Часть 1. Белый Орёл

— Полегчало ему? — спросила с улыбкой, обращаясь ко мне. И то верно — не видела ведь, каким он был... до вчерашнего обряда.

Я торопливо кивнул, поднимаясь на ноги и подхватывая младшего на руки. Волна новых ощущений нахлынула, как укрывает в шторм ладью разбушевавшийся океан, а потому ответить иначе я попросту не мог: не доверял своему голосу. Да и поцелуй благодарности получился отчего-то слишком порывистым, начисто сбивая моё дыхание...

Деметра, впрочем, меня поняла: сверкнули золотисто-карие глаза, осветила мягкая улыбка бледное лицо. И отчего я думал, будто бруттки некрасивые? Совсем не так, когда открываются перед человеком, и из-под серого мрамора внешней брони рвётся на свободу истинная красота — как буйная зелень из-под тающих льдов...

— С тела черноту я срезала, — между тем заговорила колдунья, наблюдая, как я прижимаю к груди фыркающего сына, — но всё ещё вижу корень проклятия в его голове. Без своей защиты оно ослабло, так что, вероятно, удалим так или иначе... Нужно посоветоваться с Сильнейшим, — неуверенно закончила Деметра. — Может, подскажет. Но тебе, по крайней мере, в быту, будет с сыном полегче. Он уже должен что-то понимать. И судя по тому, как глядит на тебя, староста — признал. А значит, и братьев признает...

— Выясни, как можно вырвать остаток проклятия, — хрипло попросил я. — И научи меня. Жизнью обязан буду...

Колдунья тотчас нахмурилась — улыбку с лица сдуло, будто пламя свечи распахнутой дверью — и покачала головой.

— Не говори больше такого, да ещё в присутствии мага. Мне твоя жизнь... — Деметра неопределённо махнула рукой, — а вот Люсьен, к примеру, мог и воспользоваться предложением. В гильдию как доберёмся — рот на замке держи, только у проверенных людей совета спрашивай. Маги, они... всякие случаются. Впрочем, как и все люди...

...Вниз мы спустились вместе. Уже проснулись мои старшие дети, а мрачная Октавия нарочито шумно возилась с утварью, когда я, сияя от непередаваемого чувства, осторожно спустил Олана на шкуры у очага. Младенец улыбнулся тётке, глянул в сторону братьев — немного удивлённо, будто в первый раз увидев — и сделал пару шагов по мягкой шерсти, тут же смешно завалившись набок.

Мгновенная тишина оказалась недолгой: первым завизжал Илиан, за что в другое время получил бы порцию строгости, бросились наперегонки к младшему Никанор и Назар. Октавия только всплеснула мускулистыми руками, оседая на лавке и умилительно глядя на радостно вопящих детей, и нескоро подняла на меня мокрые глаза:

— За этим ходил, да? — сипло спросила свояченица. — Значит, права я оказалась: то просто дурные слухи о тебе распустили по деревне. Дуботёсины непутёвые...

Она пробормотала что-то ещё, для детских ушей непозволительное, но я последнее пропустил. Блеснули перед глазами серебристые нити, прорезали грубое, мясистое лицо Октавии, алмазными каплями отразились в дивных серых глазах. Я замер, разглядывая бывшую искательницу приключений почти благоговейно: то, что показало сердце воздуха, я никогда бы в жизни своими глазами не разглядел.

— Я рада, что ему удалось помочь, — тихо произнесла Деметра, глядя на то, как тискают Олана старшие братья. — Дух свидетель, сделала бы больше, если бы знала, как. Но в гильдии не до тебя станет, Сибранд, потому дальше тебе придётся самому, уж прости...

Я открыл рот, чтобы ответить, и тотчас захлопнул — как она сказала?! Дух свидетель?!

— Пойду, — кивнула между тем бруттская колдунья, — начну сборы к отъезду. Медлить нельзя, сам знаешь: артефакт тебя поглощает слишком быстро. Увидимся...

— Проведу, — встрепенулся я, хватая с лавки телогрейку. — Присмотришь, Октавия? — тепло обратился к свояченице.

