Небо шамана. 2 часть

Кроме Ольги и Анны у нас появились девушки: парашютная служба — четыре человека, но двое больше на подхвате у старшины, а в штабе теперь ещё Настя рыженькая с Ольгой работает и фотолаборатории помогает. Петрович сказал, что скоро ещё будут, когда ШМАСы* первые женские выпуски сделают. Многие ребята теперь за ними увиваются и порой так кобелировать начинают, что едва до драк не доходит. Я от всего этого в стороне. Ну, не интересует меня это совершенно. Есть Анна, но как к ней подойти я не представляю. Из боязни сделать неправильно вообще никак не проявляю к ней своего интереса, а другие и так не интересны. Твержу себе, что нужно врага бить и не отвлекаться! Вот только мысли всё время к ней возвращаются. Но группа людей и не важно, что это полк или племя, всегда имеет сложные вопросы отношений и взаимопонимания. А ведь у меня и опыта особенного общения с разными людьми нет, я родился и вырос в нашем племени, где я всех и всё знаю, и меня тоже знают с моих первых неуверенных шагов и голодного плача, когда я грудничком наверно есть хотел, говорят очень был горластый. Мне никому и ничего не нужно доказывать и объяснять, тем более, что среди родных отношение доброжелательное. Наверно я только теперь стал понимать рассказы брата, что может самое сложное это с незнакомыми людьми сходиться и вместе что-то делать. А тут не просто чужие люди, тут вообще чужой мир и может люди подсознательно чувствуют, что я немного чужой и это тоже создаёт свой барьер. И когда на это наложилось награждение, все эти небольшие движения и токи просто себя ярче показали...

Но, немцы рвутся к Волге и Сталинграду, вернее, к тому, что осталось от города. Накал боёв стал приобретать какое-то ожесточённое исступление с обеих сторон и ни одна сторона не желает уступать. За прошедшее время немцы немного продвинулись вперёд. И это "немного" заключается в сотнях метров, когда им удавалось выбомбить и перемешать артиллерией всю нашу линию обороны или проутюжить её прорвавшимися танками. Только тогда у них появлялась возможность двинуться вперёд до этой линии бывших наших передовых окопов. Но за нею уже возведена и занята войсками наша следующая линия окопов. И если в конце августа только иногда по ночам продолжались бои на некоторых участках, то теперь фронт рокочет стрельбой из всех видов оружия днём и ночью.

Наши несколько раз пытались контратаковать, я имею в виду не постоянные броски вперёд на линии соприкосновения в зоне основного направления наступления на город, а с флангов. И нас обязательно привлекают поддерживать такие маневры с воздуха. Но даже успешно начатые они вязнут в успевших отреагировать и перестроиться порядках немцев. И наш наступающий клин либо натыкался на жёсткую очаговую оборону и разбивался об неё, неся тяжёлые потери, либо немцы наносят неожиданный мощный удар с фланга и наступающие оказываются в условиях окружения или полуокружения и им становится уже не до наступления. То есть они оказываются вынужденными переходить к обороне на неподготовленных позициях, и наши попытавшиеся контратаковать части в итоге выбивают на исходные...

Если называть вещи своими именами, то немцы явно завязли в нашей обороне, и она сейчас тяжело и кроваво перемалывает все их подкрепления без какого-либо серьёзного результата. Но и отступить они не желают или не могут. Они продолжают биться в неприступную оборону на подступах к городу. Наши на этих рубежах успели обжиться, но тоже самое сделали и немцы. Теперь налёты на станции или аэродромы стали для нас значительно труднее и связаны с гораздо более тяжёлыми потерями. Но бомбить станции нужно, потому, что важно лишить противника подвоза резервов, пополнений, продовольствия, техники, боеприпасов, горючего и прочего, без чего воевать невозможно. Ведь поймать эти эшелоны и разбомбить на перегоне нельзя. То есть, если совершенно точно знать графики движения всех поездов, тогда попробовать можно, но кто же станет нам раскрывать секретные графики перевозок. Кроме того, разбомбить один эшелон по сложности организации, времени и затратам не меньше, чем скученные на станции несколько эшелонов. А бомба упавшая рядом с одним эшелоном нанесёт ущерб, который в несколько раз перекроется ущербом от той же бомбы, но упавшей рядом с несколькими эшелонами, и скученность в разы усиливает эффект бомбёжки и наносимый противнику ущерб. Вот только за это приходится платить при прорыве сквозь станционную ПВО и трудно сказать, что дороже. Тем более, что теперь поймать эшелон на перегоне как летом очень трудно. Теперь немцы в прифронтовой зоне гоняют поезда по ночам, когда мы не летаем.

