Я.Р.В: Благородные люди

Он сделал глоток вина, и улыбка его стала шире. Наши сеансы вообще положительно сказывались на хозяине особняка. Правда, он не любил делиться со мной их результатами. Об эффективности моих энергетических вливаний я судил, опираясь на собственные ощущения и интуицию.

— Я не знаю и не уверен, но ему не становится лучше. А вам?

— Становится, — одобрительно кивнул Аркадий и пригубил ещё вина. — Мне кажется, твоя проблема в том, что ты недостаточно опытен. Много людей до этого момента прошли через твои руки?

Мне нечем было порадовать Урицкого. Он рассмеялся, услышав о любимой крысе. Громко и заразительно.

— Подумай, готов ли ты развить свой дар по-настоящему, Роман?

Улыбка Аркадия приобрела хитрый прищур. Он поднял правую руку, и я с удивлением увидел, как он разминал пальцы эспандером. Обычным резиновым бубликом. Я не придал этому особого значения

— А если и готов, то как? Кого мне тут лечить, кроме своего бедного друга и вас?

Урицкий засмеялся пуще прежнего. Я серьезно задумался о состоянии его психологического здоровья, но понял, почему хозяин дома так рад. Он просто был счастлив.

— Ты видишь это? — Аркадий несколько раз сжал эспандер прямо перед моим лицом.

Он работал с бубликом с явным усилием, на самой грани, но не выдавал свое напряжение и продолжал улыбаться.

— И что? — я уже ничего не понимал.

— А то, мой юный друг, что неделю назад я не мог сжать его ни разу!

Я хотел удивится, обомлеть, но почему-то не нашел для этого причин. Наверное, я уже привыкал к получению результатов, и пара занятий с эспандером меня не впечатлили. Вот если бы сейчас Урицкий использовал правую руку так же активно, как и левую, меня бы это удивило. Наверное.

— Так что скажешь о расширении списка своих пациентов?

Урицкий так и не дождался от меня ответа, он радостно и с наслаждением жевал кусочек мяса.

— Я не знаю, есть кто на примете? — мне не особо нравилась эта идея, но любопытство несомненно взяло верх.

— Конечно! Только сначала ты должен подкрепиться, восстановить силы. Ешь мои скромные дары. Если хочешь, я могу налить вина и тебе? Чудеса, которые ты творишь, Роман, надо непременно отметить!

Я молча покачал головой. А ведь не мог и представить, кого Аркадий имел ввиду, пока сам не столкнулся с ним. Это произошло на следующий день. Василий как обычно привел меня к Урицкому, но в этот раз вошёл в обеденную и встал у двери. Мы оторвали Аркадия от изучения какого-то пергамента. Он поднял голову и почтительно кивнул. Стол был не накрыт, и когда Василий сел на стул рядом с хозяином особняка, я догадался, что ужина сегодня не будет. По моей спине прошёлся холодок, и я невольно попятился.

— Я знал, что ты так отреагируешь на мою просьбу, но, Роман, выслушай меня, — Урицкий был сама серьёзность, но я не хотел его слушать.

Василий отстраненно смотрел в пространство перед собой. Злой, но послушный пёс, как сказал бы Хворостов.

— Я понимаю твое негодование, твою злость. Но посмотри на ситуацию с другой стороны.

— Он стрелял в моего друга! — я процедил слова сквозь зубы. — Нет!

— Роман, послушай меня! — Урицкий был непреклонен и словно не услышал меня. — У тебя уникальный шанс развить свой талант! Неважно, как, не имеет значения, на ком! Забудь о личной неприязни! Помоги человеку!

— Нет! Он не человек! Я готов помогать вам, но этому...

Ни один мускул не дрогнул на лице цепного пса Урицкого. Ни злости, ни тоски во взгляде, только безразличие и отрешённость.

— Роман, сядь! Сядь, пожалуйста. Хорошо. Я призываю тебя отбросить все личное. Дело, которым ты занимаешься, не терпит подобных отступлений. В конце концов, ты сказал, что будешь помогать мне, а это моя просьба! Ты просил, чтобы я больше не включал машину, я её не включаю! Я позволил тебе лечить друга и не мешаю этому. Пойди и ты мне навстречу. Посмотри моего друга!

