Свет туманной души

Ее больше нет. Все. Осознание этого факта резко обрушилось на мое онемевшее сознание обжигающей волной неверия, сожаления и страха, приправленного сверху крупинкой надежды.

Ее больше нет. Мой взгляд, неосознанно метался, как заполошная птица, скользя по телу мамы, ища опровержение столь очевидному факту. Но не находил.

Ее больше нет. Нет и не будет мягких жестов, иронии, сорвавшейся с ее уст, легкой издевки и не навязчивой опеки, заботы и загадочных улыбок, ее секретов и тепла. Того тепла, что всегда окружало ее.

Ее больше нет. Никто не будет больше поднимать меня по утрам в выходные дни, не будет наставлять и подшучивать, смеяться так заразительно и обнимать нас... никто не сможет также как она.

Из глаз непроизвольно полились слезы, в душе бушевал дикий шторм из воспоминаний, догадок, мыслей. Может зря мы выезжали в Европу, ведь не просто так мы скрывались все это время. Почему я плачу? Вообще, почему люди плачут? В мою голову и раньше закрадывались мысли о том, что причин, побудивших маму, устроить то представление в Самбел-эле, было куда больше, чем она назвала мне. Тогда почему, если я и раньше догадывалась? Возможно так умирает надежда, вера в лучшее? Я хотела верить родителям, которые все прошедшее время убеждали меня, что все будет в порядке, что нам ничего не грозит...

Почему я плачу?

Так нелогично и очевидно одновременно.

Вина. Беспричинное и необъяснимое чувство вины заполняет мою душу. Оно разрывает на части, скапливается у самого горла горьким тяжелым комком. Ведь я догадывалась. Догадывалась с самого начала, что все происходящее вокруг нас в любой момент может рассыпаться. Внезапно. В любой момент...

Из ступора меня вывел крик брата. И я с трудом смогла повернуть голову в сторону шума, не способная окончательно отвести взгляд от тела моей мамы. Я цеплялась за ее фигуру, не желая принимать действительность. Вскрик заставил меня, все же сделать это. Я перевела внимание на брата. Стол загораживал обзор, но не сильно мешал пониманию ситуации. Сквозь пелену слез я увидела как Реохея держали двое мужчин. Такого хрупкого, на их фоне, моего маленького братишку удерживали двое, но он все равно брыкался и пинал их. Сознание, разбитое происходящим, лишь подмечало факты, не заостряя внимание на деталях. Взгляд скользил по открывшейся картине — мне на глаза попалось тело третьего мужчины, что лежал сломанной куклой на полу. Еще двое стояли отдельно. Один заряжал пистолет, а второй держался за живот. Я снова застыла. Все мое существо содрогнулось, стряхивая налет безразличия — хотелось помочь как-то, но что я могу, если сил нет даже на то, чтобы встать на ноги, а мысли разбегаются, не давая создать, хоть какую-нибудь, иллюзию. Я бесполезна.

Выстрел.

Я замерла с закрытыми глазами, будто этот звук снова что-то переключил в моей голове.

Но Реохей успел извернуться так, чтобы уйти из зоны поражения, при этом умудрившись заехать одному из бугаев локтем в шею. У того тощего парня, что держал огнестрел, тряслись руки, и пуля попала куда-то в живот второму. Удача. Брат рухнул на пол, неудачно подвернув ногу, но тут-же стал подниматься, неловко заваливаясь в левую сторону. Первый бугай, державший братика, проследил за падением напарника, как тот пытается зажать рану, как из нее толчками вырывается кровь... и с непонятным мне выражением посмотрел сначала на брата, а потом и на парня с пистолетом. Тот же начал стрелять без особого контроля, дрожащими руками придерживая оружие. Возможно, подействовала моя иллюзия, а может он и сам такой. Я, в то же время, смогла немного привстать и начала различать звуки. Тихо шептала, почти неслышно : "живи, живи, живи..." и пыталась хоть как-нибудь помочь братику. Пули закончились, а парень все нажимал и нажимал на курок... На Реохее осталось лишь несколько глубоких царапин. Бугай, что остался стоять на ногах, матерясь на итальянском, занес ногу для удара и сбил остолбеневшего Реохея с ног. Стал что-то выговаривать и пинать маленькую фигурку ногами. Его тело не двигалось, а я все шептала заветные слова...