С моей точки зрения бомбить аэродромы довольно глупо. При прорыве мощной аэродромной ПВО, которая едва уступит станционной, потери очень серьёзные, а вот реально наносимый ущерб авиации противника небольшой. Даже при очень большой скученности самолётов на стоянках реально безвозвратно оказываются повреждены может с десяток самолётов, остальные остались целыми и с мелкими повреждениями, или ремонтопригодны в разные сроки. Ведь аэродром остался у немцев, и они все обломки соберут и к делу пристроят. Казармы с личным составом, особенно лётный состав чаще всего размещают за пределами аэродрома, то есть от такого налёта он не пострадает. Вот и выходит — с огромными потерями пробились, и сделали так мало. Но фашисты господствуют в воздухе, выигрывают у нас не только числом, но и тактически в вопросах организации. К примеру, группа пикировщиков прилетает в тот момент, когда наши патрулирующие воздушное пространство истребители полетели сменяться или у них закончилось горючее и время патрулирования. Вроде бы наши самолёты в воздухе висели и защищали, но в итоге не защитили. А широкого внедрения локаторов, о которых нам на курсах рассказывали ещё нет, как и грамотной организации управления воздушными силами. Немцы господствуют в воздухе и на это нужно как-то реагировать, вот и следуют приказы разбомбить тот или иной аэродром. И об эффективности этого действия уже речь не идёт. Главное — можно отрапортовать, что прилетели, разбомбили, сожгли... А то, что на обстановку в воздухе это почти не повлияло, так это у гадов столько новых самолётов, что просто не пересчитать, а мы целую кучу разбомбили, всё уничтожили с имуществом и личным составом. Словом, так и запишите, полк, а то и два, противника в чистый минус перевели...

И мы не дураки. Почти всё из написанного понимаем, но правила игры написаны и их нужно выполнять. Вот мы и выполняем. Когда сидели после награждения в Москве уже выпивший Бурдужа зло бросил:

— Бомбить нужно не самолёты на стоянках, а дома, где лётчики живут, даже казармы с техниками, толку больше будет. У Германии и её союзников такая промышленность, что они наштампуют новых самолётов сколько угодно, а вот лётчика хорошего выучить — это на год-два работы и стоит это больше любого самолёта. Даже бортстрелка нужно специально готовить, я не говорю про техников... Но нужны фотографии с горящими стоянками...

Никто ему ничего не ответил, да и что тут можно сказать? Всё правильно, но как узнать, где дома лётного состава? Да и бомбить, даже если всем полком работать или двумя. Они же тоже не дураки и при налёте по щелям и бомбоубежищам разбегутся, откуда их выковырять не получится. Даже если авиация перепахала линию обороны подразделения, так, что там воронка на воронке, в живых остаётся не меньше десяти процентов личного состава. Человек — вообще существо очень живучее, хотя в другое время от случайного чиха умереть может. Мы при нашем налёте даже перепахать серьёзно отдельно взятое место не сможем, ведь у нас бомб не так уж много и время поджимает. А по таким площадным целям вообще лучше мелкие бомбы и много, а у нас самые маленькие двадцать килограммов. Нет, есть и пятикилограммовые бомбы и РотАБы, только они не для применения с наших штурмовиков. Видимо в глазах больших начальников, чем громче бомбы бухают, тем страшнее для врага. Но вернёмся к нашему боевому заданию. Нам после штурмовки ещё над занятой врагом территорией лететь. Немцы уже наверняка свои истребители с соседнего аэродрома вызовут, от которых придётся отбиваться. И особенно сложно будет тем, кого зацепят зенитки, и кто не сможет общий строй держать...

