Сыщик и канарейка

Первую версию Виктор сразу отмел: в жизни таких совпадений не бывает. От второй пришлось отказаться, когда обнаружился труп.

Тело, мертвыми глазами уставившееся в потолок, нашлось на полу жилой комнаты. Молодой бык лежал навзничь, но даже в такой позе его рост и сложение поражали.

— Что ж, теперь мы хотя бы знаем, к кому из двоих шли, — философски заметил Виктор и наклонился к трупу. На первый взгляд никаких видимых повреждений заметно не было. — Я бы сказал, что мы опоздали на час-другой. Брэм, сходи-ка к привратнику. Вызови оттуда доктора Ретта и... Кто сегодня дежурит из судебных экспертов?

— Лой, сэр. Будет выполнено.

— Спроси там заодно, кто сегодня вечером заходил в дом. Не только сюда, но и в другие квартиры.

— Так точно, сэр.

Виктор поднялся с корточек и вышел вслед за Шоном. Со вздохом прислонился к стене в коридоре. До приезда экспертов в апартаментах ничего нельзя трогать, а ноги после долгого дня гудели от усталости.

— Я покараулю пока тут. А ты, — от него не укрылось, как Брэм побледнел при виде трупа, — можешь подождать их внизу.

Виктор с тоской подумал о свободных стульях в каморке привратника. Притащить один из них наверх, что ли? Впрочем, при мысли о лестнице идея умерла сама собой.

К его удивлению, Шон быстро вернулся. "Молодец", — с теплотой подумал Виктор, вспоминая как сам давным-давно перебарывал страх мертвецов. Какая-то мысль, связанная с этими воспоминаниями, забрезжила на краю сознания...

— Доктор Ретт был дома, поэтому скоро прибудет. Лой уже выехал, — доложил Брэм.

Виктор кивнул и устало запрокинул голову. Что же это было — еще из того времени, когда сам он служил сержантом под началом детектива Гардинера...

— Вспомнил, — сообщил Виктор потолку. — Я вспомнил, где его видел. Брин Толлерс, из местных. Один раз попался на разбое, до этого проходил подозреваемым по той же статье. Не знал, что он вернулся в город, — он прикрыл глаза. — Что насчет посетителей?

— Я собрал описания, насколько привратник смог их вспомнить. Сэр, — в голосе Брэма звучало сочувствие, — вы в порядке?

Не совсем. Диета из бессонницы и случайных плюшек никому не шла на пользу. И Лидии больше не было, чтобы приказать ему прекращать маяться дурью и пойти домой.

— Что со мной будет? — пробормотал Виктор, давно научившийся засыпать в любом месте и в любом положении. — Главное, разбуди, когда они приедут.

Команда Лоя прибыла первой и споро принялась за дело. Вскоре все поверхности были в графитовом дактилоскопическом порошке, а в воздухе пахло фотографической вспышкой. Доктор Ретт, младший патолог полицейского управления, мужчина с пегими волосами и крысиными чертами лица, появился немногим позже, привнося в помещение атмосферу недовольства.

— Можете мне дать что-нибудь, Ретт? — спросил Виктор у склонившегося над телом патолога.

— Я что, нанимался прорицателем? — тот метнул на него хмурый взгляд. — Приходите послезавтра, получите заключение.

— Почему так долго? Насколько я знаю, у вас нет сейчас тел в очереди на вскрытие.

— Зато у меня есть вторая работа. И первая половина дня у меня занята приемом. Так и быть, — пошел на уступку Ретт, — можете подойти завтра к вечеру, выпишу вам предварительное заключение.

Виктор покачал головой.

— Все еще слишком медленно.

— С каких пор мертвецам есть куда спешить? — ворчливо поинтересовался патолог и кивнул санитарам. — В любом случае, раньше вы от меня ничего не добьетесь. Можете увозить.

Добьется. Не от Ретта, но...

— Стоять! — скомандовал Виктор. Носилки с телом замерли на полпути из комнаты.

