2. Путеводная звезда

Рука едва слушалась, но я взяла лист, отошла с ним ближе к окну. Не потому, что не хватало света, просто хотелось отстраниться от всех, остаться наедине с тем, что меня ожидало....

Ровные строчки, уверенный почерк.... У моего отца был такой же.... Почерк человека, знающего, что и почему он делает....

Сквозь выступившие слезы — сердце знало, сжимаясь от тоски и боли, прочитала первые слова.... Заверения в своей благосклонности, сожаление, что все сложилось именно так, а не иначе....

Сглотнув ком в горле, взглядом спустилась ниже....

... я с женщинами не воюю....

Прочла эти несколько слов раз, два, три.... Ничего не менялось, лишь более обнаженным становился смысл....

Неимоверным усилием заставив себя не разрыдаться, вновь поднялась чуть выше....

... если вина графа Орлова будет доказана....

... судьбу титула мы решим, не ущемляя ее интересов....

... она слишком молода и неопытна, чтобы быть замешанной в делах своего супруга, поэтому мы не будем настаивать на публичном суде, ограничившись отречением от мужа, произнесенном в присутствии высочайшего двора....

— Нет! — твердо произнесла я, отбросив послание императора Ксандра на пол. — Я — не отрекусь! — повторила еще жестче, сама удивляясь своей решимости.

— Вас никто не осудит, Эвелин, — не столько мягко, сколько осторожно, заметил Горин.

Резко обернулась к нему.... Его единственный глаз говорил иное! Алексею Степановичу было приятно услышать мои слова.

Но....

— Он — мой муж, — я чувствовала, как слезы стекают у меня по щекам, но сдерживать их даже не пыталась. — Преклонив колени перед Заступницей, я давала клятву быть рядом, что бы ни случилось....

— А как же дочь? — Горин подошел ближе, взял меня за руки. — Его дочь? Как быть ей?

Я поняла, о чем именно он хотел сказать, но... подумала совершенно о другом.

Алена! Дочь человека, которого все будут считать предателем....

— Вы права, Алексей Степанович, — не отнимая рук, кивнула я. Потом подняла голову, чтобы встретиться с ним влажным взглядом. — Вы ведь позаботитесь о ней?

— Благая Заступница! — хрипло выдохнул стоявший у стены Иван.

— Что ты надумала! — голос графа звучал низко, сочился угрозой. — Ты — девчонка! Ты хоть понимаешь....

— Понимаю! — совершенно спокойно перебила я его. — Я все понимаю, Алексей Степанович, — продолжила все с той же уверенностью. — И я должна это сделать. Если не для Георгия, то для дочери.

— Нет! — граф медленно повел головой из стороны в сторону. — Я не могу позволить....

— Вы не можете запретить, — поправила я его. — Только помочь!

— Это — сумасбродство! — отпустив мои ладони, отошел он к столу. — Вы просто не осознаете, насколько это сложная задача. Для мужчины сложная, а для вас....

— Хотите сказать, непосильная? — развернулась я, наблюдая за ним.

Известие от императора разом уничтожило то, что поддерживала магия, вернув ему возраст. Те самые далеко за пятьдесят, которые сейчас были видны в тяжелых, усталых движениях, в том, как опустились его плечи....

От той мощи, которую еще вчера едва сдерживала суровая ткань военного мундира, сегодня не осталось и следа.

— Давайте просто предположим, — он повернулся ко мне, — что вы убедили меня в правильности своего решения и поехали на границу. Куда именно вы отправитесь? С чего начнете? К кому обратитесь за помощью?

Стоило признать, он выбрал лучший путь, чтобы доказать мне бессмысленность собственной затеи. Ответов на эти вопросы у меня не было.

Впрочем....

— С писем князя Изверева, — чуть дрогнувшим голосом произнесла я. — Я начну с писем князя Изверева, — повторила уже тверже.

— Да... письма, — после недолгого молчания кивнул граф. — Эвелин....

