Шикша

— Я тебе сейчас так закреплю, что мало не покажется, — вздохнул Колька сердито. — Пойми ты, мне не жалко. Вот я сейчас еще дам, а потом что, буду откачивать тебя от передозировки?

— Ну, пожалуйста, — заныла я, но Колька меня не слушал:

— Странно, обычно оводы на людей так сильно не нападают. Чем ты его соблазнила, а, Горелова?

— Куртку сняла и к озеру полезла, — предположила я.

— Ох, Горелова, Горелова, — вздохнул Колька, — у тебя полностью отсутствует инстинкт самосохранения, я смотрю. То мозги последние выбила, что личинок нахваталась. Боюсь даже подумать, чем ты захочешь меня удивить завтра...

— А что, кошек больше в лагере нету, так ты на людей переключилась, Горелова? — хохотнула Нина Васильевна, войдя в камералку. — Чем это вы тут занимаетесь?

— Нина Васильевна, уж вас это явно не касается, — едким тоном ответил ей Колька, сложил инструменты обратно в коробочку и демонстративно отвернулся, занявшись опять нарезанием марли.

— А с каких это пор фельдшер и лаборант решают, что касается специалистов, а что нет? Неужели, товарищи, у вас высшее образование появилось, и вы теперь мыслить умеете? — парировала Нина Васильевна с подковыркой. Настроение у неё было приподнятым.

Что ответил Колька, я уже не слышала, так как выскочила наружу. Я вспомнила, что с перепугу не поблагодарила Игната. Даже думать не хочется, что было бы, если бы он меня не заставил дуть табак из папирос. Теперь понятно, почему тот охотник не забрал у меня всю пачку, хоть ему и хотелось.

Я оббегала весь лагерь, но Игната уже не было.

— Дак он уток отдал мне, взял паёк и ушел. Даже щи ждать не стал. Завтра утром должен вернуться. — Сказала Аннушка, помешивая наваристые щи, — ещё минут десять и будет готово. Ты от рассвета на ногах и даже не завтракала, так что я тебе наложу, не дожидаясь остальных.

— Да почему... — начала я, но Аннушка меня перебила:

— Я сказала, поешь через десять минут, — отрезала она нелюбезным тоном. — Марш руки мыть. И сними уже с себя эту страхолюдину вонючую. Всю столовку мне сейчас своими вшами загадишь!

— Но Колька сказал, что в этой одежде нет вшей, — возразила я обиженно. Что-то сегодня Аннушка явно настроена ко мне недружелюбно. Но я не стала обострять отношения.

— Мало ли что сказал Колька! — рявкнула Аннушка и замахнулась на меня черпаком, — Марш я сказала! И чтобы как штык была тут через десять минут!

Причина такого поведения Аннушки стала ясна, когда я, умывшись, возвращалась от бани: мне повстречались наши мужики, которые как раз вернулись из короткой разведки.

— Что Горелова, кого сегодня повесила? — заржал Генка и остальные загоготали тоже.

— Что? — не поняла я и аж остановилась от неожиданности.

— Да нет, сегодня по графику поджигание палаток! — хохотнул Валерка, а я почувствовала, как кровь бросилась к моему лицу.

Наверное, всё совпало — и вчерашнее происшествие, и сегодняшний ранний подъем, тяжелый путь через тайгу, ужас от личинок, дикая многодневная усталость, — в общем от накатившей злости у меня аж в глазах потемнело и зашумело в ушах:

— Слушай, ты! — рявкнула я, — Рот свой поганый закрой! А то сейчас пойду и пожалуюсь Ивану Карловичу!

Стало тихо.

— Что? Пожалуешься, говоришь? Во-о-от значит, как. Так ты давай, иди пожалуйся, Горелова! — процедил Генка презрительно, — Доносчица!

— Пусть я лучше буду доносчицей, а травить меня всем коллективом не позволю! — злобно отрезала я, — впятером на одну накинулись! Чудо-богатыри! Орлы, блядь!

Я распалялась всё больше и больше, так они меня достали.