— Что дальше, детектив? — сухо поинтересовался полицейский патолог. — Оставите тело здесь, пока я не соглашусь препарировать его прямо сейчас?

— Ни в коем случае, — заверил его Виктор. — Увозите! — разрешил он носильщикам. — Только не в морг. Кто-нибудь из вас знает, как проехать к университету?

ГЛАВА 11

ДОКТОР

— В последнее время вы ведете увлекательную жизнь, — заметил Мортимер, накладывая гипсовую повязку на мою руку. — Вступили в какой-нибудь клуб? Бокс? Сават? Спортивная борьба?

Если мой коллега и удивился тому, как я ввалился в его кабинет, прижимая к груди сломанное запястье, он держал это при себе. Только спросил, чем может помочь, раздобыл порошок и горячую воду и приступил к гипсованию.

— Сават? — невольно заинтересовался я. — Им увлекаются в Гетценбурге?

— Почему нет? У нас все-таки не самая глухая провинция, — Максим осторожно пригладил последний слой бинта и оставил его высыхать. — Молодые аристократы едут в Арнуаль на саббатикал, многие предпочитают там отдыхать... Естественно, привозят оттуда модные веяния. Так я угадал?

— Нет, — я с улыбкой покачал головой, — не занимался им еще с армии. А это... — придумывая правдоподобное объяснение, я вспомнил первую стычку с Быками. — Это был скорее каном.

— Должно быть, он стал гораздо опаснее с тех пор, как я в последний раз смотрел правила, — пробормотал Максим. — Но не буду больше спрашивать, если вы не желаете.

Я был ему за это признателен.

— Как прошла ваша встреча с полицией? — полюбопытствовал я.

Молодой танатолог пробурчал себе что-то под нос.

— Честно говоря, я так и не понял, что хотел от меня тот куп, — признался он. — Продержал меня три часа в приемной, а потом безо всяких вопросов отпустил. Кстати, он сейчас здесь.

— Кто? — переспросил я.

— Куп. Видел его только что в коридоре, по-моему, он направлялся к Фитцерею. Эй! — вскочил он вслед за мной. — Подождите! — Максим проверил повязку и нахмурился. — Должна выдержать... Давайте, я вам помогу.

Просунув руку в бандаж, я поспешил в кабинет профессора.

Я нашел их с Эйзенхартом в танатологической лаборатории в подвале. Стоя перед накрытым простыней телом детектив и профессор увлеченно беседовали. Эйзенхарт обернулся на скрип открывающейся двери и остановил взгляд на моем гипсе.

— Альтманн, Мортимер, проходите, — неожиданно доброжелательно поприветствовал нас профессор Фитцерей. — Мы с вашим кузеном, Альтманн, как раз обсуждали перспективы сотрудничества между нашей кафедрой и полицией.

— Кузеном? — шепотом повторил Максим.

Я пожал плечами и внимательнее посмотрел на профессора, с энтузиазмом вещавшего что-то об обществе, наконец оценившем танатологию. Проблема с Эйзенхартом заключалась в том, что кроме умения наступать на чужие мозоли он обладал обаянием. Мне доводилось наблюдать, как, привлеченные его легкой приветливой манерой, люди и не замечали, что попали в ловушку и не могли ему отказать. Сейчас его очередной жертвой стал мой начальник. Хотел бы я знать, что он ему пообещал...

— Разумеется, подробности еще будут обговариваться, но от лица кафедры я позволил себе предложить нашу помощь уже сейчас...

— Быстро он сменил лейтмотив, — тихо прокомментировал Максим.

Я кивнул. Для человека, после прошлого визита Эйзенхарта в университет визжавшего о недопустимости идти на поводу у полиции и прерогативе науки над интересами властей, профессор Фитцерей удивительно скоро пересмотрел свои суждения.

Впрочем, как выяснилось, работа с полицией должна была дать кафедре танатологии больше материала для практических опытов. Теперь стало ясно, почему Фитцерей воодушевился: он давно сбросил всю остальную работу на ассистентов в лице нас с Мортимером и появлялся на службе только ради экспериментов по ресуррекции, ворча по поводу квоты и суеверных плебеев, не желавших завещать себя науке.

