Самый главный тест

Маргарита обернулась, вгляделась в меня (вернее, в мое отражение), встала, подошла. 'Кира, ты все не так поняла. Смотри'. И я увидела. Зачем нужны слова, если есть слияние? Через слияние моя наставница показала, чего добивались от этой операции, и к чему, в конечном итоге, хотели принудить хозяина 'Антибиотиков'. Иннокентия Звягина и впрямь подталкивали к стрельбе, НО его целями должны были стать мой отец с Маргаритой. Не исключался также вариант, при котором Звягин мог попытаться расстрелять нас, обидчиц своего сына (впрочем, его считали куда менее вероятным). Аналитики, готовившие психологический портрет Звягина-старшего, предполагали что, загнанный в угол, находящийся на грани нервного срыва, Иннокентий, с большой вероятностью, должен был использовать свой 'последний аргумент' при упоминании о внесении в реестр новых акционеров. С их появлением Звягин переставал быть единоличным хозяином ОАО, которое он считал своей собственностью. Провоцируя Иннокентия, Маргарита должна была предложить внести их с моим отцом в реестр. Произошло непредвиденное: ее опередила Полина Игоревна. На беду прогноз оказался верным — Звягину снесло крышу. Ошибалась я и в другом. Видеозапись была нужна не столько для Совместной Комиссии (вряд ли ее Охотничью часть впечатлили бы кадры, где каиниты обезоруживают стреляющего в них человека), сколько для того, чтобы припугнуть Иннокентия. Не исключалось, что он мог обратиться в суд. Конечно, судебную тяжбу мы бы все равно выиграли, но при этом, скорее всего, потеряли бы немало времени. (И это тогда, когда нужно быстрее разворачивать производство). Шантажируя Звягина видеозаписью, можно было вынудить его отказаться от попыток вернуть ОАО через суд.

— Маргарита, прости меня. Я думала о вас с отцом гадости, — (будь я человеком, у меня бы сейчас горели уши).

В ответ моя наставница улыбнулась:

— Глупенькая девочка, ты даже не представляешь, как я этому рада.

Что-то она меня совсем запутала.

— Маргарита, я не поняла тебя. Ведь не может же такого быть, чтобы кому-то нравилось, когда о нем думают плохо?

Тихо рассмеявшись, наставница легонько приобняла меня за плечи, и... поцеловала в щеку.

— Кира, я рада, что все эти выкладки вообще пришли тебе в голову. Твой отец, я уверена, о таком бы вообще не подумал. В тебе, наряду с тремерской, доминирует кровь моего клана, и чем дальше, тем сильнее. Ты думаешь, как вентру. Ты, не просто моя ученица, ты моя по духу.

Да, озадачила меня наставница. Те предположения выглядели такими логичными... Уж, и не знаю теперь, радоваться мне, или наоборот... Я что, действительно думаю, как вентру? Наверно, Маргарита что-то разглядела в моем отражении. Она снова улыбнулась, и, как-то по-матерински, погладила по щеке.

— То, что в тебе так много схожего со мной, это не хорошо и не плохо, Кира. Просто это есть. Прими все как данность, незачем бороться со своей природой.

Тем временем зашевелился Звягин. Поднял голову, огляделся. Увидел раненого Вадима — побледнел. Заметив, что Иннокентий снова адекватен, Маргарита подошла к нему.

— Вам повезло, Иннокентий Тимофеевич, что наш сотрудник остался жив. Мы бы не простили его смерти. Между прочим, он спас Полину Игоревну. Если бы не он, вы стали бы убийцей со всеми вытекающими. Мы не будем обращаться в суд и все спустим на тормозах. В конце концов, вы действовали в состоянии аффекта. Но, знаете, Иннокентий Тимофеевич, — голос моей наставницы стал ледяным, — порядочный человек, даже разозлившись, вместо пули постарается найти какие-нибудь другие аргументы. И не стройте иллюзий, видеозапись ваших 'подвигов' сделана. Попытаетесь встать у нас на дороге, пожалеете. Ищите себе новую работу, а этот институт рекомендую обходить как можно дальше. Не буду вас задерживать. Убирайтесь.

