чтоб сок потек — легче легкого. А уж вызеленить цветочным соком губы, нос и глаза, добавив яркости их обладательнице, точнее ее портрету, и того проще. Пара мазков по ушам, несколько штрихов на тройном подбородке (самая точно переданная деталь!), немного тонировки над верхней губой — и все готово. Осмотрев дело рук своих, пришла к выводу, что во мне пропадает талант великого художника. Все же это слишком просто: пришел, увидел, испугался. Надо бы чуть перепрятать портрет. Точно, повешу-ка я сюда портрет лорда Килииентри, почившего супруга тетушки Хафелы, а на его место обновленный потрет самой Хафелы. Так что сначала надо будет найти, потом уж увидеть и испугаться, а может и посмеяться, ну, одним словом — каждому в меру его способностей и мышления.
Расправившись с картинами, я направилась... на кухню — а где еще можно обзавестись провизией и подкрепиться перед дальней дорогой (что дорога будет дальней, даже не сомневалась)?! Благо путь туда знала хорошо, но, увы, он пролегал мимо главной обеденной залы. На мое счастье обитатели замка в виду позднего часа мирно почивали (а может, Бибиру и им чего в еду подмешал?), поэтому путь был свободен. И все же я вздрагивала и замирала от каждого шороха.
Добравшись до кухни, едва успела перевести дух, как где-то заскрипела дверь. Вжавшись в нишу у мешков с картошкой, я ожидала худшего. Но, видимо Всевышнего тронули мои слезы, ничего не случилось. Как и положено, в печи горел огонь: слабый, едва заметный, но и его хватило, чтобы найти тряпку, зачерпнуть в ковш воды и вытереть сапоги — надоело босиком шастать! Потратив довольно много времени на шнуровку (при первой же возможности сменю обувь!), я была довольна результатом: сапоги были слегка великоваты, что исправили куски ткани, обмотанные вокруг ступней (кажется, их называют портянки, во всяком случае, так их именовал мой папа, когда собирался в поход по лесу и просил маман помочь ему со сборами). Пункт первый части третьей готов, пора приниматься за следующий, дабы не пришлось тут встречать рассвет.
Хм, не густо, однако. Похоже, этот пастырь Страум или Страуму большой любитель ужинов, завтраков и обедов: в схронах остались только неполный каравай хлеба, несколько яблок, да ненавистная морковь. Порыскав еще немного по кухонным залежам, с радостью обнаружила небольшой кусок вяленой говядины, жаль не агейцами, маленький котелок, деревянный ковш с короткой ручкой, такую же ложку и совсем маленькую кадку меда — даже не кадку, а кружку, только с крышкой и без ручки. Найденное прибрала к вещам в юбке-мешке, добавив и хлеб с яблоками, да соли набрала. Что ж, я готова. Ах, нет, воды же еще взять надо, неизвестно ведь когда дойду до ручья или ключа. Ну, воду я нашла быстро: в большой бочке у стола, чтоб кухаркам далеко бегать за ней не пришлось, но подходящей тары не наблюдалось. В кувшине глиняном не понесешь, того и гляди разобьется, да и с бутылью то же самое произойти может. Потянувшись за чем-то темнеющем на верхней полке с плетеными лукошками, эту самую полку я умудрилась сдвинуть. Ого, а тут тайник! Что не золото прячется, знала сразу — его бы я давно почувствовала. В тайнике оказалась... фляжка, судя по стойкому запаху, использовавшаяся под ту самую маалу: видимо, мужички по случаю приезда пастыря поистратили запасы, надеясь, что смогут получить новую порцию на внеочередном молебне. Прошу прощения за дерзость и что не спросила, но мне эта фляжка нужнее. Прополоскав раз десять, решила, что сойдет — пахнет меньше, во всяком случае, терпимо. Наполнила фляжку водой и радостно прицепила ее к поясу — все лучше, когда нужные вещи под рукой. Теперь я точно готова, значит, пора выбираться из замка.
В кухне было две двери: одна вела в большой коридор замка в направлении обеденного зала, вторая во двор. Причем сама кухня находилась на втором конце ромба, то есть почти у самого черного хода. Мне только на руку. Одна проблема: это самое "почти" составляла конюшня, мимо которой мне надо пройти. А там вообще-то лошади... Я их боюсь, да и они меня не жалуют. Собрав всю решимость в кулак, поспешила — чтобы не передумать — прочь из кухни: может мне повезет, и лошади крепко спят. На цыпочках, словно вор, впервые пошедший на дело, выбралась во двор. Серебристо-синий свет заливал все и вся. А нынче полнолуние, оказывается! Вот отчего так ярко светит луна. Что ж, буду считать это хорошим знаком, ведь до сих пор мне везло.