Не переставая болтать, профессор откинул простыню с тела, и я едва подавил желание дотронуться до синяков на шее. На лабораторном столе лежал человек, оставивший их вчера. Лежало, поправил я себя. Тело. Потому что бык был совершенно однозначно мертв.

И Эйзенхарт привез его сюда. Вместо того, чтобы отправить в полицейский морг.

Это не могло быть совпадением.

Найдя момент, пока Максим подготавливал труп (меня из-за гипса от процедуры пришлось освободить), а профессор отошел в сторону, я приблизился к Виктору.

— Что вы здесь делаете? — понизив голос, поинтересовался я.

— Свою работу: расследую убийство. Что с вашей рукой?

— Споткнулся на лестнице, — озвучил я первую пришедшую на ум ложь, не желая заострять на своей травме внимание.

— В самом деле? — Виктор окинул меня внимательным взглядом. Высокий воротник сорочки должен был скрыть от него следы на шее, и все же мне показалось, будто он что-то заметил. — Знаете, от кого я обычно слышу такие ответы? От жертв домашнего насилия. Но, полагаю, это уже не ваш вариант. Так что с вами случилось, Роберт?

От необходимости отвечать меня спас Мортимер, возвестивший, что все готово.

За экспериментом я наблюдал с отстраненным интересом. С одной стороны, мне еще не доводилось присутствовать при ресуррекции человека, умершего от чужого дара. С другой... Части меня было любопытно, какой будет реакция Эйзенхарта, если мертвец ответит на его вопросы. Однако все обошлось. Должно быть, сегодня духи оказались на моей стороне. Не было ни судорог, ни вызывающих отвращение гримас смерти. Лежавшее на столе тело осталось безучастно к нашим стараниям.

— Больше ничего нельзя сделать? — спросил Эйзенхарт, глядя на то, что недавно было человеком.

Профессор забеспокоился. Неудивительно: если полицейский разочаруется в пользе ресуррекции, плакали его планы на повышение квоты.

— Наука здесь бессильна, но... — на этих его словах Эйзенхарт напрягся. Как и я, но по другой причине. — Насколько это для вас важно, детектив?

Виктор задумался.

— Очень, — произнес он после некоторых размышлений. — Не могу сказать, что это вопрос жизни и смерти, но это действительно важно.

— В таком случае я мог бы вернуть его в последний момент жизни, — предложил профессор Фитцерей. — Он не ответит на ваши вопросы. Он вообще не будет знать, что вы здесь. Но вы сможете выяснить, что произошло с ним в последние секунды. Разумеется, я не уверен, насколько это может вам помочь...

Я удивленно поднял брови. В обществе старались не афишировать свой дар, если только он не был совершенно безобиден — и, как следствие, бесполезен. Мне было известно о даре профессора потому, что я с ним работал. Максим знал, потому что родился таким же. Что касается остальных знакомых профессора Фитцерея, то я сильно сомневался, что тот кому-то рассказал. Люди с подобным даром редко открывались другим. Легче было признаться в том, что родился вороном. Возможно, это встретило бы даже меньше осуждения. Должно быть, профессору очень нужны были эти трупы, если он предложил свои услуги.

Профессор Фитцерей родился дроздом, и, будь его дар сильнее, его забрали бы на воспитание в храм, как поступают с теми, кто способен воскрешать умерших не своей смертью. Но его дар оказался слишком слаб. Он не мог возвращать людей к жизни, только поднимать их тела. Их души оставались в другом мире, переходя в наш лишь на краткий миг, пока они помнили собственную смерть. После этого они возвращались на ту сторону моста, оставляя пустую оболочку, подчиняющуюся воле дрозда. Я видел подобное в армии, и зрелище это нельзя было назвать приятным. Слово "нзамби" опять всплыло из глубин моей памяти вместе со сладким запахом гниения.

— Давайте попробуем, — согласился Эйзенхарт, не подозревавший, свидетелем насколько редкого для мирных земель события ему предстояло стать.