Живи, живи, живи...

Его перестали бить только после того, как он совсем затих, остался лежать на полу сломанной куклой.

— ...стреляй... — разобрала я слово из приказа, до сих пор скорчившегося, пятого мужчины. Он вытащил из своей кобуры пистолет и передал все тому же стрелявшему парню.

Но не успел он снова поднять дрожащие руки, как Реохея выгнуло дугой. Его раны начали зарастать, мелко поблескивая желтыми бликами. Он дернулся вперед очень быстро, я не уловила момент, когда он поднялся на ноги. Быстро ударил, стоящего рядом, бугая в нижнюю часть спины сначала кулачком, а потом и коленом, до отчетливого хруста и дикого крика. Парень начал стрелять, и в этот раз раны были серьезней, но из-за дрожащих рук, смертельных — не было. Одна пуля прошила его предплечье другая — голень, третья порвала ухо, а четвертая задела шею. Но брат не останавливаясь, двигался вперед, раны исчезали сами-собой за считанные секунды, он, как одержимый, шел вперед. Рывок. И в руках парня уже нет пистолета. Я выдохнула.

Но слишком рано — зря забыла про последнего долговязого мужчину, который весь бой простоял в стороне, держась за живот. Теперь, когда он разогнулся, я вижу, что по его клетчатой рубашке расплывается кровавое пятно. Но не смотря на это его движения достаточно ловкие, и пистолет, в отличие от перепуганного паренька, он держит твердо. Расстояние не позволит Реохею увернутся и в этот раз.

Миг до выстрела для меня длился вечность. Пламя взбунтовалось, энергия мощной волной заполняла мою ауру — смывала лишнее и обновляла нужное, усиливала. В это мгновение я чувствовала себя не меньше чем богом. Будто открылось второе дыхание. Мне было все равно, что это за чувство. Я знала, что могу предотвратить выстрел. Видела это.

Время замерло.

Я сама не до конца понимала, что делаю, но моя рука метнулась вперед, выбивая оружие из рук. При этом действии, сама я оставалась полулежать на том же месте. Следующим касанием к голове долговязого, я заставила его тело осесть на паркет. Рухнул и парень, что стрелял чаще всех. Брат окинул все вокруг пустым взглядом и пошел в мою сторону, смотря прямо, но без ярко выраженных эмоций. Его лицо и тело были в крови, а футболка порвана, но ран не было — все они затянулись. Он подошел ближе и рухнул рядом со мной, будто кукловод обрезал нити. Реохей лежал рядом, постепенно скручиваясь и обхватив согнутые в коленях ноги, своими ручками. Его взгляд был направлен на мамино тело. Я же не могла встать. Обе руки потеряли свою материальность и я чувствовала себя инвалидом, не зная как мне избавится от этого эффекта. Хотелось подойти и обнять брата, сказать, что все наладится, что он не виноват... но я не могла. И информация. Она поступала отовсюду, на что бы я не перевела свой взгляд, она заползала в мою голову, мешая думать и чувствовать.

— Реохей, — позвала я, но реакции не последовало, — Реохей, повернись ко мне, пожалуйста...

Из глаз лились слезы.

Неприятно. Мы лежим здесь вдвоем, но он сжался спиной ко мне. Я не могу пошевелится, не могу думать, а брат не хочет этого делать. Он замер. Но моя просьба, что-то сдвинуло в его сознании и он сел, положив мою голову к себе на колени, стал заторможенно и, как-то механически, поглаживать и перебирать мои пряди. Это пугало. Его пустой взгляд, наполненный слезами, моя беспомощность и трупы — вокруг нас пять бездушных тел. Пять потому, что я еще не проверяла жив ли тот бугай со сломанным хребтом. Мне хотелось обнять его, но что если мои прикосновения также выбьют душу и из брата?