Та лишь кивнула, наблюдая за моими детьми, и я поспешно выскочил из дому. Остаться хотелось очень сильно, но и вопросы задать — тоже. Преисполненный благодарности и непривычного благоговения, какое-то время молча шёл рядом, и лишь миновав дом Тьяры, опомнился: скоро деревня, под косыми взглядами не поговоришь.

— Ты упомянула Великого Духа, — проронил тяжело, — отчего?

Бруттская колдунья глянула на меня снизу вверх и вздохнула.

— А ты думаешь, в гильдии все как один Тёмному кланяются? Не скрою, многие. Но не все, Сибранд, далеко не все. Скажу тебе больше — ярых поклонников чёрных искусств мы сами не приветствуем. Есть такое... Братство Ночи. Истовые фанатики. Кровавые ритуалы, зомби, мертвецы, духи злобы, проклятия, пытки и жуткие опыты — это их работа. В последнее время они выдвигают претензии на магическое первенство в Мире: засылают своих агентов в наши гильдии, проворачивают свои дела за нашими спинами, прикрываются чужими именами, преследуя свои интересы. Прислали письмо Сильнейшему, где хвастали, будто обладают сердцем воды, и близки к остальным... Мы бросились проверять — дурная весть подтвердилась. Сердце воды наших бруттских земель исчезло, да и сердце земли у альдов почти выкрали... Эллаэнис вовремя сумела его обезопасить и принести в первую же гильдию магов на своем пути, в стонгардскую башню. Сюда же решено было свозить остальные артефакты, чтобы не перевозить их с места на место. В дороге же всякое случиться может...

"Может", — мысленно согласился я. Так вот отчего рыжий альд там, у Живых Ключей, назвал Эллу воровкой и перебежчицей! Нелюдь, связавшаяся с людьми и отдавшая им величайшую драгоценность своего народа — сердце земли — вполне заслуживала ненависти покойного пленника. Видимо, смелости прекрасной альдке не занимать, раз решилась на такое — какой бы ни была причина.

— Так в стонгардской гильдии пока всего одно сердце? — уточнил я. — То, которое сейчас у меня, будет вторым?

— Именно.

— А что плохого в том, чтобы собрать их вместе? Зачем они Братству?

— Не знаю, зачем они Братству, — нахмурилась Деметра, — но догадываюсь, что хотят сделать альды. Они тоже ведут охоту на артефакты. Как только решением совета Сильнейших был принят указ открыть магические врата для добычи оставшихся сердец, альды первыми ринулись на поиски, опередив даже Братство. Да ты и сам был тому свидетель...

— И зачем артефакты альдам?

— Всё за тем же. Их планы от наших не отличаются, — вздохнула Деметра, шагая по утоптанному снегу. За ночь тот подтаял ещё больше, так что колдунья время от времени оскальзывалась, поневоле хватаясь за моё предплечье. — Создать амулет стихий, который подарит огромную силу власть имущим... Глупая идея оказалась, Сибранд! И совет Сильнейших совершил большую ошибку, согласившись на такое! Новые возможности не идут ни в какое сравнение с опасностью, которую в себе таит подобный артефакт! Попади он в руки альдам — долго ли протянете вы, стонгардцы, которые веками стоите у них костью в горле? Сладко ли придётся нам, единственным их соперникам в магических искусствах? Про остальные народы вовсе молчу. А если амулет приберёт к алчным рукам недалёкий правитель — пусть даже сам император — что натворит он с помощью артефакта? И это не самое страшное, что можно сделать, имея на руках сердца стихий! Стоит исказить всего одно из них, разрушить сущность — и в ходе ритуала получится нечто куда более ужасное. Даже... даже амулет Тёмного. Попадёт такой в руки фанатику Братства, и Враг восстанет во плоти... Знаешь, что это означает для смертных? Конец света, Сибранд! Баланс сил нарушать нельзя, и совет Сильнейших знал об этом...

— Значит, нашлись там такие, которые оказались не прочь рискнуть, — задумчиво проронил я. — Ищи, кому выгодно, госпожа Иннара.

Деметра бросила на меня удивлённый взгляд: никак, думала, будто дереву мысли доверяет, и не ожидала у последнего такой склонности к собственным умозаключениям.