И тут от начальственного вагончика из-за двери показалась голова Дона Педро:

— Горелова! — крикнул он, — А зайди-ка сюда. Тебя Иван Карлович вызывает.

Я круто развернулась и пошла к вагончику, чувствуя на себе полные ненависти и презрения взгляды мужиков.

Возможно раньше я тут бывала. Но после того, как осознала себя заново на болоте, я здесь оказалась явно впервые. С интересом я скользнула взглядом по сторонам: на стене висела огромная карта местности, на которой булавками с бумажными флажками с номерками были отмечены какие-то точки. На длинном столе лежали ворохом бумаги, чертежи, стояли какие-то приборы. За вылинявшей ситцевой шторкой угадывались две койки — мужики у нас в лагере жили по двое в палатках, а Бармалей и Дон Педро — в этом вагончике, который служил им местом ночлега и штабом. У дальней стены был небольшой металлический сейф, из которого торчал ключ. На противоположной от карты стене был аккуратно прикреплен небольшой портрет Ленина, вырезанный из газеты.

— Проходи, — Бармалей отдёрнул шторку и выглянул. Он стоял на коленях перед небольшой буржуйкой и растапливал её.

Я подошла ближе.

— Хочу подсушить немного образцы, — кивнул Бармалей на раскрытые конверты из пергаментной бумаги с влажными образцами глины, где поблёскивали какие-то чёрные крупинки. — А то не доживут до обратной дороги.

Я промолчала. Бармалей пару раз сильно подул на дрова, затем удовлетворённо крякнул и подкинул поленце. Поднимаясь с колен, он неплотно прикрыл дверцу печки.

— Пусть воздух заходит, — пояснил он на мой удивлённый взгляд. — Дрова сыроваты.

Я не знала, что отвечать, поэтому опять промолчала. Бармалей посмотрел на меня, немного помялся, вздохнул и сказал:

— Зоя! Послезавтра будет самолёт. Мы уже вызвали. Полетишь в Кедровый со мной.

— Зачем? — выдавила я.

— Надо разбираться, Зоя, — тихо ответил Бармалей.

Глава 11

Аннушка к моему отъезду отнеслась неожиданно спокойно. Остальные же вздохнули с явным облегчением.

— Ты после Кедрового съездишь в город? — спросила Аннушка, после того, как я дословно передала ей весь разговор с Бармалеем.

Я пожала плечами.

— Ну хоть дня на два, — не унималась Аннушка, перетирая полотенцем стаканы, и её оба подбородка тряслись в такт, — мне письмо передать надо. Лично в руки. Адрес скажу потом. И заодно гостинец моим. Я соберу.

Я не могла внятно ответить ни "да" ни "нет", банально не представляла, что там, в Кедровом, будет и чем всё для меня закончится, поэтому согласилась взять только письмо, но Аннушка настояла и сунула-таки узелок с вяленным лосиным мясом и кедровыми шишками. Кстати для меня она тоже приготовила похожий узелок.

— Зачем это? — удивилась я, взвешивая на руке немалую такую тяжесть.

— А ты что, к своим не зайдешь разве? — удивилась уже Аннушка и в сердцах прижала руки к необъятной груди.

— К своим? — я аж подвисла.

Мда... даже не знаю, что и сказать... когда я пришла в себя на болоте, всё время до этой минуты я пыталась хоть как-то приспособиться к этой жизни, о которой я вообще ничего не знаю. Представьте — полностью стертая память. Полный абсолютный ноль. И я старательно выживала, приспосабливалась, пыталась отбиться от постоянных насмешек и обвинений. Кроме того, не хотелось выглядеть совсем уж дурой. Поэтому приходилось буквально на ходу учить все заново. Примерно, как потерявший ноги человек учится ходить на протезах. Так вот, я так погрузилась в этот процесс, что даже подумать не могла, что у меня кто-то может быть там, в городе. Как-то выпустила этот момент из головы...

— Ну да, ты тоже из города. Как и все мы, — ворвался в поток моих мыслей спокойный голос Аннушки.

— Расскажи обо мне, — попросила я, — есть ли у меня семья, дети, муж, родители? Как их зовут? А то нагряну и даже не узнаю их.