— Я понимаю, Алексей Степанович, — грустно улыбнулась я, действительно понимая.

— Мои заслуги — в прошлом, — опустил он голову, но тут же вновь посмотрел на меня. — Я сделаю все, чтобы восстановить его доброе имя.

— Я верю вам, — теперь уже я подошла к графу, — поверьте и вы мне.

— Дело не в вере, — он качнул головой, — дело в вашей хрупкости, Эвелин. Эта ноша вам не по силам... — На его лице были отчетливо видны следы внутренней борьбы: — Глядя на вас возникает желание защитить. Такие, как вы....

— Для госпожи графини это может стать хорошим подспорьем, — неожиданно для меня произнес вдруг Иван.

— Иван! — голос графа прозвучал громом. Неотвратимым и неизбежным....

На бывшего денщика Алексея Степановича это вряд ли подействовало:

— Вы же видите, она — не отступится, — вздохнул он, глядя на меня с легким недовольством. Похоже, не сильно-то и разделял проявленное мною упорство. — Вся в папеньку....

— Что?! — попыталась возмутиться я, но тут же отвела взгляд, догадываясь, что это вполне могла быть еще одна проверка.

Тема отца, вопреки ожиданиям, получила продолжение:

— Да, Федор из тех, кого не сдвинешь. Хорошо еще, умом не обижен, — заметил граф, оценивающе посмотрев на меня. Словно пытался понять, насколько в словах Ивана было от лести.

— Будь здесь Трофим... — задумчиво бросил Иван.

Я была склонна с ним согласиться — присутствовала уверенность в поддержке мага, но Соров покинул поместье, только и позволив себе, что немного отдохнуть. Его ждала столица и....

О бароне Метельском я предпочитала не вспоминать.

— Как бы ему самому не понадобилась моя помощь! — угрюмо бросил граф, вновь скосил взгляд в мою сторону. — Вам сохранят титул. Если захотите выйти еще раз замуж....

— Замолчите! — произнесла я тихо, но так четко, что сама испугалась той жесткости, с которой прозвучало короткое слово. Но и это меня не остановило: — Не смейте говорить мне, что я могу предать мужа! Что я.....

Воздуха не хватило, а вздохнуть я просто не смогла, глядя на Горина не с ненавистью... нет, я не имела права ненавидеть человека, который думал в первую очередь обо мне, с тем непониманием, когда ты вроде и осознаешь, но не в состоянии связать сказанное именно с этим человеком....

— Эвелина! — граф сделал шаг ко мне, прижал крепко... выдавив из груди неимоверную тяжесть и позволив наконец-то сделать первый вздох. — Прости меня... дочка.... Прости....

Это была сладкая боль. Разрывающая изнутри горечью, тоской, пониманием, что жизнь уже никогда не будет такой, какой была еще недавно, но в ней рождалось что-то новое для меня, похожее на убежденность, что то, что было не по силам мне одной, мы обязательно сможем сделать вместе.

Я и... он! Чужой человек, назвавший меня дочкой....

И не важно, что текли слезы, что граф еще не сказал своего последнего слова, способного, как перечеркнуть все мои помыслы, так и стать благословением, я уже стала другой. Не — сильной, не уверенной в себе, не — способной вынести все, что бы мне ни послала Заступница. Просто знающей, на что готова ради тех, кто мне действительно дорог.

— Алексей Степанович... — весьма неаристократично всхлипнув, шевельнулась я.

Невысказанную просьбу он выполнил мгновенно. Отстранился, чуть смущенно посмотрел, как если бы просил простить за излишнюю порывистость, потом перевел взгляд на Ивана, который стоял у меня за спиной.

Обернувшись — граф был в явном замешательстве, увидела, как по лицу его помощника стекает одинокая слеза....

Это было выше моих сил! Двое мужчин... воинов, не раз смотревших в глаза смерти....

Для одного Георгий был едва ли не сыном, для другого....

