Хотя о чём это я? Для основной массы общества всё так и есть, у них нет средств на частое посещение балов. О, блин! Надо же, как выразился. Это я что, совсем одворянился? Или, точнее, овеликосветился? Обществом считаю лишь крохотную часть населения страны? Вот ведь что великокняжеское общение с нормальным человеком делает! Девяносто восемь процентов жителей империи о балах и не мечтают, а я на них скучаю. Да, Сашок, похоже, ты стал слишком много кушать. В смысле зажрался.

— Алекс, ты обещал новый анекдот про охоту рассказать, — отвлёк меня от размышлений о жизни Никола.

— Да, точно. Не совсем про охоту, но, в общем, слушайте. Заблудился как-то мужик в лесу, встал и кричит на всю округу: "Э-ге-гей, кто-нибудь, услышьте!" Тут к нему медведь выходит и спрашивает человеческим голосом: "Ты чего орёшь, мужик?" А тот от неожиданности растерялся и отвечает: "Заблудился я. Думал, услышит кто." На что ему медведь говорит: "Ну я услышал, легче стало?"

Смех моих собеседников звучал недолго, его прервал неожиданный вопрос баронессы Кошелевой, подошедшей незаметно:

— У вас все шутки об охоте?

Вот чёрт! Я и приход кисы умудрился проворонить. Впрочем, судя по удивлению, промелькнувшему на лицах собеседников, не я один.

— Здравствуйте, господа.

Мы в ответ, конечно, поприветствовали баронессу, но она на наши приветствия обратила мало внимания. Скорее всего, киса подошла не просто так, а с определённой целью: на меня наехать.

— Александр, вы не так давно высказали неумную шутку об охоте с махоркой, и некоторые господа решили вашу шутку поддержать, обманывая глупостями доверчивых девушек.

— А-а...

— И не смейте отрицать свою причастность к этому. Вы знаете, что сочинил позавчера один гусар, подражая вам?

Кажется, мой ответ на вопрос не требовался, и я благоразумно промолчал, но вклинился Никола:

— А что он сочинил?

— То, как отбивался от стаи волков. Да, господа, он, видите ли, всю ночь стрелял из ружья. — Окинув строгим взглядом наши недоумённые физиономии, киса пояснила: — Он согнул ствол, и пули из его ружья якобы стали летать по кругу. Этим "находчивый" гусар и воспользовался: стрельнёт разок и, пока пуля вокруг него летает, отгоняя волков, заряжает ружьё по новой.

Никола с поручиком после слов баронессы синхронно усмехнулись и почему-то посмотрели на меня. Да не, ребята, нечего на меня смотреть, я такую хрень и по пьяни-то не смог бы выдумать, а уж говорить о ней женщинам и подавно. Жестами я попытался дать понять, что к данному творчеству никакого касательства не имею, но и Никола, и поручик продолжали смотреть на меня с явным сомнением.

— Александр, вы хоть осознаёте, что этот ваш поступок низок?

— Простите, с каких пор невинные шутки стали низостью? — попытался возразить я кисе, но её было не унять.

— Вы что, не понимаете? Это наглость, Александр! Нет, воспользоваться женской доверчивостью — это, пожалуй, даже сверхнаглость.

— По-моему, сверхнаглость — это несколько другое.

— Неужели? И как же вы себе представляете сверхнаглость?

От такого вопроса я несколько растерялся и, не придумав ничего оригинального, брякнул шутку своего детства:

— Ну, например, бежать навстречу идущему паровозу и кричать "Задавлю!".

Киса пару секунд с укором меня рассматривала, интенсивно помахивая веером, потом резко его сложила и поклонилась князю:

— Всего хорошего, ваше высочество.

Со мной и с поручиком не попрощалась. Чёрт, похоже, я откровенно ступил и пал в глазах кисы ниже плинтуса.

Наша тройка не сговариваясь проводила уходящую баронессу взглядами, и Никола задумчиво сказал:

— Знаешь, Алекс, я могу тебе подсказать ещё один вариант сверхнаглости.