Я просто зарыдала. Со всхлипами, причитанием и обращениями к маме, папе, братику... Моя истерика вывела из этого странного состояния Реохея. Он обнял меня очень крепко, прижал к себе руками, обхватывая мое тельце. Его руки проходили сквозь мои и это сново пугало. Мамы больше нет. Куда мы? Телефоны отца постоянно меняются, так что и с ним мы не можем связаться. Мои мысли прервал осипший голос Реохея:

— Я захожу, и вижу как тебя тащат, и мама на стуле, и рана эта на голове... — его спонтанная речь настораживала. Руки перебирали мои пряди, а взгляд глаза-в-глаза, казался изучающим. — Меня вздернули за волосы, а я ему зубами разорвал горло... — я слушала достаточно внимательно, но старалась не вникать. Из его слов можно было подумать, будто он низачто разорвал всех без веской на то причины... будто проверяет, не испугаюсь ли я? А я боялась, но не его самого, а за его состояние. Мама говорила, что носители солнца — люди принципиально открытые, даже во вред себе, много чего говорила... но больше никогда не скажет. Он рассказывал, о том, что не чувствует себя виноватым, что ощущает некий душевный подъем из-за их смерти, не корил себя, а выставлял на показ, при этом раняя слезы. А я слушала и думала о том, как его лицо мне напоминает о маме... особенно цвет глаз.

Его исповедь прервал возникший посреди кухни страж Виндиче. Повеяло холодом и болезненный поток уже привычной информации от мира прервался. Зачем он появился я поняла не сразу, только спустя полминуты тишины я вспомнила, что братец все-еще считается гражданским, со всеми вытекающими последствиями.

— Здравствуйте, юные носители силы... — прозвучало тягуче и неприятно, более отстраненно, чем в прошлую встречу с этим самым, так и не названным мистером. Он осматривался вокруг и не выглядел ни удивленным ни каким-либо еще. Конечно, не всем же везет так, как повезло мне, при пробуждении пламени. — Я здесь для того, чтобы оповестить Вас, сэр, о новых правах и обязанностях, полученных вами, в связи с силами открывшимися вашими.

Мы молчали. Он пришел не в тот момент, когда мы готовы были его принять. Нельзя обвинять его в том, что если бы он пришел раньше... Это точно не входит в его обязанности. Но некая струна в душе трещит, хочет найти виноватого, того, на чьи плечи можно свалить всю вину, горечь потери и выплеснуть гнев.

— Так-как здесь присутствует недавняя моя подопечная, повторять сказанное вам ранее, леди, я не стану. Самое необходимое находится в этом пакете. Захочешь — прочтешь. А сейчас разберемся с формальностями. — Моему брату в руки передали листок, не обращая внимание на наше с ним положение Мистер продолжал свою работу. — Ознакомьтесь, будьте добры.

Брат без возражений прочел текст. И кивнул, не проронив ни слова.

— Вашу руку, — попросил он и проделал ту же процедуру, что и со мной. Спрятал, уже "подписанный", документ. — Итак, Вы, юный мистер, являетесь гражданским до тех пор, пока не совершите уголовно наказуемый проступок. Данный статус дает вам... — он повторил все то же самое, что и при нашей прошлой встрече. — Здесь все. Непонятное вам разъяснит сестра.

И исчез. Не хотелось думать об этой ситуации. Слезы высохли, а проблемы и горечь на сердце остались на месте.

Брат достаточно знал о пламени, только совершенно ничего — о теневом мире. Он обнял меня крепче и, подхватив под плечами, поставил на ноги. Но они меня не держали, после долгого лежания в одной позе. Я заваливалась на брата, уткнулась в его плечо своим носом. Мы так стояли и не двигались.

— Реохей, что нам делать? — спрашиваю, не выдержав паузы.

— Ка-чан хранила все номера в своей голове, не где не записывая. В полицию можно обратится, но что из этого выйдет — мы не знаем. — И замолчал.

— Пойдем к Ямамото-сану? Он был знакомым мамы.

— Если ты уверена. Ты в этих делах разбираешься лучше.

Разговор затих. Мы оба знали, что в подобных случаях я становлюсь главной. Это не обсуждалось вслух и не выставлялось на показ, просто мы понимали друг-друга без слов.

— Надо умыться и переодеться. — снова сказала я и мы побрели в ванную комнату.

