Джон Найтингейл. Истории о потустороннем. Общий файл

— Мама! — я не смог сдержаться, — О чем Вы говорите?

— Тише, Джон. Дай мне закончить. Однако все выше сказанное меркнет перед тем, что Вы, мадам, обманываете людей, заставляя их верить, будто бы можете устанавливать связь с загробным миром. Я достаточно ясно выразилась?

Впору было хвататься за голову — я абсолютно не узнавал свою добрую, деликатную и безупречно воспитанную матушку. То, что она говорила, было в высшей степени оскорбительно. Но Агата не позволила мне снова вмешаться.

— Ваши рассуждения о возрасте строятся на догадках и предположениях, — ровным уважительным тоном ответила она, — Безусловно, общество привыкло видеть женщин, потерявших мужей, несчастными и заплаканными, лишившимися опоры в жизни и закутанными в вечный траур. Но позволю себе заметить, что ни я, ни Вы под это определение не подходим. Я прожила в браке два года, за которые не успела даже как следует узнать мужа, что тут говорить о любви. Теперь, что касается сферы моей деятельности, — Агата быстро перевела дух, но не потеряла лица, — Но к чему слова? Сидя в своей комнате, я в некоторой степени подготовилась к этому разговору и могу на деле продемонстрировать, что духи действительно на моей стороне.

Я отвел глаза от уверенной в себе Агаты и посмотрел на мать. Без всякого сомнения, подобные слова произвели на нее впечатление.

— Что ж, попробуйте.

Агата прожигала матушку глазами и вдруг холодно улыбнулась.

— Вы мне не верите, мэм, но вот что я скажу. Ваш муж прощает Вас.

— Господи! — мама вскочила дивана, — За что?!

— О, Вы знаете. Это касается некого секрета, что Вы упорно храните, — безжалостно ответила Агата, нет, леди-медиум миссис Лонг, — Или мне стоит озвучить подробности? Я могу узнать, если хотите.

— Нет! Я не чувствую себя виновной, я делаю то, что должна.

Мама круто развернулась и ушла.

— Боже мой, что это все значит?

Агата проигнорировала мой вопрос.

— Прости, Джон, мне нужно отдохнуть. Беседа меня несколько утомила.

Когда и она покинула гостиную, я остался совершенно один.

Дамы упорно не желали покидать своих комнат, и я отправился в аптеку с благородной целью — проверить, как идут дела. За прилавком стоял Перси Коллинз и что-то скрупулёзно заносил в огромный гроссбух.

— Ты вовремя, — поприветствовал он меня, — Я почти закончил. Сходим в паб, пропустим по стаканчику.

И мы пошли. В деревне у меня не было друзей, кроме Колллинза. Отец взял его в помощники еще парнишкой четырнадцати лет от роду. Никто лучше Персиваля не справлялся с финансовыми делами, и после смерти отца прибыль от аптеки резко пошла в гору, в чем была непосредственная заслуга нового управляющего.

Пабов было два, но мы пришли в тот, что поменьше, где ошивалась публика поприличнее. Очень скоро захмелевший Коллинз на все заведение объявил о моей скорой свадьбе, и веселье понеслось по второму кругу. Домой я вернулся под утро. Позже мне обязательно станет стыдно за столь безудержную попойку, но в тот момент, когда тело мое, наконец, завалилось в заботливо расправленную постель, я об этом совершенно не думал. Строго говоря, я не думал вообще ни о чем. А разбудил меня стук в дверь. Слепо нашарив на тумбочке свои часы, я убедился, что проспал завтрак. Что ж, с маминой стороны было весьма любезно не будить меня.

— Джон, это я. Просыпайся же, соня.

Я добрел до двери и впустил Агату. Она выглядела необычайно бодрой и довольной, впрочем, в сравнении со мной это действительно бросалось в глаза.

— Ты невероятен! Весь дом слышал, как ты пытался незамеченным пробраться в свою спальню.

— Не может быть! Я шел очень тихо.

— И по дороге заглянул в спальню миссис Гроув, — Агата звонко рассмеялась, — Правда быстро сообразил, что ошибся дверью и, пьяно извиняясь, пошел дальше.