Звягин был сломлен, раздавлен — так на него подействовало случившееся. Даже огрызаться не стал, просто собрал свои вещи и ушел. Следом спровадили его любовницу — Маргарита не из тех, кто станет держать человека, не разбирающегося в своей работе. Когда за блондинкой-бухгалтершей закрылась дверь, вентру повернулась к Полине Игоревне.

— Вы восстановлены в должности главного бухгалтера. К вашим 7% акций мы передадим еще 5%, в случае эмиссии у вас будет возможность увеличения пакета. И, кроме того..., — замявшись, она бросила взгляд на моего отца, и я увидела, как тот чуть кивнул, — я хочу предложить вам кое-что еще. Нечто большее, чем только лишь должность и дополнительный процент акций.

Полина Игоревна, впившись взглядом в Маргариту, в волнении прикусила губу.

— Но..., если я правильно вас поняла..., — неуверенно проговорила женщина, — это же... безумно дорого!

— Все имеет свою цену, за все приходится платить, — вздохнула моя наставница, — И вам, если согласитесь, тоже придется заплатить, хотя и не в том смысле, как думаете вы. Давайте сделаем так: я вам все расскажу и оставлю время на размышление. Сразу предупреждаю, информация строго конфиденциальна, и потому вы не сможете выйти отсюда, пока я не получу четкого ответа 'да' или 'нет'. Если откажетесь, обещаю, никаких последствий для вас не будет. Вы останетесь на должности главного бухгалтера, получите обещанные 5% акций, а наш разговор просто забудете, как будто его никогда и не было. Ну, что? Рассказывать?

— Расскажите, — кивнула Полина Игоревна.

* * *

— Эх, Кеша-Кеша. Ну что ты натворил? — Николай сокрушенно покачал головой, — Ты хоть понимаешь, ЧТО ты натворил? Я думал, у тебя только Мишка с шилом в заднице уродился — вечно норовил во что-нибудь влипнуть. А теперь вижу, папа ничем не лучше сынка. Ты ведь эту Полину вашу убить мог! И как бы тогда я тебя отмазывал?

Иннокентий потупился.

— Коля, пойми, — смущенно промямлил он, — меня сучка эта без ножа резала, мою фирму каким-то проходимцам отдавала. Она собиралась их в реестр вписывать, а у них контрольный пакет на руках, да у нее еще 7%. Они же через Совет акционеров любое решение провести могли, а меня под зад коленом. Думаешь, не обидно? Ну, и охватила злость, как затмение какое... Охрану опять же сменили, понимаешь? Я даже охранникам не мог приказать вышвырнуть их вон. Вот и сорвался... Неужели теперь ничего нельзя сделать? Ведь трудом своим, потом своим фирму создал, и все псу под хвост!

В ответ Николай рассмеялся.

— Ну, Кеша, уморил. Мне-то хоть не ври. Обпотелся прямо. Сколько тебе тогда в 'Фармлайне' заплатили, чтобы ваш институт работать перестал? Ты на чьи деньги акции-то скупал? Иннокентий нахмурился.

— Коля, вот только давай без этого. Ты тоже, знаешь ли, не святой. Время тогда такое было: кто смел, тот и съел. А с 'Фармлайном', между прочим, тоже еще надо было договориться, убедить их, что дело того стоит.

Николай только рукой махнул.

— Да я так, Кеша. Я же не священник, чтоб тебе мораль читать. Спрашиваешь, что можно сделать? Отвечаю: через суд ничего. Я с нашими спецами консультировался. Они говорят: все абсолютно законно. Ничто, мол, не мешает одному гражданину продать свои акции другому гражданину. Сказали, что тебе в свое время надо было или как можно больше акций выкупить у их владельцев, или чуть позднее под шумок преобразовать свою фирму из ОАО во что-нибудь другое, ЧП, к примеру. Только ведь ты у нас прижимистый мужик, лишних трат не захотел...

— Коля, ну, что ты мне теперь душу травишь? — перебил брата Иннокентий, — Лучше придумай, что-нибудь! Здесь ведь весь фокус в том, как эти чертовы рейдеры добыли акции моего ОАО. Верно? Фирму можно было бы вернуть, если б удалось доказать, что они сотрудников института продать свои акции принудили.