Слово "друг" было произнесено с особым нажимом. Никогда бы не подумал, что Аркадий назовет своего телохранителя другом, и я прекрасно понимал, что это ложь, но...

— Друг, — я произнес на выдохе. — Если я помогу ему, то предам своего друга.

— А если он об этом не узнает? — тут же хитро сверкнул глазам Урицкий. — Ты же говоришь ему, что лечишь мою руку, так и продолжай об этом говорить. С этими сеансами ты станешь сильнее и быстрее поставишь своего друга на ноги! Развивай свой дар!

Я нервно сглотнул терпкую слюну. С одной стороны, Аркадий был несомненно прав, а с другой — искушал как дьявол. Я не знал, какую сторону выбрать, поэтому лишь устало присел на край стула.

— И что у него болит?

— Отлично, Роман! Я знал, что ты умный парень!

Аркадий неожиданно хлопнул в ладоши. Очень осторожно. Этот жест удивил не только меня одного. Глаза Василия расширились, но он быстро подавил восхищённый испуг. Урицкий аккуратно свернул пергамент, который изучал, и, спрятав в карман халата, встал.

— Василий Олегович расскажет тебе все сам. А я, дабы не смущать вас своим присутствием, уединюсь в кабинете.

Аркадий ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Я взглянул на Василия исподлобья, долго не решался начать разговор.

— Шрапнель, — он заговорил первым, когда пауза стала неприлично долгой. — Под самым сердцем, иногда случаются приступы, очень больно.

Мне стало не по себе от этого откровения, я придвинулся к Василию ближе

— Мне надо взглянуть.

— Да, хорошо, — отчеканил он и, резко развернувшись ко мне спиной, рывком стянул с себя свитер и футболку.

Оголённая спина Василия вызвала у меня приступ тихого ужаса. На нем не было живого места. Шрамы от пуль затянулись бледными полосками кожи. Их было три. Один на правом плече, второй на левом боку, лишь чудом пуля не задела почку, и третий шрам, самая маленькая отметина, под самым сердцем.

— Врачи не могут вытащить? — голос сел и был словно не моим.

— Нет, опасно, осколок очень близко к сердцу.

Я встал, приблизился к Василию и коснулся тревожащей раны рукой. Вторую руку я положил ему на плечо. В нос тут же ударил запах гари, машинное масло и дизельное топливо. Я отдернул руку.

— Это же не бандитская пуля?

— Да, это ранение я получил на войне...

Ну что ж, это даже в какой-то степени облегчало мою совесть. Я собрал импульс на кончиках пальцев. Вроде ничего сложного, всего-то заставить организм пациента переработать инородное тело, так, как это было у Димона. Я снова замешкался. Ох, надеюсь, Хворостов никогда не узнает о том, что я сейчас делаю. Я коснулся шрама на спине Василия, и теплый поток устремился в его тело. Василий сжал зубы от жгучей боли, но промолчал, даже не дернулся. Первый сеанс самый сложный как для пациента, так и для целителя....

* * *

— И что там у вас происходит? Тебе с каждым разом всё уже и хуже!

Димон не выдержал и буквально прокричал это мне в лицо, когда я проснулся. Я не мог ничего ему ответить. Хворостов рыдал то ли от боли, то ли от чувства беспомощности. Так бывает, когда ты уже ни на что не можешь повлиять и события растут как снежный ком.

— Ты сам не видишь, что тебе становится хуже с каждым днём?!

Я угрюмо смотрел на прутья решетки за плечом друга. Ему не становилось лучше. Вопреки уверениям Урицкого мой опыт рос куда-то совсем не в ту сторону. Может быть, от того, что он ограничивался, по сути, одними и теми же действиями? Что пуля в ноге Димона, что осколок под сердцем Василия, на все это требовалось одинаковое усилие и одинаковый сценарий лечения. Из этой канвы выбивался лишь Аркадий, но он не рассказывал о своем самочувствии, предпочитая ошарашивать обитателей дома очередным акробатическим этюдами своей правой руки.

— Что же ты молчишь? — рыдая, Димон уткнулся в мою ногу.