Меня с удвоенной силой затошнило:

— Это же ужасно! Что мне теперь говорить миссис Гроув?!

— Извинений будет вполне достаточно, — заверила меня Агата, — Кстати, твой собутыльник приходил утром, свежий и бодрый.

Я только застонал в ответ.

— Но я пришла вот зачем. Коллинз едет в город, кажется, в вашу вторую аптеку. Ты бы мог съездить с ним. Развеешься и заодно посмотришь, что там да как.

— А ты?

— Буду брать твою матушку на абордаж. Не беспокойся, я найду способ завоевать ее доверие. А ты собирайся, повозка уже готова.

Она пригладила мои встрепанные со сна волосы и нежно поцеловала на прощание.

Когда я вернулся из города, то сразу заметил, что что-то изменилось. Сквозь приоткрытую дверь гостиной я увидел странную картину — мама и Агата сидели рядом, на одном диване, и тихо разговаривали. Я не хотел им мешать, но Агата подняла голову и увидела меня:

— Джон, иди к нам.

Я не сомневался, что недопонимание между женщинами скоро пройдет, и в доме снова воцарится мир, но что так скоро... Это было несколько странно.

— Сын, — как-то очень неуверенно начала мама, — У меня к тебе серьезный разговор. Будь на то моя воля, я бы никогда его с тобой не завела, но сегодня мне открылись новые факты, которые многое меняют.

— Что ж, — я чувствовал страх и смущение, — Говорите.

— Не здесь. Давай пройдём с библиотеку твоего отца.

Стоит сказать, что матушка старалась заходить туда как можно реже, и теперешняя ее просьба встревожила меня еще сильнее.

В библиотеке не было ни пылинки, но не было и того ощущения человеческого присутствия, как если бы сюда кто-то часто заходил.

— О чем Вы хотели поговорить, мама?

— О твоем брате.

Агата присела рядом со мной и обхватила руками мой локоть. Ее близость внушала некое спокойствие, хотя происходящее все больше напоминало дурной сон.

— Ты помнишь его. Нет? Это не удивительно, ведь вам с Ханной было всего по четыре годика. Джеймс мечтал стать моряком и бороздить бескрайние океанские просторы, на земле ему было тесно. Он рано покинул родительский дом, чтобы обучиться морскому делу. Мой чудный мальчик...

Я начинал вспоминать. Джеймс приезжал на каникулы и обязательно привозил нам с Ханной подарки, у сестры на каминной полке до сих пор лежит огромная раковина, которую он ей подарил и которую она чудом не разбила в детстве. Воспоминания были такими нечеткими, время почти и стерло их из моей памяти.

— Он... погиб, да?

Мама кинула:

— Во время сильного шторма его смыло за борт. Мы с твоим отцом решили не скрывать от вас это печальное известие и, как ты уже заметил, старались лишний раз не вспоминать Джеймса в присутствии других детей. Дело в том, Джон, что твой брат погиб при обстоятельствах столь необычных, что никто не поведает тебе о них лучше, чем сам Джеймс.

Внутри у меня похолодело:

— То есть как это — сам?

Воображение уже рисовало мне бледную тень моего погибшего родственника. Нет, конечно же мама имела в виду что-то иное!

— Он присылал письма, очень подробные и откровенные, в них он делился со мной всем, что было у него на душе.

Матушка отвернулась к книжным полкам и начала то-то суетливо искать. Я же желал, но не смел спросить самое важное, что беспокоило меня — почему именно сейчас? Что произошло в мое отсутствие, так повлиявшее на маму и заставившее ее пойти против ей же установленных правил?

— Вот, — она держала в руках жестяную коробку, пальцы судорожно впивались в острые углы, — Здесь некоторые его личные вещи. Капитан был настолько любезен, что доставил их лично. Туда же я положила и письма. Думаю, тебе стоит обратить особое внимание на последние из них.

Дрожащими руками мама передала мне коробку и, извинившись, торопливо вышла. Агата прикрыла за ней дверь и начала шагать по комнате туда-сюда. Мы оба молчали.