— Бесспорно, в гильдиях есть шпионы альдов, адепты Братства Ночи, даже агенты легиона Империи, — чуть недовольно проронила она. — Я давно подозревала это. Но вычислить ни одного из них пока не сумела. Наветов слушать не стану, в совет входят достойнейшие маги. Мне жаль, что я бросила тень на их репутациию неосторожными словами. Надеюсь на твоё молчание и понимание, Сибранд.

Я молча кивнул, подхватив колдунью под локоть, когда на очередной ледышке ту повело в сторону. Так мы и вошли в деревню — Деметра, отбросив гордость, взяла меня под локоть, а я вновь вернулся мыслями к детям. Великий Дух, как счастлив был я в эту минуту! Мой Олан встал, окреп, а с остатками проклятия мы ещё поборемся! Ещё поживём!

Первым, кто не ответил на мою глупую улыбку, оказался Фрол. Кузнец проводил меня странным взглядом, но меня это не сразу остудило — такую радость сложно скрыть. Лишь у харчевни, когда Хаттон, не поздоровавшись, ушёл внутрь, поднявшись при моём приближении со скамейки, я начал что-то подозревать.

Ситуацию прояснил Люсьен, с широкой ухмылкой наблюдавший за нами с крыльца. Поклонившись Деметре, которая ушла в дом без промедления — я помог ей взобраться на высокую ступень — парень обернулся ко мне, лучась от удовольствия.

— Ну, и как?

— Что — как? — уточнил я, всё ещё улыбаясь своим мыслям.

— Как ночь-то? Жаркая?..

До меня дошло не сразу; слишком увлечён был мысленными образами. Затем смысл насмешливых слов пробрался сквозь толщу эмоций; улыбка спала с моего лица, и я шагнул вперёд.

— Не надо, — примирительно вскинул обе ладони Люсьен. — Пошутил я, пошутил! Да только не я один про это толкую, тут вся деревня одного тебя, староста, и обсуждает. Как там, сейчас припомню... "Променял честную женщину на бруттскую колдунью", "прямо при детях", "в свой дом на ночь пригласил", "совсем совесть растерял наш староста", "никак, приворожила его эта поганка", "тьфу, срамота"...

Кровь зашумела в голове, но я ничего не сказал. Не слушал людских пересудов раньше, не стану и теперь. Развернувшись, пошёл обратно резким, порывистым шагом. Вслед понёсся задорный голос молодого колдуна:

— Жаль тебя, староста! Увлёкся не на шутку, как погляжу! А ведь госпожа Иннара женщина несвободная, жених её по весне в гильдию приедет...

Я ускорил шаг.

День пролетел незаметно: едва переступил порог, набросились радостные дети, наперебой принявшиеся рассказывать про успехи младшего, захлопотала у очага, вытирая украдкой красные глаза, Октавия, до того не славившаяся ни особой хозяйственностью, ни кулинарными изысками. Дурная молва, пробудившая гнев там, у деревенской таверны, тотчас отступила на дальний план, притаилась свернувшейся змеёй на глубине души.

Я дарил детям внимание с отдачей, до остатка; скоро, совсем скоро придётся сказать им про поспешный отъезд. Тяготился предстоящим разговором, но и откладывать не хотел тоже: сердце стихии то и дело холодило грудь, заставляя слезиться глаза, искажая окружающий мир. Будь я магом — кто знает, может, и сумел бы с ним совладать. Но пока что — проигрывал минута за минутой, чувствуя, как леденеет от призрачных ураганов моё собственное человеческое сердце, забывая гонять по жилам стремительно остывающую кровь. В дорогу следовало выступить уже завтра, и я, собравшись с силами, поведал домашним о предстоящей разлуке.

Дети ожидаемо расстроились; Илиан даже до слёз, так что пришлось привлечь его к себе и успокоить. Никанор и Назар притихли, помрачнели, по-своему переживая неизбежное.

— Никанор, ты теперь старший мужчина в доме, — проронил я с натяжной улыбкой. — Следи тут за всем. Мясо в подвале заморожено, рыба там же, шкуры на продажу сохнут на заднем дворе...