Похоже, он окончательно сломался. А я не видел выхода из сложившейся ситуации.

— Я думаю, как нам выбраться из плена, — неожиданно проговорил я.

Очень тихо, надеясь, что камеры, установленные в подвале, не уловят этих звуков.

— Как? — Хворостов поднял на меня слезящиеся глаза, а которых кроме мольбы проскочила надежда.

— Я пока не знаю, но записка служанки должна дать ответ. Она не была приманкой. Они действительно...

Я не успел договорить. Дверь в подвал распахнулась, и по ступенькам, чертыхаясь, спустился Василий. Он окинул нас каким-то виноватым, чуть испуганным взглядом и сбивчиво произнес:

— Очень нужна помощь, Роман.

Димон недоверчиво взглянул через плечо на охранника, потом на меня. Хитрый прищур друга понимать как-то двусмысленно не пришлось.

— Урицкий приказал? — я поспешил Василию на помощь.

Его косноязычие, того и гляди, сломало бы всю мою конспирацию.

— Да, Аркадий Маркович. У нас проблема в псарне.

— Что? — Димон не выдержал и зашипел на Василия. — Да вы в своем уме? Какие собаки?

Я мешкал всего мгновение, поднялся на ноги и прильнул к решетке.

— Что случилось?

Пока Василий в спешке объяснял возникшую проблему, Димон молчал. Он не проронил ни звука, когда охранник открыл дверь и выпустил меня из клетки. Хворостов молчал, когда я поднимался по лестнице. Но его взгляд было невозможно игнорировать. Он леденил в жилах кровь. Загнанный, готовый на всё и ко всему раненый волк. Я побоялся встречаться с этим взглядом. Меня ждала трагедия на псарне. Из рассказа Василия я понял лишь то, что между доберманами Урицкого произошла стычка и одна из псин сейчас при смерти

* * *

— Хозяин уже послал за ветеринаром, но, боюсь, не успеет он, — на псарне нас встречал смотритель: немолодой мужичок небольшого роста, в ушанке и широких варежках-рукавицах.

Его виновато-поникшее лицо было серым. За эту драку он будет наказан.

Собаки встретили меня отчаянным лаем. На псарне из было пять. Маститые и отборные машины для убийства. Было невероятным, как две из них оказались рядом друг с другом. Помнится, рано утром до нас в подвале доносились звуки собачьего гомона, но представить себе, что именно произошло тут, я не смог. Я наступил в кровавое пятно и замер. Пока Василий успокаивал псов, а смотритель накидывал на клетки покрывала, я не без ужаса осматривал погибающую псину. Ей действительно было худо. Разорванный бок, из которого торчали куски мяса и сочилась кровь, но самое страшное не это. У пса вместо горла было кровавое месиво. Он лежал на ковре, заливал его кровью и протяжно хрипел. Собака была при смерти, но продолжала рычать. Навряд ли почуяв незнакомый запах, скорее, в бреду. Около собаки даже негде было присесть. Все заляпано темной кровью. Псу повезло, кажется, артерия на шее не была задета.

Я обошел его сзади, попросил покрывало, упал перед собакой на колени. Действовать следовало быстро, пока покрывало не пропиталось кровью. Я положил левую руку псу на бок, чуть выше раны, а правой закрыл его подрагивающее ухо. Василий и смотритель псарни затаили дыхание. Я боялся, что пёс очнётся и напоследок цапнет меня, но собака лишь невнятно дернула шкурой, после чего обмякла. Я вливал в неё энергию потоком, нескончаемым, почти неконтролируемым. Мне требовалось остановить кровотечение. Я не знал до конца, насколько принцип моего лечения подходил к животным, насколько подходила им человеческая энергия, но я увидел все сам. Псина задергала лапами, перестала хрипеть, а кровь густела и останавливалась. Сеанс продолжался не больше минуты.

Когда он закончился, я обессиленно упал на зад и вытянул затекшие ноги. Василий оценивающе посмотрел на собаку, потом протянул мне руку. Я тупо уставился на неё, после короткого раздумья принял помощь. Охранник поднял меня на ноги мощным рывком. И эти сеансы давали свои плоды. Вечно бледное лицо Василия все чаще покрывалось румянцем и приобрело почти здоровый вид.