— Да? И какой?

— Приглашать взбешённую баронессу на танец.

"Ой, как же я так оплошал-то?" — пронеслась в голове мысль. А поручик, вторя князю, ещё и добавил:

— Алекс, ты ей хотя бы песню какую-нибудь новую посвяти, а то ведь совсем тебя доконает...

Слова "вздорная баба" в конце фразы поручика остались недосказанными. О-о... мать твою... Теперь и конногвардейцы о моём интересе к баронессе знать будут.

— Мне кажется, при общении с ней тебе раскованнее себя вести надо, лучше водки предварительно выпей.

Ха, что ещё мог посоветовать гвардейский поручик.

— Ну да, ну да. Мужество, честь и отвага — три признака алкогольного опьянения.

— Вот-вот!

Ребята поулыбались очередной моей шутке из прошлого-будущего, а мне при виде удаляющейся баронессы вспомнились слова Уильяма Шекспира, недавно прочитанные сестрёнкой на вечернем семейном застолье: "Мои глаза в тебя не влюблены, они твои пороки видят ясно. Но сердце ни одной твоей вины не видит и с глазами не согласно".

А песню баронессе мне всё-таки спеть довелось. Когда мы с Николой, устав от танцев, уединились в дальней комнате с бутылкой шампанского и гитарой, она к нам и присоединилась. Причём одна, без обычной для неё свиты поклонников. Я заметил, она иногда бросает ухаживающих за ней господ и присоединяется к другим компаниям. Поклонники расходятся, но стоит кисе освободиться, решив какие-то свои вопросы, и они опять собираются возле неё.

На этот раз баронессе понадобилось прояснить у великого князя пару моментов из дворцовой жизни, а узнав, что хотела, она обратила внимание и на меня:

— Что-то больно грустную мелодию вы, Александр, наигрываете. Где же ваше веселье?

Не успел я придумать, что ответить, как вклинился Никола:

— Александр сочиняет песню для вас, и, если вы не желаете слушать грустную, он может спеть и весёлую.

Нет, я точно убью этого балбеса.

— Если песня о любви, то я послушаю.

Вот, блин, и слова не сказал, а как дурак выгляжу. Эти двое меня когда-нибудь доконают. Но чего же спеть-то? Хм... ну разве что:

Сталь подчиняется покорно:

Её расплющивает молот,

Её из пламенного горна

Бросают в леденящий холод14...

14Романс Теодоро из кинофильма "Собака на сене", музыка Г. Гладкова, слова М. Донского (прим. автора).

Ох, с какой милой улыбкой киса песню слушает! Вероятно, очередную подколку для меня готовит.

Вот как моё пытают сердце:

Воспламеняют нежным взглядом,

Но стоит сердцу разгореться,

Надменным остужают хладом...

Только допев последний куплет, я понял, что песню выбрал неудачно. Киса может посчитать её скрытым объяснением в любви, причём очень похожим на жалобу. Что меня, такого из себя всего хорошего, не воспринимают серьёзно, а мои поэтические изыски остаются без должного ответа.

С последним отзвучавшим аккордом Никола наклонился к баронессе, сидевшей рядом, и вкрадчивым голосом произнёс:

— Мне кажется, Александр своей песней хочет извиниться перед вами за глупые шутки.

— О, нет! Я так не считаю. Для меня он мог бы придумать что-нибудь более изящное. Хотя это ему, может быть, уже и не дано. К сожалению, с тех пор как господин Путилов взял его в компаньоны, у Александра шутки пошли о паровозах, а песни — о выплавке железа. То есть о том, о чём даме слушать совершенно неинтересно.

— Зато и песни, и шутки у него все новые, в отличие от большинства.

— Что ж, тут вы, ваше высочество, возможно, правы. Думаете, стоит ему дать шанс на исправление?

— Безусловно, баронесса. Если вы пригласите его к себе на Масленице, я думаю, он споёт что-нибудь стоящее примирения и равное вашей красоте.