Танатолог положил ладонь на лоб погибшему и прикрыл глаза. Лежавшее на столе тело вздрогнуло и свернулось в клубок, словно испуганный ребенок.

— Больно, — прошептало то, что было быком в прошлой жизни. — Так больно... Так страшно...

Профессор отнял свою руку и отошел, позволяя нам увидеть происходящее.

Лицо быка сморщилось, будто тот собирался заплакать. Мертвые глаза невидяще уставились на нас.

— Почему так страшно? — спросил у нас труп.

Я мог объяснить, почему. За одну секунду после моего касания яд распространился от мышц горла к конечностям, лишив его возможности двигаться. Словно погребенный заживо, он не мог шелохнуть ни рукой, ни ногой, грузно оседая на пол. Наступил общий паралич. Дыхание остановилось. И только сознание продолжало работать, изо всех сил сигнализируя нехватку кислорода.

Физически бык не мог уже этого чувствовать, — и не чувствовал, — но дар профессора Фитцерея заставлял его переживать свою смерть заново. То, что было в реальности несколькими секундами, превратилось в минуты агонии.

Не желая больше это наблюдать, я вышел.

ГЛАВА 12

ДОКТОР

Полагаю, пришло время объясниться.

Когда я говорю, что мой отец был ядовитым человеком, я имею в виду не только его характер. Об этом не принято распространяться, но Северина-Змея не зря считают покровителем врачей и убийц. Пусть вторых меньше, чем первых, они есть. Гадюки. Кобры. И те, чье само прикосновение губительно для всего живого. Почему нет? Многие змеи ядовиты. Стоит ли удивляться тому, что змеи, носящие человеческое обличье, ядовиты вдвойне?

Мой отец, сэр Уильям Альтманн, был отмечен Змеем, но получил от него способность не к врачеванию, а к убийству. Как я уже упоминал, дары, что дают нам духи, различаются по силе: чей-то дар может быть продолжением его инклинации, как нечеловеческая сила у быков. Иные люди обладают даром, возносящим их на уровень богов, почитаемых ортодоксалами Эллии. Мой отец был из последних. По слухам, ему было достаточно опустить ладонь в реку, чтобы отравить деревню, расположившуюся ниже по течению. Не знаю, так ли это. Отец никогда не распространялся об армейской службе, а доступ к его делу не дали даже мне. Но какая-то доля правды в слухах о нем определенно была.

Разумеется, в это сложно поверить: смерть от касания, универсальный токсин, от которого нет противоядия и который не оставляет следов... Я бы сам отбросил это как дурную выдумку из дешевого детектива, если бы не два факта. Первым было то, что после пожара, в котором погибли мои родители, часть Марчестерской пустоши, принадлежавшая отцу, стала пустошью в прямом смысле этого слова. Предсмертная ярость змея выжгла все живое на мили вокруг, и пройдет еще немало лет, прежде чем там вновь зацветет вереск. Вторым фактом было то, что его дар передался по наследству мне. С самого рождения я знал, что смерть станет моим вечным попутчиком. И всегда понимал, каким будет мое будущее.

Вплоть до того дня, когда на моем столе оказалось тело с зашитой в нем арнуальской бомбой...

Я едва успел выкурить сигарету, прежде чем пришел Эйзенхарт.

— Пообещайте мне, что, когда я умру, вы не дадите танатологам ставить на мне опыты, — Виктор без предупреждения влетел в кабинет, отнял у меня портсигар и уселся прямо на стол.

— Верните, — велел я. — Дар профессора произвел на вас такое подавляющее впечатление?

Виктор взглянул на меня с отвращением.

— Это еще ладно. Но теперь ваши коллеги заставили его передвигать столы в лаборатории.

Я закурил вторую сигарету.

— Что ж, это практично. Там давно пора устроить перестановку, а он сильнее нас троих вместе взятых. Не переживайте, он уже ничего не чувствует, — добавил я, заметив выражение лица детектива. — Осталось только тело.