— Мне сложно хоть что-то тебе сказать, — пожала плечами Аннушка и вернулась к стаканам, — мы же с тобой из разных отделов и почти не пересекались по работе. Поэтому я знаю только, что твой муж бросил тебя. Вроде бы. Или ты его. Была там у вас какая-то история. Но не скажу точно. Так, слухи ходили, да и всё. А детей вроде как нет.

— А где я живу?

— Бармалей отдаст паспорт — посмотришь, там же прописка есть, — отмахнулась Аннушка и со звоном поставила последний чистый стакан на поднос.

— А как я в город поеду, если я под подозрением? — задала, пожалуй, главный вопрос я, — Да и Бармалей не отпустит.

— Скажешь, что швы снимать только в больнице надо, потому что рана на голове, — пожала плечами Аннушка, — чтобы осложнений не было

— А Колька...

— С Колькой я поговорю.

На этом разговор был закончен.

Три дня проскакали как один миг. Меня всё также сторонились. Да я уже и привыкать начала. Дон Педро дал мне работу — переписывать красивым почерком бумаги набело. И вот этим я и занималась, сидя в столовке (в камералке постоянно копошилась Нина Васильевна и пересекаться с ней лишний раз не хотелось).

Был последний день моего пребывания в лагере. Я закончила работу, вышла из столовки и задумалась, что делать: мы должны были улететь после обеда, и времени оставалось достаточно много. Рюкзак с основными вещами я собрала ещё до завтрака.

Из камералки показалась Нина Васильевна. Увидев меня, она прошипела в мою сторону какую-то очередную едкую гадость и мужики, которые устроили перекур возле мешков с рудой для отправки "на землю", рассмеялись, бесцеремонно поглядывая на меня. Стало так неприятно.

Как же они меня достали, твари!

Хотя это мягко сказано. В общем, я психанула.

Суки!

Я присела на поваленное бревно, которое служило скамеечкой, и задумалась, глядя на облака.

— Пейзажами любуешься? — весело хмыкнул проходящий мимо Колька.

— Да нет, план мести лелею, — мрачно пошутила я и сама аж вздрогнула. В этот момент в голову пришла интересная мысль.

Я встала и осмотрелась: все были заняты своими делами и на меня никто особо внимания не обращал. Вот и чудненько. Бочком, бочком, я прошла в хозку. Среди кучи продуктов заветная банка отыскалась быстро (ведь все продукты там раскладывала я). Схватив жестянку, я сунула ее в карман и поспешила обратно.

Слева от обрыва был "грязный" закуток, рядом с ямой, в которую выбрасывали помои, мусор и прочие бытовые отходы. Несло оттуда отнюдь не фиалками, поэтому сюда старались ходить лишь по крайней надобности. У края ямы я вскрыла банку. Морская капуста. Моя ж ты прелесть! Витаминная. Содержит йод и прочие полезные микроэлементы. В общем, я схватила полную горсть склизких водорослей, а банку сразу выбросила, чтобы сто раз не ходить и не палиться, если вдруг засекут (капусту-то можно незаметно выбросить в траву и не придерёшься, а если поймают с банкой — тогда и не выкрутишься).

Выглянула в лагерь — пусто. Тихонько прокралась к палатке Нины Васильевны. Осторожненько подняла полог и понатыкала куски морской капусты под люльку палатки, под тент, между каркасом и тентом, в стыки клапанов, и во все остальные возможные места. Сегодня-завтра будет еще кое-как, а вот дня через два в палатке станет не продохнуть. И тогда пусть ищет причину. За это время как раз морская капуста подсохнет и от примятой травы, на которой стоит палатка, будет неотличима.

Пока всё выяснится — я уже давно буду в Кедровом.

Здесь стоит отметить, что поиски Уткина продолжались до сих пор. Мы регулярно наблюдали в небе самолётики, которые носились туда-сюда над тайгой. Бармалей говорил, что были отправлены два больших отряда на поиски, и четыре группы из местных охотников, но безрезультатно. Нас в поисковые группы не включали, так как количество людей и так сильно уменьшилось, а план экспедиции выполнять надо. Наши мужики, поначалу, возмущались, спорили, порывались сами идти искать Уткина, но Бармалей категорически запретил: срыв экспедиции "наверху" не простят. Поэтому всю информацию мы узнавали от Дона Педро, которому раз в день по рации передавали последние новости.