— И как это сделать, случайно не знаешь? — в голосе Николая послышался сарказм.

— Так это же ты у нас работаешь в милиции, — пожал плечами Иннокентий, — Ну, может, их надо в управление вызвать, или наоборот, ты своих ребят по домам к ним отправишь. Вы же власть, вас боятся. Потребуешь написать заявления, что их заставили продать акции. Напишут, никуда не денутся!

— Кеша, ну, ты что, в самом деле, — хмыкнул Николай, — притворяешься, или действительно не понимаешь? Было бы их двое-трое, ну, пусть десяток, я б для тебя рискнул, но акционеров-то почти три сотни. Информация о том, что у нас, в ментовке, их принуждали писать заявления, обязательно всплыла бы. Эти твои рейдеры, Кеша, не та компания. С ними такие штуки не пройдут. К тому же, у них видеозапись твоей стрельбы в офисе, а ее, Кеша, можно квалифицировать, как покушение на убийство. Уловил?

Иннокентий посмотрел на брата:

— Так, что, Коля? Приплыл я? Надо прощаться со своим бизнесом?

— Ну-ну, не дергайся раньше времени, — похлопал родича по плечу Николай, — Я только сказал, что через суд ты ничего не добьешься. Попробую по своим каналам тебе помочь. Обещать не могу, но авось что и получится.

7

На заседании Совместной комиссии оказалось довольно-таки многолюдно. Хотя,наверно, 'многолюдство' -не совсем верное определение. Каинитов здесь тоже хватало, и местных уральских — малкавиан да гангрелов и наших — эмигрантов из Великороссии. Из людей на глаза временами попадались полузнакомые форсеры (кажется, кто-то из них встречал нас на границе) и совсем незнакомые местные Охотники. Впрочем, наши великоросские Охотники здесь тоже были. Я как раз сейчас, пока не началось заседание, болтала с дядей Юрой. 'Ну, как у тебя дела?' — спрашивал меня он. 'Ничего, — отвечаю, — все нормально. Недавно вот с Сережкой квартиру получили, так что приходите на новоселье'. 'Я бы заглянул, — смеется дядя Юра, — да уж больно у вас угощенье однообразное!'

Собрались мы в одном из залов мэрии. Местное руководство, войдя в триумвират хранителей Маскарада, взяло на себя обязанности по организации подобных мероприятий. Знают толк форсеры в проведении всяческих приемов, совещаний да конференций — чиновники, что тут скажешь.

До начала еще минут сорок, так что есть время пообщаться. Впрочем, поболтать нам не дали. 'Эй, Юрий Михалыч! — раздался сзади веселый мужской голос. — Ты что это к каиниткам пристаешь?' К нам подошел незнакомый мне Охотник. Из уральцев, наверно. Не старый — лет тридцати-тридцати пяти на вид. Симпатичный. С располагающей улыбкой. Сложение у дядечки было атлетическим, да и ростом удался — метра два, не меньше. Окажись он покряжистей, я его запросто могла бы принять за гангрела, если б, конечно, истинным зрением не пользовалась. 'Рудольф Штерн, командир ДГ-9', — чуть поклонившись, представился он. (Насколько мне было известно, на Урале Охотничьи подразделения, в отличие от великоросских, собственных наименований не носили, а имели буквенно-цифровые обозначения. ДГ — дозор-группы, СГ — страж-группы, ну, а цифры, соответственно, порядковый номер). В ответ я тоже слегка наклонила голову:

— Кира. Дочь Максима из клана Тремер. Мастер, — и добавила уже совсем не по этикету, — Из молодых мастеров, конечно.

— Так это должно быть о тебе говорил Юрий Михайлович. Ты — дочь командира 'Полоцка'?

Я кивнула.

— Твоего отца, Кира, я лично не знал, но слышал о нем только самое хорошее, — глядя на меня, сказал уралец. — Славный, говорят, человек был и командир, каких поискать. — Погрустнев, он склонил голову, вздохнул, — Что ж, царствие небесное ему и его бойцам.

