Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Я видел, — сказал Брис. — Когда дом взорвался, он как раз стоял под стеной и отбивался от "тараканов". Те свалились на него, а нас взрывной волной разбросало в стороны. Он оказался чуть дальше нас, потому что ему не понравилось, что дом выглядит целым. Леон оказался прав. Но минёр ошибается только раз в жизни. Насколько я понимаю теперь, вокруг дома натянули "нить ожидания". Мы-то привыкли к тросам... "Нить ожидания" или "трос" — это ловушки, — объяснил он Леону, — примитивные. Наступишь — взрыв.
— А мы во время взрыва стояли у "фонтана", — вспомнил Игнатий, — так нас взрывной волной понесло прямо на "фонтан" — вот и разбросало.
— Не понимаю, — задумчиво сказал док Никита. — Стена рухнула на Леона, а он — вот он, живой и невредимый.
— Ничего себе — живой! — возразил Брис. — Память — сплошное белое пятно ноги — разорваны в клочья (ступни, разумеется). Хотя... Физические повреждения он получил в том мире, откуда явился сюда.
— Итак, на него рухнула стена, а результат — амнезия и изменившийся характер. Может, это Вик успел переправить его в реальный мир?
— Вик сам по себе является беспросветной тайной, — сказал молчавший до сих пор Рашид. — Я тоже видел, как Леон шагал к дому. Видимо, в момент прикосновения к "нити" Вик её почувствовал и заволновался.
— Точно! Только "заволновался" — это ты мягко сказал. Я сейчас вспомнил: он вцепился в воротник Леона и буквально тащил его назад, как заведённый. А Леон... Слушай, Леон, ты всегда среди нас был самым чувствительным к любым ловушкам. А тут шёл и шёл, точно Вик на тебе не вис и не трепыхался... А потом я уже смотрел только на дом. Рашид, ты видел, что дальше было.
— Я же сказал, беспросветная тайна. Стена свалилась на Леона, всё кругом горело. Вик — тоже.
— Горел?!
— Говорю то, что видел. Он вспыхнул, как бумажка. Неудивительно. От дома плеснуло таким огнём... Так что Вик никак не мог переправить Леона.
— Может, его вышвырнуло вместе с Леоном? Только в разные пространства? Ведь не Леон же подлатал Вика.
— "Фонтан" с другими свойствами?
— А помните, Володька попал однажды в странную ловушку?
— Убери слово "странный". В этом городе ничего нормального нет. Ты имеешь в виду тот случай, когда у "железного Володимера" истерика была? Не понимаю, какая связь со случаем Леона.
— А что за случай был? — тихонько поинтересовался Леон.
— Единственный в своём роде. Местечко совершенно невидимое, но Володьку к себе тянуло как магнитом... Ребята, а ведь, кажется, Рашид прав. Леон тоже шёл, не обращая внимания на предупреждения Вика. Мы внесли Володькино место на карту и назвали его "воронкой". Но больше "воронок" нам не попадалось.
— И что с этой "воронкой"?
— Володька сунулся в неё с краю — и то по полной программе досталось. Хотя что говорить о полной программе — мы ничего не знаем о свойствах "воронки". Когда у Володьки прошла истерика, мы его поспрашивали. Картина такая: в "воронке" за минуту в тебя впихивается информация, содержанием которой является твоя собственная жизнь почти за целый год — причём, на эмоциональном уровне. Попробуй представить, что ты в минуту переживаешь события и чувства целого года. Шестьдесят секунд — триста шестьдесят пять дней. Это с краю "воронки". А ты, Леон, попёр в самую середину. А вдруг там скорость памятной прокрутки выше?
— Не понимаю.
— А я понял, что хочет сказать док Никита. Я буквально вижу, как ты, Леон, идёшь в "воронку", задеваешь "нить" и одновременно попадаешь в мощный "фонтан"... Ведь к "воронке" его тянет. Он проходит её всю. Мозг пытается сопротивляться кошмарному натиску информации, возможно, ставит барьер — хлоп! Амнезия! То есть из "воронки" Леон идёт уже беспамятный, вляпывается в "нить", но продолжает идти, потому что он уже другой, не видит её. Он идёт и под стеной дома умудряется угодить уже в "фонтан"...