— Не переживай, — внезапно перебила меня Октавия, подбочениваясь так, что мои сыновья дружно вздрогнули и невольно выпрямились сами. — Мы разберёмся! Езжай со спокойной душой, Белый Орёл — мы подождём, сколько потребуется, верно?!

В тёмных глазах двойняшек и светло-голубых Илиана плескалась неуверенность перед неопределённым будущим, но все трое покорно кивнули.

— Ради такого — потерпим! — категорично продолжала Октавия, заряжая решимостью не только детей, но и меня. — Олана после колдовских потуг не узнать! Окреп, повеселел... теперь бы только разум дитёнку вернуть, и заживём! Ради брата — разве не справитесь без отца?!

— А когда ты вернёшься? — негромко поинтересовался Никанор, в то время как младшие притихли, включая копавшегося в шкурах Олана.

— Через полгода, — вырвалось раньше, чем я дослушал вопрос.

Удивился сам себе, но сын только удручённо кивнул, опуская голову. Чтобы отвлечь семейство — то и гляди, грянет дружный рёв — я принялся поспешно раздавать указания: строго потребовал исполнения утренних и вечерних молитвенных правил, ежевечерних упражнений в чтении, выполнений работы по дому. Велел не уходить в лес слишком далеко, как только снега сойдут окончательно — стремительная весна будила не только деревья и зелень, но и обитателей буреломов.

Рассказал и показал, как управляться с боевым топором — старшие заинтересовались, даже Илиан подался вперёд — потребовал, чтобы каждый продемонстрировал мне своё лучное мастерство. Для последнего вышли из дому, оставив Октавию дома с младенцем; каждому вручал свой лук по очереди, стараясь не вздыхать укоризненно каждый раз, как только срывалась тетива с неловких и ещё неокрепших мальчишечьих пальцев.

Всё же это занятие отвлекло мой отряд: сыновья заголосили, едва ли не толкаясь, чтобы добраться до отцовского лука вне очереди, и я облегчённо выдохнул — буря прошла стороной. Привыкнут. Старшие скоро станут мужчинами, им пора становиться самостоятельными. Среднему тоже не повредит небольшая закалка. Все они крепкие, здоровые и смышлёные — милостью Великого Духа переживут мой уход. А вот Олан ещё нуждался во мне — так, как не нуждался ни один из них, уже способных отвечать каждый за себя. Олану ещё можно было помочь! И кроме меня, сделать это уж точно некому...

Вспомнив о беззащитном младенце, который наконец-то стал меня узнавать, я тут же стиснул зубы от пронзившей сердце боли: ведь уеду, и вновь забудет. Когда вернусь — шарахнется от незнакомца, разразится громким плачем, завизжит в истерике...

— Вечер, — буркнули от калитки, и я неспешно обернулся.

У плетня, мрачный, как сама ночь, стоял Фрол Стальной Кулак, поглядывая на наши упражнения в сумерках почти сердито. Я кивнул кузнецу: признал, мол; чего хочешь? Тот потоптался на месте и посопел, но наконец решился. Хлопнув калиткой — Зверь даже выскочил из будки, тявкнул неуверенно — Фрол подошёл к поленнице, сверля меня тяжёлым взглядом. Я какое-то время смотрел на него, прекрасно понимая, что у него на языке вертится с десяток вопросов, и наконец смилостивился над другом: в конце концов, первым пришёл на примирение. Нелегко ему, должно быть.

— Идите в дом, — обернувшись, попросил детей. — Погрейтесь.

Едва ли мои разрумянившиеся от упражнений сыновья сильно замёрзли, но послушались беспрекословно — мишени всё равно уж не видел даже самый зоркий из них, молчаливый Назар. Галдя, скрылись шумной компанией в доме, и Фрол тотчас выпалил:

— Недаром Великий Дух тебя больным сыном наказал! Грех, видимо, на тебе большой!

В сумерках кузнец и не заметил, как исказилось моё лицо, а потому продолжал с той же упрямой настойчивостью:

— Ты вроде человек истовый, верующий да в народе уважаемый... Если и грешил раньше, то свою кару уже понёс — но теперь-то что тебя на злую стезю толкает? Неужто мало скорби тебе досталось, Белый Орёл? Хочешь, чтобы за твои грехи не один только Олан, а все дети отвечали?