Ой, похоже, Никола возомнил себя дипломатом, ведущим важные переговоры. Ишь как старается, обеляя меня перед кисой. А вообще, с их стороны невежливо обсуждать человека в его присутствии, правила хорошего тона этого не приемлют, и будь на моём месте кто-нибудь другой, могла бы возникнуть напряжённость в отношениях. М-да... как понимаю, это ещё одна маленькая месть баронессы. Очень уж её глаза искрами веселья блещут.

Стоп, что-то мне это напоминает. А точно: если у женщины в глазах искорки, значит, тараканы в её голове что-то празднуют.

Так, с искорками в глазах и со словами "Надеюсь, новая песня будет на французском", она и вручила мне очередную свою визитку.

Глава 7

Вот и Масленица пришла. Буйная, весёлая, красочная и, как часто про неё говорят, широкая. И Ростовцев, и Вяземский уверены: Масленица — самый разудалый праздник в Петербурге, даже Рождество и Новый год с ней не сравнятся. Они нынче всё же скорее семейные праздники, а Масленица общественная. В ночь перед её началом было заметно, что вся столица замерла в предвкушении чего-то радостного, а с раннего утра появились вейки и звоном своих бубенчиков возвестили о начале празднеств.

Финское слово "вейкко" значит примерно "брат, браток, землячок". Петербуржцы финское слово немного переиначили, и теперь вейка — это финские сани, на козлах которых восседает пожилой финн с неизменной трубкой-носогрейкой во рту. Чаще всего встречаются вейки лёгкие, двухместные, но иногда финны и обычные сельские розвальни пригоняют. На таких можно целой компанией прокатиться. До конца Масленицы вейки будут разъезжать по городу наравне с обычными извозчиками — это у окрестных деревенских жителей разрешённый масленичный заработок, и многие горожане, несмотря на высокие цены, их услугами пользуются.

Говорят, финнов в Петербург из ближайших деревень ежегодно по несколько тысяч приезжает. Хотя финнами их сейчас редко называют, обычно именуют чухонцами. Местные ямщики таким конкурентам, естественно, не рады и с раздражением говорят: чухна понаехала. Ха, знакомое по прошлой жизни выражение. Ямщики снижают цены на проезд, но это слабо помогает — горожане хотят кататься на разукрашенных цветными ленточками и разнообразными бубенчиками вейках. Экзотика, чёрт возьми!

Наша дружная компания не избежала этого поветрия и в первый же день прокатилась парами: я с Машкой, Светлана с Вяземским, Софа с князем и Путилов с женой. "Рицать копеек — райний сэна!" — стандартная фраза "понаехавших", но Вяземский считает, не все из них плохо говорят по-русски, просто на Масленицу у них так заведено, коверканье русской речи создаёт особый колорит для петербуржцев.

Мы проехались по Невскому и Старо-Невскому проспектам, спустились на лёд Невы и по нему помчались к Зимнему дворцу. Лихо полетели — двухместные вейки лёгкие, это вам не русские сани. Мы даже посоревновались, кто быстрее домчится до Зимнего. Разумеется, победила наша с сестрёнкой вейка: и веса в нас меньше, и бесшабашность зашкаливает. Всю дорогу подгоняли возницу; другие так рисковать не стали, слишком уж болтает финские сани от конского галопа, того и гляди вылетишь во время скачки куда-нибудь в сугроб.

Дальше наша компания в поисках развлечений направилась на Адмиралтейскую площадь. Опять там всё застроено балаганами, качелями, каруселями и катальными горками. Опять людское море шумит на разные голоса, играют музыканты, кричат зазывалы, тут же средь прогуливающихся зрителей выступают акробаты и жонглёры, — короче, бедлам ещё тот.

Народа полно, хватает и простого люда, и приличной публики. Особо знатные или очень богатые предпочитают в общую толпу не соваться и ездят вокруг площади в санях и каретах, рассматривая людской круговорот со стороны; народ же, в свою очередь, дивится на них.

Мы вступили в эту праздничную толпу, и балаганное развлекалово понеслось своим чередом. Впрочем, от рождественского оно мало чем отличалось.