Обратно эти поисковые самолётики летели, груженные всякой всячиной с охотничьих факторий, рыбацких гуртов и оленеводческих стойбищ. Заодно перевозили местных в Кедровый. И вот с экипажем одного из таких бортов Бармалей и договорился, что нас заберут вместе с грузом особо ценных образцов руды.

И вот я лечу в Кедровый. Наш самолётик был меленьким, хлипким, и постоянно проваливался во все воздушные ямы на пути, поэтому я чувствовала себя примерно, как одинокий носок, которого болтает в стиральной машинке. Но ничего, выдержала.

Наконец, мы приземлились. Поселковый аэропорт представлял собой единственную взлётную полосу, состоящую сплошь из песка.

Здесь следует отметить, что песок в Кедровом был везде: ветер гонял взвесь мелкой песчаной пыли и периодически швырял то в лицо, то за шиворот, скрипел на зубах. Я чувствовала себя словно на пляжах Шри-Ланки. Не понимаю, почему вылезла такая ассоциация, но тем не менее. У меня ещё и сапог не было, я так и летела — в тапочках. И песок моментально набился в мои тапки, попал в носки, так что я действительно шла, как по пляжу.

Кедровый был бетонно-серым и поначалу произвёл на меня удручающее впечатление. Вокруг него, на контрасте, сплошной зелёной стеной простиралась тайга, сам же рабочий посёлок был сравнительно молодым, и состоял из новых бетонных коробок, которые выполняли роль жилых двухэтажных зданий и больших ангаров. Плюс — было ещё много-много хаотично разбросанных группами безликих деревянных, потемневших от дождей, вагончиков и балков. Отдельным пятном, ближе к реке, обосновалась пара аутентичных бревенчатых изб — остатки былой заимки, или хутора.

В одну из таких бочек меня и заселили. Но не сразу.

— Анфиса, принимай гостей! — сказал Бармалей, когда мы подошли к группе вагончиков.

— Иван Карлович, здорова, дорогой, — из-за сбитой на скорую руку сараюшки показалась тощая, как жердь, старуха с крепкими, словно грабли, большими руками. Тёмный шерстяной платок её сбился на лоб, оттуда поблескивали цепкие глазки. — Тебя приму, с удовольствием приму, а вот девку вашу мне нынче некуда селить. Уж извиняй.

— Как так-то? — опешил Бармалей.

— Все вагончики заняты, две бригады строителей приехали, уже неделю ждут переброски в Круглое.

— И что же ее на улице бросать? — растерялся Бармалей, — ну, придумай что-нибудь...

— Да уж, приду-у-умай! — передразнила Анфиса, — а когда я тебя в прошлый раз попросила привезти мне семян из города, ты мне что на это сказал?

— Давай старое не поминать, Анфиса, — попытался выкрутиться из ситуации Бармалей.

Но Анфиса явно оседлала любимую тему и так просто сдаваться не собиралась. В результате сложных переговоров и взаимных упрёков, меня таки поселили. Правда не рядом с вагончиком, где жил Бармалей, а далеко, аж на окраине.

В Кедровом была своя метеостанция. И вот на её территории стоял балок. Он был предназначен для проживания сотрудников геологических или других изыскательных экспедиций проездом, командировочных и прочей публики, связанной с Главуправлением. На моё счастье, нынче этот балок пустовал и меня туда заселили.

Внутри оказалось относительно чисто и даже почти уютно: небольшая прихожка, где можно было оставить сапоги и робу, дальше — узкая комнатушка, в которой были двухэтажные нары по бокам, между ними — небольшой стол, в углу — пару полок и вбитые в стенку гвозди, вместо вешалок для одежды. Узкое оконце было прикрыто ситцевыми занавесочками неожиданно веселенькой оранжевой расцветки.