Умывались мы отдельно, потому что себя я могла касаться. Брат просто смыл с себя кровь и тщательно вычистил зубы — они тоже были в крови. А мне пришлось опускать голову под кран и смывать все, что там было лишнего. Тогда то я и заметила, что вокруг моей головы парит круглый обруч, сняв его с изначального места, я почувствовала отсутствие уже привычной информации, как при визите Виндиче. Странная штука. В итоге оставила ее как была. Переодевались уже с натяжкой. Брату пришлось стаскивать с меня футболку и надевать другую. Не сложно, но немного смущает. Я уверена, что эта их призрачность должна отключатся. И я знаю, что из гипер-режима можно выйти, но не знаю как. Раздражает. Еще и нимб этот.

О месте, где Ямамото Тсуеши продает свои суши знали все жители Намимори. Знали и мы. На улице было еще светло, а значит он обязан находится в баре. Мама водила нас туда несколько раз поесть суши и поболтать со своим другом. Но идти далеко. Около часа, да и редко мы бывали в том районе. Пришлось поплутать. Поэтому в здание мы зашли только в половине седьмого. Мы вошли в зал, наполненный людьми. Их было не слишком много, все же середина недели, но и не мало, — я не рассматривала их. Ямамото-сан стоял за стойкой-мини кухней, странным приспособлением, объединяющим элементы витрины и стола, и болтал с одним из клиентов, попутно что-то делая. Ямамото-сан не был ни молод ни стар, что, впрочем очевидно, если вспомнить, что они с мамой были одноклассниками, он имел прямую спину и, при при общих исконно японских чертах, нетипичную форму носа. Его движения и пластика всегда завораживали. Улыбчивый, и этим сильно похож на Такеши, производит вид безобидного просточка и явно этим наслаждается. Его манера подавать себя, меня не раздражает так, как манера Такеши, хотя, в общем-то подход одинаковый. Странный.

Зайти то мы зашли, но как начать разговор мы не знали. А может я вообще что-то не так поняла из мимолетных оговорок родителей. Проверила его на наличие метки Виндиче — да, действительно, не гражданский. Я сжала руку брата, подбадривая себя, а Ямамото-сан вдруг посмотрел на нас.

— О, ребятишки! — расплылся в еще более доброжелательной улыбке он — точной копии Такеши. — А мамочка знает что вы здесь? — Мы замялись, не зная с чего начать, а он, не дождавшись ответа, продолжил: — Или Кушина-чан послала вас за чем-то?

— Нет, мы сами к вам пришли, — решила начать разговор я. Мы вплотную подошли к стойке и брат продолжил:

— Можно поговорить с вами наедине?

— Хмм..? — Он явно почувствовал запах крови, идущий от братика, а поэтому закончил разговор, вытер руки и повел нас наверх — в гостинную на втором этаже.

Глава 9.

Улыбка.

Очень жаль, что в этом мире нет инструкции к жизни. Она необходима мне как воздух. Особенно в этот момент.

Мы сидим за столом, перед человеком, к которому пришли за помощью. Это само по себе смущает, а подчеркнуто традиционно Японский прием хозяина — окончательно сбивает с толку. Ни у меня, ни, тем более, у братика, не имелось при себе хоть сколько-нибудь достоверных сведений про сидящего напротив человека. Только оговорки. И это меня раздражало. Начался мандраж. Мне хотелось творить ужасные глупости, неуместные в данный момент.

— Здравствуйте, Ямамото-сан. — Начал брат.

Хоть мы и росли в Японии, но ее духом никто из нас не пропитался. Это не мешает в общении, но именно сейчас, в момент приветствия, я поняла, что мы с Реохем — чужаки. Все вбитые в кружке, который я посещаю уже второй год, знания вылетели из головы, будто их там и не было, а брат и того не знает. Наша семья всегда придерживалась традиций, ритуалов и этикету японцев. Но знания подавались поверхностно, будто все знали и молчали о том, что мы здесь ненадолго. Мы могли себя подать в хорошем свете при встрече, но не имели той неотличимой детали, что присуща всем японцам. Мы иные. Это не заметить с первого взгляда, ведь в этом мире нет классического стандарта, стереотипа о внешности.