— Агата, — позвал я, — Я не понимаю, что происходит. Я не хотел бы впутывать тебя во все это...

— Нет, Джон, все именно так и должно быть. Поднимись к себе и открой коробку. Уверена, ознакомившись с ее содержимым, ты будешь задавать совсем другие вопросы.

Мне не понравились ее слова, но пока я совершенно не понимал, как мне быть и что делать, поэтому послушно поднялся в свою комнату и открыл таинственную коробку.

Это было ужасно. Так ужасно, что едва мог заставить себя дочитать до конца. Строчки сплетались перед моими глазами, накладывались одна на другую, но я упорно продолжал читать, хоть и больше всего на свете желал бы никогда не узнать правды. Дело в том, что мой старший брат был безумен. Я понял это не сразу, но в последнем письме Джеймс писал маме, что видит кошмарные сны, которые, по его мнению, абсолютно реальны. Он, с детства бредивший плаваниями, возненавидел море. Он писал: "... я никогда больше, ни за какие деньги мира, не выйду в море. Каждый божий день я просыпаюсь с мыслью о том, что скоро окажусь на суше. Мама, он преследует меня, даже во сне мне нет покоя..." Джеймс часто упоминал кого-то, кто до смерти пугал его, однако имени мне обнаружить не удалось, даже намека на роль, что таинственный незнакомец выполнял на корабле. Я надеялся, что в следующем письме завеса приоткроется, но конвертов больше не было. Зато на самом дне, под аккуратно сложенной морской формой, лежало нечто, завернутое в газету. Я с трепетом раскрыл находку. Ей оказался дневник Джеймса. То немногое, что я в нем почерпнул, заставило меня покрыться испариной от страха. В ужасе я отбросил тонкую тетрадь в сторону и закрыл лицо руками. Мы прокляты, мы оба прокляты и нет нам спасения!

Агата испугалась моего внезапного вторжения, но, увидев, в каком я был состоянии, побледнела:

— Господи, Джон! Что с тобой?

— Я... прочитал дневник... брата, — меня все еще трясло, и говорить было необыкновенно сложно — лицо и тело словно онемели.

— Что он пишет? Говори же, не молчи!

— Он видел "Каллисто" и это свело его с ума. И смотри, что я нашел еще.

С трудом разжав пальцы, я бросил на кровать фотоснимок, запечатлевший всю команду "Лавинии", корабля, на котором плавал Джеймс. Агата внимательно его изучила:

— Если это Джеймс, — она показала на улыбающегося парня в первом ряду, — То ты на него очень похож. Но что такого...

— Ты смотришь не на того. Вот, в самом центре.

— И кто же это?

Я сцепил заметно дрожащие пальцы и, собравшись с силами, выпалил:

— Лео Грант. Капитан-призрак.

История девятая.

Развязка.

Слово "покой" перестало для меня хоть что-то значить. После второго же дня, проведенного в стенах родного дома, мир снова перевернулся с ног на голову, и я уже не знал, где мое место в этом хаосе. Долгие ужасные месяцы я пытался убедить себя, что морской воздух губительно воздействовал на мой рассудок, вызывая чудовищные иллюзии, венцом которых явилась бригантина под названием "Каллисто". Я почти поверил, что не было никакого корабля и тем более ее призрачного капитана. Непрерывная череда опасностей, преследовавшая меня на суше все последнее время, объяснялась мною как чистая случайность, стечение обстоятельств. Однако кое-что в дневнике покойного брата, кроме злосчастной фотографии, подтвердило, что я ошибался в своем рационализме.

— Что ты делаешь? — спросила меня тем вечером Агата, после того, как я решительно взялся за пуговицы своего жилета. Он полетел на пол, как и рубашка, и я с лицом, преисполненным мрачной обреченности, повернулся спиной:

— Что ты видишь, скажи?

Я почувствовал ее прохладные пальчики на своей разгоряченной коже и вздрогнул, как от ожога.

— Родимое пятно. Под левой лопаткой, — ответила Агата.

— На что оно похоже?