При моем приближении лошади в конюшне заволновались, но не зря были выпиты запасы маалы: конюх, если и был на месте, спал, ночных стражников не наблюдалось, а малые ворота — этакий черный ход — открыты. Вперед, вперед! Скорей, скорей! Последние шаги до выхода я буквально пролетела, а бедное сердце билось в горле — от страха и надежды выбраться из заточения. Еще мгновение, и я уже на воле. Ах, даже воздух здесь слаще: напоенный ночной прохладой, шепотом трав, ароматом спелых ягод, словно диво дивное рождал щемящий трепет в груди.
Но это еще не конец моего исхода из замка. За малыми воротами простирался луг, через который петляла тропа, уходящая в дальний лес. По ней мне идти не очень хотелось — хватит, набродилась уже по лесам, до кольца венчального набродилась. Так куда же направиться? Пришлось обходить замок, дабы выбраться на утоптанную дорогу, ведущую к Ориенрогу: если по ней прибывают в замок, значит по ней же можно и уйти от него. Может в Оривицы или еще какое селение, а там выспрошу дорогу до... Не знаю до чего именно, но главное уйти отсюда.
Добравшись до главных ворот, вышла на дорогу. Полная луна светит изо всех сил, словно пытаясь загладить чью-то вину, ночной ветерок играет и зовет вперед, тишина манит в дальнюю даль. Значит пора идти...
Глава 2
Легко сказать: "пора идти"! Куда? Больной вопрос, однако. Но стоять под стенами Ориенрога не дело, так что надо топать вперед — назад нельзя никак. Вот и шагаю по дороге, ведущей неизвестно куда, ведомая лунным светом туда же.
Ночной ветерок холодит щеки, балуется с прядями волос, будто зовет поиграть в догонялки. Прости, не сейчас, не до игр как-то. Мне бы с собой разобраться, путь найти... Все же грустные размышления не мешают ногам нести меня по утоптанной дороге прочь от замка. Помнится, когда Фларимон привез меня сюда, мы спускались вон с того холма. Туда не пойду однозначно! Не хватало только в Старый Лес вернуться. Хотя что-то подсказывает мне, туда я сама дороги не найду.
Это в сказках все быстро происходит, а в жизни тянется, словно простокваша испорченная: прицепится на ложку и медленно сползает, пока не хлюпнется на пол, растекаясь вязкой лужицей. А может это я нынче такая, цепляющаяся с придирками к каждой мелочи? Потому и вижу во всем только плохое? Нет, не так. Все не так...
Да нечего отвлекаться на всякие глупости, мне с дорогой проблемы решать надо! Пока предавалась самокопанию, ноги вывели к развилке: широкая утоптанная дорога вела, наверное, в деревню, вторая — узкая, заросшая травой к темнеющему перелеску. Куда ж идти? По здравому размышлению стоит направиться в деревню — выйду к людям, смогу отправить весточку родителям, да и домой добраться. Но опасения, что селяне выдадут меня Хафеле, слишком сильны. В лес? Темно, опасно, страшно. Что же выбрать?
Неясный, почти неслышный зов мягкой лапой коснулся щеки, пробежался по волосам, спрятавшись у сердца. Странно, такого со мной никогда не было. Последовать за ним? Но куда ведет он? В перелесок? Весело, ничего не скажешь. Зов всколыхнул тоску, будто кто обижен и ждет утешения. А, собственно, почему бы и нет? Да, пусть это и перелесок, но даже там свет полной луны будет едва заметен, так и провалиться в яму недолго. Но зов, пусть и слабый, но царапается, как котенок, играющий с рукой: он и ластится, но не дает забыть, что свободен и гуляет сам по себе. Ноги сами понесли к узкой дороге, скорее даже тропе. Не убьют же меня там? В крайнем случае, сменюсь, запасная одежда есть, не пропаду.
Тихо в перелеске: птицы спят, ветерок не играет с листвой, предпочитая травы на лугу, луны почти не видно. Все непохоже на себя — опустившаяся до земли ветка вдруг стала чудищем, готовым кинуться в любой миг, ровная тропинка извивается змейкой, то и дело прячущейся в высокой траве, будто хочет завести в глухомань, свет луны, с трудом пробиваясь сквозь листву, пугает, ничуть не помогая оглядеться вокруг. Может повернуть назад? И вновь мягкой лапой касается сердца неясный зов. Эх, да иду я, иду.