Какие именно чувства испытывал к моему мужу Иван, мне известно не было, но я не раз слышала, с каким почтением говорил Георгий о бывшем денщике графа Горина.

— Вы ведь позаботитесь о нашей дочери и Владиславе? — с трудом совладав с голосом, который норовил сорваться на сип, спросила я у Алексея Степановича, пытаясь помочь и себе и им справиться с волнением.

— Я еще ничего не решил, — качнул он головой. Когда я попыталась возразить, вновь повел головой из стороны в сторону: — Дайте мне два дня. Если обстоятельства не изменятся....

Мы оба понимали, что вряд ли это произойдет, но... если ему было так легче....

— Вы позволите мне прочесть письма князя Изверева? — судорожно вздохнув — меня еще слегка колотило от испытанных эмоций, спросила я, посчитав, что эту задержку можно использовать себе на пользу.

Граф и Иван переглянулись....

— Да, — твердо произнес Горин. — Я принесу.

Настаивать на том, чтобы получить их немедленно, я не стала, предположив, что бумаги находятся в тайнике, раскрывать который он не хотел:

— Хорошо, — утомленно улыбнувшись, кивнула я. — Тогда... — взгляд скользнул по полу, по листу бумаги, пытавшемуся определить мою судьбу.... На глаза вновь навернулись слезы, но на этот раз я справилась, не позволив слабости взять надо мной верх. — Я буду в саду, с дочерью, — решительно закончила я и, надеясь, что покину кабинет графа до того, как закончится моя выдержка, направилась к двери.

Останавливать меня никто не стал....

К лучшему....

* * *

Решимость покинула, стоило мне только выйти из кабинета графа, но вернулась боль, которую там, стоя напротив двух мужчин, я пыталась усмирить яростью.

Мой муж.... Отец моей дочери!

Насколько Георгий был мне дорог, я поняла только теперь. Потеряв....

Догадываясь, что ещё мгновение, и я разрыдаюсь от жалости к самой себе, быстрым шагом направилась в детскую. Алена была единственным человечком, способным заставить меня собраться, не упасть духом. Ради неё я вынесла тяготы пути сюда, ради неё....

На что я ещё способна ради неё, мне только предстояло узнать.

Забрав у Катерины накормленную и оттого довольную жизнью дочь, вышла вместе с ней в сад. Владислав, крутившийся рядом с кухней — уже успел обаять местных женщин своей непосредственностью, увидев меня в окно, догнал и, спросив разрешения, пристроился рядом.

Разговаривать желания не было — в голове роилось множество мыслей, не давая сосредоточиться, но не прошло и получаса, как я пусть и не весело, но вполне искренне улыбалась, слушая истории из его детства.

Был он непоседой и шкодником, но не от злости или паскудности, от озорства и нежелания предаваться унынию ни при каких обстоятельствах. А ещё он умел оценивать происходящее вокруг него с какой-то взрослой разумностью, которое редко свойственно его возрасту.

Общение с Владиславом совершенно неожиданно для меня вернуло самообладание, позволив притушить эмоции и более здраво оценить ситуацию, признав, что выглядит она еще более драматично, чем воспринималась мною раньше.

Подобное письмо от Ксандра — фактически, признание вины Георгия. Даже если что-то и будет сделано, то вряд ли с целью восстановить честное имя, скорее уж, найти весомые доказательства его предательства.

А ещё барон Метельский, все поступки которого говорили об имеющейся поддержке со стороны императорского рода. И отряд гвардии, который он вряд ли использовал в погоне за мной, не имея на то особого разрешения. И осторожность, с которой предпочёл решать проблемы Трофим, занимающий в Канцелярии розыскных дел весьма высокую должность мага-дознавателя. И граф Горин, который, узнав об обыске в доме Орловых, выехал нам навстречу, не догадываясь — точно зная о поджидавших нас сложностях.

Все эти факты говорили сами за себя, заставляя увериться в правильности собственного решения.