— Умудряется... Не так-то всё просто.
— Док, что так туманно? Ты думаешь... О! Спецловушка для Леона?
После этой загадочной реплики Бриса все четверо уставились на Леона с нескрываемым интересом. Разозлиться Леон не сумел, сказал лишь:
— Все обо мне всё знают или хотя бы предполагают. Я понимаю, что вы хотите вернуть мне память и мою настоящую личность попозже. Но хоть что-то же я должен знать! Кто я такой?
— Все твои титулы наизусть я не помню, — с ехидством отозвался док Никита (уже на первых его словах Леон возмутился: зачем ехидничать над человеком, если он всё равно не понимает причин этого ехидства?). — Но основные должности твои таковы: ты командир миротворцев, в этот город присланный миротворческим корпусом; ты посвящённый высшего уровня, пока говорить не буду, во что именно посвящённый, — всё равно не поверишь; и ты магистр нашего родного университета... Ну, и проще говоря, ты очень сильный колдун.
5.
Леон выждал, прислушиваясь к себе. Нет, сообщение не вызвало в нём никакого отклика. А вот эмоциональная окрашенность реплики напомнила кое-что из недавнего прошлого. Что у них у всех за дурацкая привычка к театральному подношению шокирующей новости?.. Сейчас он попробует сам такое.
— А кто такой Фёдор Ильич?
Они поднимали брови, взглядывали друг на друга вопросительно: кажется, им это имя незнакомо.
— Где ты с ним встретился? — спросил Игнатий. — И почему решил, что мы знаем о нём?
— Он хозяин магазина, торгует старинной мебелью. Предложил нам зеркало.
— Зеркало? — недоумевал Рашид.
— Раз вы говорите о колдунах, значит, по вашей части. В этом зеркале я видел (если только не галлюцинировал) довольно странные вещи. А человек в зеркале дважды назвал меня магистром. Кстати, кожа на ногах пострадала, потому что из зазеркалья потребовали немедленно бежать из квартиры.
Они снова переглядывались, и наконец док Никита высказался:
— Вербовщик, мелкая сошка... Леон, как он тебе представился?
— Сказал, вместе служили в военной разведке.
— Точно, вербовщик! Слух о нашем разгроме, наверное, по всем городам и весям разнёсся. Нетрудно представить, как он был потрясён, когда увидел тебя.
— А зеркало зачем?
— Он решил, что у тебя амнезия в лёгкой форме. Будь это так, ты бы сейчас прорвался в Корпус и, прихватив пару-тройку крепких парней, вернулся бы сюда к нам на выручку. Твоё внезапное появление наверняка произвело бы на некоторых... кхм... неизгладимое впечатление.
— Я не верю, — спокойно сказал Леон. Он положил руки на колени и смотрел на свалку из двух домов. Как ни странно, он ощущал умиротворение, отдыхая взглядом на припорошённых уже слежавшейся пылью руинах. Единственное, чего в довольно однообразном пейзаже не хватало, — это какого-нибудь яркого пятнышка: головки цветка, оживлённо-зелёного кустика, пусть даже куска цветной тряпки. Пустота города напоминала об усталости в душе. — Вы ошиблись. Я не тот человек, которого вы видите во мне. Я не тот Леон, который вам нужен. Мне не нравится действовать, а плохо переношу грандиозное.
— Ну-ну, а мы тут собрались все шибко грандиозные, — сказал Брис. — Леон, ты крупно ошибаешься. Мы тоже действия не любим, нас вынуждают к нему. И в тебе мы не ошибаемся. Ты здесь всего сутки, а уже сумел отличиться. На твоей совести мой синяк под глазом и целое скопище "блинчиков".
— "Блинчиков"?..
— "Блинчики" — это те хреновинки, которые ты изнутри подорвал.
С облегчение Леон уточнил для себя: "блинчики" — прозвище сухопутных скатов. Уточнив жутковатое значение легкомысленного названия "блинчики", Леон попытался снова принять участие в беседе, но обнаружил, что четверо внимательно смотрят на него.