— Ох, спасибо, добрый господин! Любимая собака хозяина, если бы она умерла, страшно представить, что он со мной бы сделал!

Смотритель псарни кружил около собаки и рассыпался благодарностями в мой адрес.

Василий присел на корточки и осторожно оглядел раны собаки. Она дышала, но, кажется, уснула. Кровотечение прекратилось.

— Протянет до приезда ветеринара, — подвёл итог Василий и вместо благодарности уважительно мне кивнул.

Это было странное ощущение. Странное и непонятное. Когда мы выходили из псарни, Василий вдруг похмурнел и одернул меня.

— Спасибо за помощь, мне действительно становится лучше. Я... — Василий задумался и поник. — Я прошу прощения за то, что пришлось сделать с твоим другом. Ситуация была...

Он долго мялся, подбирая слова. Я молчал. Ситуация действительно была сложной. Когда Василий наконец подобрал это слово, со стороны особняка отчётливо послышался женский крик. Мы замерли как по команде, а потом кинулись к дверям дома. Псарня за нашими спинами ожила от неуверенного собачьего лая. Я догадался, что произошло, когда чуть не упал, заскользив у самых дверей особняка. Болевой спазм пронзил среднее ухо. Я сжал голову руками и присел на корточки, но это, конечно, не помогло. Василий озадаченно смотрел на мои мучения.

— Машина... — простонал я, фокусируя взгляд на охраннике.

Его лицо вытянулось от тихого ужаса. Василий помог мне подняться, и мы ворвались в дом.

* * *

Крик, который мы услышали с улицы, издала Мария. Она попалась нам в прихожей, рвалась к выходу. Василий поймал её и встряхнул, приводя в чувство. Женщина плакала и звала на помощь. Звала на помощь меня.

— Я не хотел этого.

Голос Урицкого был тих и спокоен. Он стоял на вершине лестницы, у края балкона. Взгляд хозяина особняка был устремлён в пустоту. Он медленно спускался по лестнице, что-то держа обеими руками и прижимая к груди. Из-за резных массивных перил я не сразу разглядел, что это было. Мария упала передо мной на колени.

— Пожалуйста, спаси её!

Служанка вцепилась в меня мертвой хваткой. Я даже попятился, но голос Аркадия снова привлек внимание. Он спускался все так же не спеша и с отстранённым видом.

— Прости, Роман, я не удержался. Я думал, что смогу запустить машину, пока ты на псарне, я думал, я успею.

Урицкий сошел с первой ступеньки, и я наконец разглядел, что он нес на руках. До нас с Василием даже не сразу дошло, что Аркадий использовал больную руку. Он морщился и был бледен.

— Я не знаю, как она проскочила в мой кабинет, Роман, она зашла в машину...

На руках Урицкого лежала девочка лет восьми-десяти. Личико было бледным, а глаза закрыты. Я не видел крови, как и не видел, чтобы она дышала.

— Вика! — Мария сползала на пол. — Помоги ей, Роман!

Я уверенно шагнул вперёд, но тут же опасливо покосился на потолок. Урицкий медленно кивнул.

— Не бойся, я отключил машину, но... Девочка потеряла сознание, по-моему, она не дышит.

Аркадий не укладывал Вику на пол. Он опустился на колени, продолжая держать ребенка на руках, как собственную дочь. Затем протянул мне бездыханное тельце. Его правая рука задрожала от напряжения.

— Помоги ей...

Я рухнул на колени и, не зная, что именно произошло с девочкой, осторожно положил правую руку на её лоб. Холодный и безжизненный. Бьётся ли сердце? Левая рука едва успела коснуться щуплого тельца. Поток жизненной энергии устремился из моего тела прочь, и это было совершенно не исцеление. Совершенно не то, уже привычное мне чувство. Моя энергия падала в пропасть, у которой не было дна. Я увидел красные нити, исходящие из тела девочки. Очень тонкие, еле видимые. Красный гигант стоял справа. Его худосочная длинная рука была вытянута и поглощала жизнь ребенка, те последние крупицы, что в ней остались. Я не знал, что делать, не мог оторвать руки. Теперь нити усилились, гигант пил и мою энергию.