На следующий день с утра мы с Машулей съездили на Путиловский завод и полдня веселились там с красноярцами, как раз и девчонки-косметологи из города приехали, и ребята с завода "Аркадия" подтянулись. В общем, все сибиряки вместе собрались, и порезвились мы в результате знатно. Даже ностальгия по Красноярску сердце кольнула. Вот вроде недавно в Питере, а как будто в душе кто-то за тонкую ниточку потянул, напоминая о покинутых, но ставших уже такими родными краях. Но... ничего. Не так много времени пройдёт, как мы опять в Сибирь покатим.

Гришка Суриков отчитался о пребывании красноярцев в Питере в первый день Масленицы. Мы заранее составили график посещения красноярцами столицы, пусть посмотрят, что из себя представляет праздничный Петербург. Они будут выбираться в город группами по тридцать-сорок человек, под присмотром бизонов и казаков. Для этого бизоны переделали сани из прибывшего каравана, и теперь у наших работников есть нормальные средства передвижения по городу и ближайшей округе. Не на извозчиках же людям ездить.

Судя по Гришкиной физиономии, не обошлось без инцидентов.

— Что, успели подраться?

— Не совсем, Александр Владимирович.

— Это как? Вы били, вас — нет?

Гришка улыбнулся и кивнул:

— Глафира отличилась.

Глафира — это жена одного из наших литейщиков, Федота Дорохова, прошлой осенью перебравшегося к нам в Красноярск с Нерченского завода. Федот — прекрасный литейщик, с Красноярском его ничего не связывало, поэтому я и взял его вместе с женой и ребёнком в Петербург. Тем более Глафира — тётка здоровая, силы неимоверной, работает наравне с мужем. Она мне напоминает Маланью, невестку деда Ходока, только грудь у неё поменьше Маланьиной. Муж её — признанный силач, но, поговаривают, она и его, если что, на место может поставить. Я сам видел, как она две подковы разом ломала, и не скажу, что это ей далось тяжело.

— Надеюсь, до полиции дело не дошло?

— Не-е, командир, нормально всё. Она всего раз руку приложила.

— К ней приставали?

— Нет. Один дурень Федота задирать стал, вот она и...

Ха! Зря мужик наезжать на её мужа начал, Глафира этого не любит. В Красноярске её таким образом никто злить не осмеливался. Она очень быстрая, когда злая, а скорость, помноженная на силу, — это страшно. С Глафирой даже опытный боец рискует не успеть применить все свои годами наработанные навыки.

— А потом?

— Да миром разошлись. Наши сразу подтянулись, и компания, что с этим дурнем гуляла, поспешила его увести.

— Ладно. Но постарайтесь, чтобы такого больше не случалось.

Вот, блин, не было печали! Не хватало мне ещё и частые конфликты с рабочими разруливать. Так, ставим себе галочку: при дальнейшем обучении охраны следует акцентировать внимание на предотвращении мелких конфликтов словесно, а не кулаками.

А на третий день Масленицы нашу графскую "семейку" опять пригласили на обед к великому князю Константину Николаевичу в Мраморный дворец. Что-то мы сюда зачастили, это уже наш второй совместный обед. Как бы завистников не заиметь на ровном месте. Палки в колёса от незнакомцев получать не слишком приятно; пока поймёшь, от кого идёт угроза, и сориентируешься, как реагировать, можно многое потерять. Мне, конечно, вряд ли чужое недружественное внимание достанется, а вот графу Ростовцеву перепасть может.

Радует, что Александра Иосифовна от забот Софьи Марковны заметно похорошела. Если сравнивать с нашей первой встречей, она будто помолодела лет на пять, а то и на все десять. Кожа нежнее смотрится, цвет её приятен глазу, а морщинки почти незаметны, и это не результат припудривания. Седины у неё тоже поубавилось, волосы стали гуще и сейчас выглядят как рыже-золотое облако, а голос стал менее хриплым и... более бархатистым, что ли.