Перелесок перелеском, но и тут заплутать недолго, особенно когда дороги толковой нет. Выбравшись на полянку, просто плюхнулась на траву — сил нет идти, как и желания. Мда, не задумывалась о ночлеге, когда из замка бежала. Я о многом не думала, например, сколько времени уйдет на путь домой, как ночевать на природе, ведь денег на захудалую комнатку на таком же захудалом постоялом дворе нет, у меня вообще нет денег. Когда ночевали в лесу с Фларимоном, не было страха: он всегда охранял нас, беспокоился за пропитание, старался развеселить. Все это незаметно и кажется должным, пока оно есть. Но сейчас, одна в ночи, поняла, как много он делал, не выставляясь на показ. Не думала, что я такая слабая и трусливая. А делать нечего, не возвращаться же в Ориенрог? Как же, не дождутся! Вот бы посмотреть, что будет твориться в замке, когда обнаружат мое исчезновение, а главное шалость с портретом. Нет, даже ради такого смеха не вернусь назад.
Надо бы развести костер — все-таки ягодник не ньяр, и ночи становятся холоднее, да и огонь отпугнул бы непрошенных визитеров с хищническими замашками. Но, с одной стороны, лень, с другой — не так уж и зябко, да и привлекать никого не стоит. От тоски и тяжких раздумий в животе громко заурчало. Ну, да, я ж не ужинала, не обедала, да и на завтрак не помню что было. Порывшись в юбке-сумке, добыла два яблока. М-м, ароматные... Надеюсь, такие же сладкие и сочные. Но едва захрустела душистым яблочком, как над ухом радостно поинтересовались:
-Жуем?
Ох!.. В другое время обязательно от испуга подпрыгнула, но в данный момент было абсолютно все равно кто там. Вряд ли желающие потрапезничать мной стали бы разговаривать.
-Жуем, — вяло ответила я.
А что еще мне сказать? Нет, не жуем?..
-Э... — растерялся ночной визитер.
-Что "э"? Хочешь чего, скажи. А то ходят тут всякие, есть мешают!
Такого ответа явно не ожидали, потому как пред мои грозны очи явился... мальчишка?.. Из дома, что ли сбежал? Али с друзьями в лесу заигрался? Знаю я, у них постоянно в голове одна мысль бьется: кто храбрее, вот и выдумывают всякие несуразности, чтобы выяснить это. Так однажды Сарга и деревенские мальчишки, когда им лет по двенадцать было, всю ночь просидели в саду у деда Кикта, на диво ловкого и сильного для своих лет — запросто мог поймать шестерых и надрать им уши, всем одновременно. А Тель — младший брат, так вообще отличился: полез один и ночью в соляной склад. За такую "храбрость" ему потом крепко досталось от папа.
Пока я разглядывала ночного гостя, мальчишка успел прийти в себя и нахально поглядывал на мои запасы, сверкая глазками для пущего эффекта. Э, нет, не мальчишка это, ну, точнее мальчишка, но лесной. Младший леший — не то сын, не то внук. Точнее сказать не могу, лично же с семейством не знакома, а все рассказы маман, объясняющие родственные связи между лесными жителями, остались туманным намеком на то, что они были.
-Гуляем? — похоже, лешачонок решил ограничиваться односложными фразами, что ж поддержим разговор.
-Гуляем, — согласилась я, смачно вгрызаясь в яблоко.
-Э... — опять растерялся мальчишка.
Ну, что с ним делать? Да ничего, не моя это забота — учить уму разуму подрастающее поколение, сама еще не выросла.
-О! Плати!
-За что?
-Как за что? По лесу гуляешь? Гуляешь? А разрешения спросила? Нет. Так что плати! — расплылся в довольной улыбке лешачонок и утащил у меня яблоко.
Нахал! Нет, это становится дурной традицией: то Леший Старого Леса, то ручейник, теперь вот эта мелюзга. Разбежался!
-Платить, говоришь? Ну, малыш, путаешь ты что-то. Начнем с того, кому платить...
-Мне, — перебил лешачонок, давясь яблоком.
-Тебе? Малыш, не дорос еще. Кто позволит такому недорослю присматривать за лесом, ну, пусть перелеском, да еще и приграничным? Не всякий старый леший смотрит за тем, что так близко от людской дороги.