Хорошо все-таки владеть истинным зрением. К примеру, сейчас я видела, что Рудольф Штерн все это говорил мне не только из вежливости. Он, в самом деле, искренне сожалел о смерти моего отца, с которым даже знаком не был. А еще он чуточку жалел меня. Вот ведь чудак. Незачем меня жалеть. У меня-то как раз все нормально. И я бы ничего не хотела поменять в своей судьбе, разве что сделать так, чтобы мой человеческий папа остался жив. Только ведь это все равно невозможно. Неожиданно мысли приняли несколько иной оборот. Интересно, подумалось мне, Рудольф Штерн подошел и заговорил с дядей Юрой так, словно знал его уже давно. Но ведь уральцы не участвовали в операциях против 'Шабаша'. Во всяком случае, ни от дяди Юры, ни от Владимира Игоревича, ни от других Охотников, ни о чем подобном я не слышала. Любопытство разобрало, спросила. Оказалось, они и впрямь с дядей Юрой не раз пересекались раньше.

— Лет тридцать — тридцать пять назад, еще при Союзе, накрыли в Сибири (я тогда там служил) базу 'Шабаша', — рассказывал Штерн, — Хорошо укрепленная, сволочь. А мы с этой братией раньше редко когда сталкивались, опыта маловато. Ну, нам в помощь и командировали 'Китежцев', как спецов по 'Шабашникам'. Вот тогда я и познакомился с Юрием Михалычем.

У меня от такой заявочки разве что челюсть не отвисла. База 'Шабаша' в Сибири? Великоросские Охотники летали громить 'Шабашников' куда-то на американский континент, а эта дрянь оказывается здесь у нас под боком обосновывалась. Заметив мое недоумение, уралец пожал плечами.

— А что тут удивительного? Сибирь огромна, плотность населения невысока. Встречаются медвежьи углы, где, если над тобой раз в полгода вертолет пролетит, уже хорошо. Мы и ту базу-то, по случайности обнаружили. Э, — махнул рукой Рудольф, — для нас, Кира, Сибирь — одна большая головная боль. Территория необъятная, а возможностей для ее контроля нет. У Охотников Сибири личного состава хватает разве что на то, чтобы в населенных пунктах порядок поддерживать, да и то лишь в тех, которые мало-мальски крупные. На остальное просто нет сил. Мы, конечно, помогаем им, да только все равно это капля в море. В Сибирь, если хочешь знать, самое отребье стекается. Когда из ваших кланов кого-то изгоняют, или кто-нибудь, совершив преступление, сам сбегает, куда потом тот отморозок девается? Если его не успеют вторично упокоить, рано или поздно он оказывается в Сибири. А уж там есть, где развернуться. И никто его не найдет, если сам не нарвется по глупости. Проблем с Сибирскими территориями немеряно. Вот взять, к примеру, волков. Их ведь там не так уж и мало, даже к нам на Урал иной раз забираются.

Что-то я сейчас плохо соображаю. Волки-то здесь при чем, или я чего-то не поняла?

— Охотники что, еще и отстрелом животных занимаются? А как же эти..., ну, как их? Лесники.

Мой вопрос вызвал у Охотников приступ смеха.

— Эх, Кира, — все еще улыбаясь, проговорил Рудольф Штерн, — ЭТИ волки с любым лесником разберутся и не поморщатся. К ним, кстати, и вашим родичам лучше не попадаться.

— Так вы об оборотнях говорите! — догадалась я.

— О них. О ком же еще? Между прочим, они 'любят' прозвище 'оборотень' примерно так же, как вы словечко 'вампир'. Только, в отличие от вас, они совсем простые ребята. Политкорректности и всяческих прочих толерантностей не признают. Услышат 'оборотень' и хряп по кумполу, или еще как-нибудь уконтрапупят. А потом уж будут разбираться, хотел их кто оскорбить или нет. Сами себя они называют волками. Ох, и шебутной народ. Слушают только старейшин кланов, да вожаков стай. Тяжело с ними. Все тертые лесовики-охотники. У них даже молодежь стреляет так, что с сотни метров белке в глаз попадает. А мужики их с винтовок оптику снимают. Мешается, говорят, без нее точнее получается. И с такими вот молодчиками нам приходится иметь дело.