— Простите, я чего-то недослышал?
— Какие восхитительно рафинированные манеры! — ахнул Игнатий. — Так и хочется вскочить и в поклоне с полминуты подметать пыль роскошной шляпой с роскошным плюмажем!
— Хватит! — прервал его док Никита. — Твоя ирония пропадает втуне перед лицом его амнезии... Ещё раз вопрос, Леон, если ты сразу не расслышал. Разве с тобой в реальном мире ничего не случалось необычного? Ну, хоть изредка?
— Наверное, нет, — неуверенно произнёс Леон. — Вообще-то было однажды, но я тот случай так и не... не понял до конца, что именно случилось.
— Ты расскажи само событие, — предложил док Никита, — а мы посмотрим, что же в нём странного.
— В сущности, ничего особенного не произошло... Когда Мишка был маленький, на него напали две собаки.
— Мишка — это кто? — захотел узнать Рашид.
— О Господи! — ошеломлённо сказал Брис. — Ещё и Мишка!
— Хоть одна собачка в живых осталась? — спросил Игнатий.
— Не молчи, Леон! Начал — договаривай!
Дружеский галдёж внезапно стих. Странное упрямство, с которым Леон смотрел на Бриса, упрямство, близкое к обиде, отчётливее всего угадывалось в его сведённых бровях.
— Больше я ни слова не скажу, пока Брис не объяснит, что значит его риторика по поводу моих детей.
Проснувшийся ветер лениво ссыпал пыль с обломков и плит, и она неохотно летела, шуршала по шершавым поверхностям. Высоко в чистом небе четыре стремительные маленькие птицы будто вознамерились воспроизвести следы суматошных пистолетных выстрелов, то ли затеяв игру то ли просто радуясь долгожданному воссоединению.
— Леон, видел у себя на локте наколку? Со своим именем? — спросил док Никита и после кивка Леона продолжил: — Давай так. Договоримся, что ты наш Леон и никаких ошибок здесь нет. Можешь молчать о своей жизни в реальном мире сколько угодно. Мы же, пока ты не обрёл память, не будем распространяться о той политике, которая касается тебя слишком живо. Естественно, мелочи, необходимые для твоей безопасности, мы тебе сообщим.
— Док Никита прав, — сказал Рашид. — Зачем тебе что-то объяснять, если через час-другой обычного времени ты наверняка всё будешь знать сам. Да ещё больше нас.
— Приступим к насущному — сказал док Никита, снял с себя камуфляжную рубаху и, расправив её на земле изнанкой, показал подобие карты. — Часть города на побережье мы прошли вдоль и поперёк и кое-какие ориентиры себе наметили. Вот здесь "фонтаны". По этим вот трём дорогам в основном разъезжают "тараканы" — с ними ты, Леон, уже знаком. Вот, вот и вот — "колодцы": ухнешь хоть в один — поминай как звали. Места скопления "блинчиков" мы отметили тоже в трёх случаях...
— Если отметили, то как нарвались на них? — Брис жадно вцепился в карту.
— У меня такое впечатление, что они используют "колодцы" для перемещений, но сами далеко от них не уходят. Смотри сюда. Вот наше место. Видишь, мы рядом с "колодцем". "Блинчики", если б мы с ними не встретились, погуляли бы здесь немножко и ушли бы на своё обычное место обитания.
— А это что?
— "Зеркальный лабиринт". Мы думаем, там заблудился кто-то из наших. Наши соколы не такие чувствительные, как Вик, но раза два и они там что-то видели.
Леон почувствовал ревнивую тревогу. Обстановку он начал расценивать таким образом, что все эти полузнакомые ему люди, кажется, здорово рассчитывают на него и на его птицу. А он пока воспринимал Вика на почти бессознательном уровне, именно так — "моя птица"; знал, сокол попал когда-то в труднейшую переделку. И пусть его подлатали (он до сих пор удивлялся: надо же — птица-киборг!), Леон знал также, что Вик очень быстро устаёт. Отсюда он делал вывод: с ним Леоном, делайте, что хотите, — Вика не трогайте!