Она провела по пятну пальцем и задумчиво протянула:

— Не знаю... Немного на звезду, пятиконечную. Но я могу ошибаться. А что? Это важно?

— Это не просто родимое пятно. Оно появилось у Джеймса после встречи с "Каллисто". И у меня, кажется, тоже...

Это было чистейшей правдой. Я точно знал, что проклятой метки не было у меня с рождения. Да, именно метки, потому что я больше не сомневался, что Лео Грант выбрал меня для цели, мне не ведомой и от того кажущейся мне особенно ужасной.

Той ночью он вновь заговорил со мной, о сне, но теперь я узнал его голос:

— ... ты мой. Разве ты не чувствуешь этого? Как кровь при моем приближении начинает бежать в обратном направлении, прочь от сердца? Расщепляется, становится водой...

— Чего ты хочешь, черт подери?! — мысленно воскликнул я, не размыкая губ, но при этом словно со стороны слыша свой истеричный крик.

— Я хочу получить тебя. Мы две части одного целого. Ты и я, навеки. На тебе моя метка, Джон, и тебе не убежать, как ни старайся. Все дороги ведут ко мне.

— Но я не понимаю!

— Ты поймешь. Позже...

Я проснулся в липком холодном поту и не сразу понял, где нахожусь. Сквозь открытое окно проникал промозглый ночной воздух. Вдалеке, на пустоши, тоскливо выла собака.

С тех пор и днем и ночью меня преследовал этот тихий, но проникающий даже сквозь шум майской грозы голос. Я ничего не говорил матушке, боясь еще сильнее расстроить ее — она и без того редко выходила из своей комнаты и была на редкость равнодушна ко всему, что е окружало. Мне приходилось искать утешения в объятиях невесты, однако ее предложение занять одну спальню я решительным образом отклонил. Как бы тяжело и беспросветно ни было мое положение, я не желал подвергать Агату испытанию косыми взглядами и немыми упреками. Даже статус вдовы не давал ей право поступаться общественной моралью. И пусть она упорно стояла на своем, ночные кошмары я встречал в одиночестве.

На четвертую ночь мучений произошло нечто, что чуть приоткрыло для меня завесу тайны.

Я проснулся позже обычного и, хоть и проспал всю ночь, чувствовал себя неимоверно уставшим. Никто не спешил подниматься и звать меня к завтраку, так что я не стал особо торопиться, а посвятил время скрупулёзному анализу того, что открылось мне в очередном полночном видении. Я ни секунды не сомневался в его правдивости, несмотря на кажущуюся фантастичность существования самого факта так называемых вещих снов. Уверен, заяви я об этом во всеуслышание, и знакомства с психиатрической лечебницей мне не избежать. Однако я знаю как минимум одного человека, кто не только способен терпеливо выслушать меня, но и поверить услышанному.

Агату я нашел в библиотеке. Она задумчиво листала толстую книгу, но по отсутствующему взгляду голубых глаз не трудно было догадаться, что содержание сего фолианта не доходило до ее сознания.

— Доброе утро! — нарочито громко поздоровался я. Агата дернулась в испуге, так что мне немедленно стало стыдно за свою глупую выходку. Нервы у всех нас были на пределе, и не стоило столь бесцеремонно нарушать тот хрупкий покой, что царил в стенах маленькой уютной библиотеки. Когда Агата повернул ко мне лицо, я с болью в сердце заметил темные круги вокруг ее глаз, покрасневших не то от слез, не то от бессонницы.

— Что ты читаешь? — я подошел ближе, но моя возлюбленная проворно захлопнула книгу и убрала в ящик стола.

— Ничего. Ничего такого, — она вымученно улыбнулась и протянула ко мне руки, — Обними меня, мне так грустно...

Время замедлило бег, словно милосердно давая нам шанс просто побыть рядом, не размыкая нежных объятий и не говоря ни слова. Но вот скрипнула половица в коридоре, и мы отпрянули в стороны, как застигнутые врасплох любовники. Шаги за стеной стихли, но волшебный миг был утерян, я решился поведать свой сон, повествующий о реальном событии из жизни моей семьи.