Кто, если не я?! Его жена!

Понимания, насколько не готова следовать сделанному выбору, это не отменяло. Как и ужаса перед будущим, которое теперь зависело только от меня. И от Заступницы, на милость которой так хотелось рассчитывать.

А еще были рассказы бабушки о прошлом, которые в детстве воспринимались сказками. Не все сохранилось в памяти ясно и отчётливо, многое просто отдавалось в душе то страхом, то восторгом, но одна за много лет так и не забылась.

Княгиня Екатерина Лазариди. Дочь графа Суворова и супруга принявшего подданство Вероссии князя Лазариди, сына одного из старших князей Ритолии, прекратившего длившуюся более десяти лет войну между двумя государствами и преданного новой родиной.

На эшафот она взошла вместе с мужем, отказавшись отречься от супруга, сохранив жизнь и себе, и ребёнку.

Рассказывая ту историю, бабушка не возвеличивала её поступок, но и не осуждала, всего лишь сказав, что когда обстоятельства выше нас, когда Заступница подводит к краю, простых решений не бывает.

В этом, как и во многом другом, она оказалась права. Мне очень хотелось закрыть глаза и, проснувшись, вновь оказаться в той беззаботности, которой, как теперь стало ясно, были наполнены последние полтора года моей жизни.

— Вы позволите? — Алексей Степанович остановился на ступеньке беседки, в которой я устроилась.

Аленка уснула, мило сопя у меня на руках, Владиславу надоело просто гулять по тропинкам сада, и он умчался к новым друзьям, а я, найдя уютное местечко, присела на лавочку, наслаждаясь умиротворенной тишиной и игрой солнечных лучей, пробивавшихся сквозь молодую листву и рисовавших на деревянном полу замысловатые узоры.

— Да, конечно, — качнув Аленку, кивнула я ему на скамейку напротив. — Будете меня отговаривать? — не позволив себе ни одной лишней эмоции, спросила я, когда он последовал моей предложению.

— Нет, — он твердо посмотрел на меня, — но напомню о моей просьбе обождать с окончательным решением пару дней.

— Я не забыла, — кивнула я, поймав брошенный им на Аленку взгляд.

Было в нем что-то... удивительно трепетное, идущее из глубины души. Нежность, бережность, трогательная забота, подспудное желание защитить....

Трофим, Иван, а теперь и граф Горин.... В каждом из них я замечала вот это благоговение, с которым они смотрели на кроху. Сильные мужчины, воины, для которых в этом непростом мире осталось что-то святое, делавшее их мягче, добавлявшее их образу щемящей трогательности.

Георгий был таким же. Смелым, решительным, неподкупным и... ласковым, любящим, верным....

— Но... — его улыбка была грустной.

— Что — 'но'? — не сразу поняла я. Воспоминание о муже вновь всколыхнуло утихшие было чувства, бороться с которыми оказалось очень нелегко.

— Мне послышалось, что вы хотели еще что-то добавить? — пояснил он, видя мои затруднения.

— Мне показалось, что эти два дня ничего не изменят, — грустно улыбнулась я в ответ. — И вам это хорошо известно.

— Вы удивительно наблюдательны... — заметил он... не без оттенка горечи.

— Не похожа на ту барышню, которой увидели меня впервые? — уточнила я, вспоминая ту встречу.

Граф был весьма мил, приветлив, оказывал мне знаки внимания, говорил, что если Георгий не будет беречь меня и лелеять, то обязательно отобьет столь прелестное создание, но при этом, считая, что я не замечаю его взглядов, смотрел с каким-то потаенным сожалением. Вроде как искал во мне что-то, но... не находил.

— Вы тогда походили на взъерошенного воробышка, — как-то... тягуче, вздохнул он. — Маленького, измученного сомнениями, но готового броситься на каждого, кто посягнет на что-то, известное лишь ему одному.

— Вот как?! — искренне удивилась я, признавая, что его характеристика была весьма точна.