Нет! Бомбить аэродромы можно и нужно! Но не так, когда посылают, к примеру, наш полк разбомбить вражеский аэродром. Даже если у нас в строю вся штатная численность самолётов. Для того, чтобы от такого налёта была реальная польза, как минимум два полка нужно после качественной разведки и продуманной тактики выделять для подавления ПВО. Затем сразу, чтобы не дать противнику отреагировать наносить согласованные удары по всем объектам аэродрома, а не только по самолётным стоянкам. При этом на каждую значимую цель вроде казарм личного состава, склада горючего или боеприпасов, штаба или ремонтных мастерских выделять не меньше полной эскадрильи. То, что мелкокалиберными и зажигательными бомбами следует качественно обработать самолётные стоянки наверно говорить не нужно. Вот в таком случае можно довольно уверенно говорить о том, что данный аэродром подвергся значимому воздействию и противнику нанесён значимый ущерб. Наверно из описания даже людям далёким от службы в военной авиации понятно, что такой налёт требует привлечения больше сотни только штурмовиков и бомбардировщиков, к числу которых нужно добавить обеспечивающие сопровождение и прикрытие истребители в количестве не меньше трёх полков. Нужны разведывательные самолёты, на которые может быть возложена функция оперативного командования в воздухе и наведения. Фактически этот налёт превращается в операцию масштаба чуть ли не воздушной армии. Это всё сложно, очень нервно, требует высокого уровня подготовки самих экипажей, наземных служб, штабов и общей координации. Можете прикинуть, какова вероятность проведения подобных операций в условиях сорок второго года при почти полном господстве в воздухе авиации фашистов. Вот поэтому и происходили вынужденно налёты на аэродромы, которые больше проходят по графе беспокоящие, а не наносящие реальный ущерб. И сложно найти хоть одно возражение против сентенции, что лучшее ПВО — это наши танки на аэродроме противника.

В середине сентября нам привезли шесть новых моторов, а через день перегнали с завода четыре новых самолёта. В полку радости не было предела. Ведь на многих машинах моторы уже начали плеваться маслом и часто при заходе на посадку самолёты шли с дымком, их пропускали вперёд, как повреждённые, а после оказывалось, что просто накидало масла на горячий мотор. Не говоря про то, что такие моторы уже не выдают положенную мощность и могут отказать в любой момент. К счастью, в нашем полку пока ни у одной машины без боевых повреждений мотор в воздухе не обрезало. И латанные-перелатанные самолёты у многих уже исчерпали все допустимые лимиты ремонтов и восстановлений. Хоть техники творят настоящие чудеса, но у нас здесь нет под боком, как под Торжком развёрнутого ПАРМа, а возможности БАО в части ремонта гораздо скромнее. Реально к середине сентября у нас было семь-восемь боеготовых машин на тринадцать лётчиков и ещё Серёга Польчиков должен вскоре получить допуск к полётам. Фактически эти два события вдохнули в полк новую жизнь, ведь через три дня в воздух подняли уже двенадцать машин новых и с новыми моторами. Мой мотор к удивлению Сергея Петровича сохранил свои качества. У меня и пушки до сих пор не расстреляны, почти как новые. Ещё один мотор собрали из частей, получилось не хуже нового. Такая удивительная "живучесть" моего мотора и стволов остаётся не заметной и не привлекает внимания только потому, что ремонтникам не до того, чтобы уделять внимание и время на осмотры машин, не заявленных в очереди на ремонт, иначе бы это не могло не привлечь к себе внимание и очень неприятные вопросы. Не жалуюсь и не требую поменять и слава партии.

Война идёт, мы здесь уже почти два месяца сыплем с неба на немцев свои бомбы и снаряды. Петрович как-то доложил, сколько килограммов взрывающегося груза мы уже перетащили по воздуху и вывалили на свои цели, даже не верится. А если приведённые цифры представить гружёнными вагонами, то от удивления дух захватывает. Мы летаем каждый день, говорят, тут по осени бывают жуткие туманы, но пока погода лётная и никаких ограничений. Случайно узнал, что у нашего командования возникла любопытная коллизия. Цыганова наградили Звездой Героя, но осталось не ясно, за что именно. Ведь у него с Торжковскими уже больше тридцати боевых вылетов, что по 299 приказу от 19 августа 1941 года уже есть основание для представления к званию Героя, а у него теперь ещё и больше восьми подтверждённых сбитых, что аналогично требует звания, тем более, что в приказе использована формулировка: "... Вне зависимости от количества боевых вылетов...". То есть получается, что Васильевича нужно награждать второй Золотой Звездой, но ведь не поймут-с! Да-с... Тем более, что уже есть разговоры, что эти нормы лета сорок первого года нужно пересматривать. Что истребителям вместо двенадцати сделают пятнадцать или шестнадцать. А нам наверно количество боевых вылетов до полусотни поднимут...

Словом, комиссар поехал по своей линии этот вопрос вентилировать. Вернулся не слишком радостный. Смысл в том, что даже за выполненную двойную норму сбитых по нормам истребителей вторую звезду, как истребителям нам никто давать не будет. Вот за количество боевых вылетов на штурмовку если набрал количество на два звания — получите второго Героя и никаких вопросов. Потому, что если штурмовик набил столько вражеских самолётов, то возникают резоны: "А что такой умелый ас делает в штурмовой авиации? Почему он до сих пор не среди истребителей? И что это за нормативы такие, если их какие-то штурмовики походя выполняют? И чем он там вообще занимается, если штурмовик, то и должен штурмовать, а не самолёты сбивать! И главное, кто за каждый из этих вопросов должен ответить и понести положенное наказание?!". Поэтому теперь нам с Цыгановым только максимум ордена уровня не выше Ордена Красного Знамени, который своей властью может вручать командующий фронтом.** И шанс получить вторую Золотую Звезду для нас есть теперь только в случае выполнения двойной штурмовой нормы, которую собираются исправить. Самое нелепое, что летающий с нами Бурдужа за выполнение штурмовой нормы вылетов или за сбитые шансов получить звание Героя практически не имеет. Потому, что его основная работа — командовать, а штурмовать должны его подчинённые. И наградить его могут за общее количество боевых самолёто-вылетов полка без потерь, на это тоже есть свои цифры, чтобы вы знали. Вот так всё запутанно. Ведь никто не отменял пункт о том, что награждаемый не должен иметь объявленных взысканий, даже в виде внеочередного наряда на кухню, не говоря о чём-либо более серьёзном. К примеру, мне награждение могли запросто и законно зарубить на основании того, что в сорок первом я выходил по оккупированной территории. Вот прицепился бы к этому пункту любой штабной крючок и фиг тебе, а не заслуженную награду...

Но это всё штабная мышиная возня, идёт война, и мы воюем не за награды. Уже скоро два месяца мы на передовой. Все полки, прибывшие с нами, либо пополнены личным составом и самолётами, либо уже сточились и отведены на переформирование. Мы пока летаем без пополнения людьми, хоть и потеряли уже трёх лётчиков, последний погибший у нас сержант Яша Нигурский из второй эскадрильи, который во время штурмовки станции Басаргино, которую мы производили вместе с нашими "Пешками" направил свою подбитую машину в скопление эшелонов. Может он нам что-нибудь бы крикнул перед смертью, но на его машине стоял только приёмник, а вот я точно знаю, что до последнего он был жив и в сознании, я видел его ауру до самого взрыва. Яшу — весёлого кудрявого черноволосого балагура в полку любили, тем более, что он прекрасно пел и играл на неизвестно откуда взявшемся пошарпанном аккордеоне. Как он сам объяснял, что рос обычным еврейским ребёнком, для которого освоить скрипку является более важным, чем умение ездить на велосипеде. А после скрипки почти любой инструмент только вопрос некоторого времени для тренировки пальцев...