Он очнулся от своих размышлений, когда кто-то зарычал ему почти в самое лицо. Быстро оглянувшись, Леон с облегчением понял, что рык к нему непосредственно не относится.
— ... по краю "воронки"! Только по краю! — орал Игнатий.
— С одним барьером Леон уже слабее! — яростно отбивался Брис. — Не забывай к тому, что барьер — это всего лишь гипотеза. А если и амнезия, и новая личность — результат ушиба головы? Нам ведь известны случаи, когда после лоботомии на свет являлся совершенно иной характер, не говоря уже о многочисленных случаях слегка корректированного поведения, обретения или, напротив, потери привычек. Док, что молчишь?
— Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, — несколько легкомысленно отозвался док Никита. — Почему бы не спросить у виновника споров? Собственно, от него одного зависит, что мы должны будем делать.
— Глупо! — огрызнулся Игнатий. — Он же сейчас не тот, кем был! Он скажет — "не хочу"! И что будете делать? Ждать у моря погоды?
— Ты так хорошо изучил его новую личность?
— Я попробую.
Леон сказал тихо, но сидевший рядом с ним насупленный Игнатий быстро развернулся к нему всем телом.
— Что ты попробуешь? Что ты вообще понял?
— Я понял, что есть вероятность возвращения памяти, если я пройду по краю "воронки". Я понял, что с моей нынешней амнезией есть вероятность получить ещё одну, поскольку я слабее, чем тот Леон, которого вы знали. И ещё я понял, что во мне, наверное, и правда две личности, потому что я помню себя человеком мирным, но сейчас, Игнатий, уж прости меня за грубость, но очень хочется набить тебе морду.
Никто не засмеялся, только лица у всех просветлели, а Брис пробормотал:
— Может, и пройдёт... Личность, может, и другая. Характер, может. Другой... Нутро-то крепкое. Леон, если не секрет, почему ты решился?
— Подчиняюсь обстоятельствам. Это ваш Леон привёл меня сюда. Назад-то дороги нет. И... и... Я не помню, как и что там происходило, но обе собаки погибли.
Он снова увидел плачущего Мишку, бегущего к нему; ротвейлеров, грузными прыжками настигавших мальчишку, и кровожадную уверенность их квадратных морд. Он снова окунулся в темноту, ножом резанувшую его по глазам. Жило и грело только маленькое тельце и хриплое икающее детское дыхание ему в шею. А потом чёрно-красное стало исчезать, и ему стало плохо при виде неподвижных собак в неровном ореоле тёмно-алого... Он тогда быстро попятился в подъезд, вжимая лицо Мишки в собственную ладонь... Мальчишка собачьих трупов не увидел, но рана в его душе осталась. И сейчас Леон чувствовал себя таким же уязвимым, как Мишка. Разница только в преимуществах возраста. "Врёшь как сивый мерин — вздохнул Леон про себя. — Какое же это преимущество, если некого взять за руку, когда тебе плохо? Дурацкий миф о мужской несгибаемости, или как там это ещё называется..."
Недавнее прошлое с неимоверной силой тянуло погрузиться в воспоминание так глубоко, что Леон в очередной раз отключился от разговора. Когда он понял, что прослушал пару реплик, заставил себя вникнуть в обсуждение.
— Извините, кажется, я чего-то...
— А уж ему тем более! — вновь орал, надсаживаясь до хрипа, Игнатий (Леон с лёгким ужасом подумал: "И я ностальгически вспоминал под этот жуткий рёв?"). — Мы и без ребят обойдёмся! Наоборот будет здорово, если Леон в здравой памяти соберёт нас всех!
— Подожди! Леон, ты понял, что предлагает Игнатий?
— Не совсем.
— Игнатий думает, ты будешь полезнее, если сначала вернёшь память, а потом соберёшь оставшихся из команды, — объяснил док Никита.
— А как думаешь ты?
— Я боюсь "воронки". Она настолько не изучена, что с краю как раз может оказаться самый мощный поток времени, а в середине... Кто знает, что там, в середине? Поэтому я предпочитаю, чтобы вне "воронки" стояла абсолютно вся команда.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |