Она отвела его обратно в гостиную и усадила рядом с собой на диван.
— Тебе пора познакомиться с конструктом. В обмен на юань и так далее. Помнишь, когда я показывала тебе это лицо там, при рассеянии?
— Да, — осторожно сказал он.
— Это только часть дела. Крошечная часть. — Она помолчала, охваченная сомнениями в последнюю минуту, прежде чем отбросить их. — Последние пару лет я работала над чем-то большим, и все это делала в свободное время. Я создаю Юнис.
— Ого... — сказал Джеффри на пониженной ноте.
— Полностью интерактивный конструкт, загруженный всеми крупицами информации, которая есть о ней у кого угодно. Пока все так заурядно.
— Поверю тебе на слово.
— Пожалуйста, сделай это. Хотя это и неофициальный проект, но он все равно на уровень выше любого другого конструкта, существующего в настоящее время... или, по крайней мере, любого, о котором я знаю. Процедуры, на которых он основан, не являются собственностью компании. Это высокоэкспериментальные байесовские алгоритмы, основанные на парадигме минимизации свободной энергии. Джитендра называет его фемботом. Это делает его настолько близким к тесту Тьюринга, насколько это вообще возможно, и если бы умные головы знали, они, вероятно, уже пробивали бы дыры в пещере. Однако это не главное, что я хочу, чтобы ты имел в виду. Это человек, брат. Это не какая-то выдуманная личность — это имитация реального, но умершего человека. И иногда это может сбить тебя с толку — особенно если этот человек случайно оказывается кем-то, кого ты знал. Ты забываешь, может быть, всего на секунду, что это не она.
— С чего ты взяла, что она вообще что-то знает?
— Я не уверена, что она знает, но все же возможно, что она могла бы. Я изучала ее жизнь и... — Она подняла руки, как будто пыталась согнуть между ними длинный кусок дерева. — Это все равно что измерять береговую линию. Издалека это выглядит достаточно просто. Но если бы я захотела тщательно изучить ее жизнь, вплоть до мельчайших деталей, это стоило бы мне дороже моей жизни. Так что это не вариант. Лучшее, что я могу сделать — лучшее, на что способен любой человек, — это наметить основные ориентиры и обследовать как можно большую территорию между ними. Она родилась в Африке. Брак с Джонатаном Безой. Время на Марсе и в других местах. Конструкт на самом деле знает гораздо больше, чем я когда-либо узнаю, но она ничего мне не скажет, пока я не задам правильные вопросы. И это еще до того, как мы углубимся в пустоты, в те области ее жизни, которые я не могу исследовать. — Она виновато пожала плечами. — Но попробовать стоит. Все стоит попробовать.
— Как я могу ее увидеть?
— Как воплощение. По умолчанию включена конфиденциальность, так что видеть ее могут только те, кому я разрешаю. Для этого тебе понадобится доступ к нашей локальной версии расширения. Это намеренно очень простое приложение, но оно позволяет нам общаться с придумками и взаимодействовать с ними. Могу ли я пойти дальше и санкционировать его?
— Сделай милость.
Санди отдала соответствующие команды, предоставив своему брату неограниченный доступ к конструкту Юнис. Но даже Джеффри было запрещено вмешиваться в глубинную архитектуру конструкта; он мог сообщать ей вещи, факты, которые она впитывала в свою базу знаний, но не мог приказать ей забыть или скрыть что-либо, или изменить определенный поведенческий параметр.
Только Санди могла проникнуть в душу Юнис и отредактировать ее.
— Призови Юнис Экинья, — сказала она себе под нос.
Ее бабушка обрела воплощение. Она была плотной, как день, отбрасывая ощутимую тень, созданную расширением.
Санди решила изобразить Юнис такой, какой она была во время своего последнего возвращения из глубокого космоса, незадолго до начала ее лунного заточения в 2101 году. Маленькая, худощавая женщина с тонкими чертами лица, она даже отдаленно не выглядела достаточно жизнерадостной, чтобы совершить и половину того, что ей приписывают. Тем не менее, ее генетическая стойкость проявлялась в том факте, что она выглядела недостаточно старой, чтобы выглядеть на конец своего седьмого десятка. Ее волосы были короткими и ослепительно белыми. Ее глаза были большими и темными, наполненными умом, который мог быть быстрым и проницательным, а также жестоким. Казалось, она всегда готова была рассмеяться над чем-нибудь, но если и смеялась, то только над своими собственными остротами. Она носила — или, по крайней мере, была одета — одежду, которая была исторически точной и в то же время достаточно невзрачной, чтобы не казаться раздражающе старомодной: легкие черные брюки, кроссовки на мягкой подошве с раздвоенными носками и липкими нашивками для невесомости, туника с короткими рукавами осенних красных и золотых тонов. Никаких драгоценностей или каких-либо украшений, даже часов.
Она сидела; Санди создала виртуальный стул, утилитарный и по-квакерски простой. Юнис Экинья слегка наклонилась вперед, сложив руки на коленях и вопросительно склонив голову набок. Поза свидетельствовала о внимательности, но в то же время наводила на мысль, что у кого-то есть сотня других планов на день.
— Добрый вечер, Санди, — сказала Юнис.
— Добрый вечер, Юнис, — поздоровалась Санди. — Я здесь с Джеффри. Как у тебя дела?
— Очень хорошо, спасибо, и надеюсь, что с Джеффри все в порядке. Могу вам чем-нибудь помочь? — В этом была вся Юнис: светская беседа была для людей, у которых было свободное время.
— Речь идет о перчатке, — сказал Санди. — Расскажи ей остальное, Джеффри.
Он взглянул на нее. — Все?
— Абсолютно верно — чем больше она знает, тем более целостной становится.
— Пожалуйста, не говори обо мне так, как будто меня нет в комнате.
— Приношу свои извинения, Юнис, — ответила Санди. Она, конечно, никогда не называла ее "бабушкой". Даже если бы Юнис выбрала именно такую форму обращения, Санди сочла бы ее неуместной. Юнис была ярлыком, именем, наклеенным на набор программных рефлексов, которые лишь случайно выглядели как живое человеческое существо.
— Я нашел перчатку, — сказал Джеффри. — Она была в депозитной ячейке Центральноафриканского банка в Коперник-Сити. Ящик был зарегистрирован на твое имя.
— Что это за перчатка? — спросила Юнис с резкостью свирепого перекрестного допроса.
— От старого скафандра. Возможно, она принадлежала лунному скафандру.
— Мы задавались вопросом, может ли это что-нибудь значить, — сказала Санди. — Например, была ли там перчатка, которая имела для тебя какое-то особое значение, что-то связанное с одной из твоих экспедиций?
— Нет.
— Ты потеряла перчатку или произошло что-то, в чем перчатка сыграла решающую роль?
— Я уже ответила на этот вопрос, Санди.
— Мне очень жаль.
— Внутри перчатки что-то есть, — сказал Джеффри, — втиснутое в пальцы. Есть какие-нибудь воспоминания?
— Если я ничего не помню о перчатке, то вряд ли смогу пролить свет на ее содержимое, не так ли?
— Ладно, — сказала Санди, почувствовав, что уперлась в кирпичную стену. — Давай расширим круг вопросов. В свое время ты использовала несколько скафандров. Был ли там какой-то, который выделялся бы среди всех остальных? Один из них спас тебе жизнь или что-то в этом роде?
— Тебе придется сузить круг поисков для меня, дорогая. Основная функция скафандров — сохранять жизнь. Это то, что они делают.
— Я имею в виду, — терпеливо уточнила Санди, — в более значительном смысле. Был ли несчастный случай, что-то в этом роде — драматическая ситуация, в которой скафандр сыграл ключевую, решающую роль? — Несмотря на то, что она привыкла иметь дело с конструктом — а она записала сотни часов разговоров, — ей все еще приходилось время от времени сдерживать свое раздражение и недовольство.
— Было много "драматических ситуаций", — сказала Юнис. — Можно было бы рискнуть сказать, что вся моя карьера состояла из "драматических ситуаций". Вот что происходит, когда вы решаете поместить себя в опасную среду, вдали от системы безопасности цивилизации.
— Она только спросила, — сказал Джеффри.
— Мы на Луне, — сказала Санди, образец терпения. — Здесь когда-нибудь что-нибудь происходило?
— Многое случилось со мной на Луне, дорогое дитя. Это была не более и не менее снисходительная среда, чем где-либо еще в системе. Просто потому, что Земля висит там, как большой голубой шарик, это не значит, что она спасет тебя, если ты сделаешь какую-нибудь глупость. И я была не глупа и все равно попала в беду.
— Колючая, не правда ли? — пробормотал Джеффри.
Юнис повернулась к нему. — Что ты сказал?
— Ты не можешь шептаться в ее присутствии, — сказала Санди. — Она слышит все, даже субвокализации. Наверное, мне уже следовало упомянуть об этом. — Она вздохнула и на мгновение погрузилась в транс расширения.
Юнис и ее стул исчезли.
— Что только что произошло?
— Я отключила ее голос и стерла последние десять секунд из рабочей памяти. Таким образом, она не вспомнит, что ты назвал ее колючей, и, следовательно, не будет постоянно держать на тебя обиду до конца твоего существования.
— Она всегда была такой со взрослыми?
— Не думаю, что она была особенно восприимчива к критике. Она также была не из тех, кто терпит дураков, с радостью или как-то иначе.
— Тогда, похоже, она просто отметила меня как одного из них.
— Пока я не вычистила ее рабочую память. Но не расстраивайся из-за этого слишком сильно. В первые дни я, должно быть, скребла и повторно скребла около миллиона раз. Сказать, что мы все время начинали не с той ноги... это было бы большим преуменьшением. Но опять же, это моя вина, а не ее. Прямо сейчас то, что мы имеем, — это карикатура, грубая карикатура на реальность. Я пытаюсь сгладить острые углы, смягчить преувеличения. Пока это не будет сделано, мы не можем выносить никаких суждений о настоящей Юнис Экинья.
— Тогда я предоставлю ей возможность сомневаться. Хотя от нее было не так уж много помощи, не так ли?
— Чтобы она могла рассказать что-нибудь полезное, нам нужно будет собрать побольше информации, выудить ее из нее. Либо так, либо сидеть здесь, пока она рассказывает о каждом значимом событии в своей жизни — и поверь мне, твоя туристическая виза этого даже близко не покроет.
Шелест расшитых бисером занавесок возвестил о возвращении Джитендры.
— Теперь я могу вам помочь. — Он протянул руку: три маленьких скомканных пакетика, лежащие у него на ладони, напоминали завернутые в бумагу конфеты.
Джитендра положил пакеты на кофейный столик. Каждый из них взял по одному и развернул упаковку. Цветные камешки со звоном рассыпались по стеклянной столешнице кофейного столика, выглядя точь-в-точь как леденцы, сваренные вкрутую, о чем свидетельствовали обертки.
— Настоящие? — спросила Санди.
— Боюсь, что нет, — сказал Джитендра. — Дешевые пластиковые подделки.
Все трое удрученно уставились на искусственные драгоценные камни, словно желая превратить их в полудрагоценную редкость. У Санди они были яркого, фальшиво выглядящего зеленого цвета, кроваво-красные у Джеффри, бледно-голубые у Джитендры.
Там было восемь зеленых камней, но, возможно, вдвое больше красных и синих. Джитендра уже производил надлежащий подсчет, как будто это могло иметь значение.
— Ты повредил перчатку, когда доставал их? — спросила Санди.
— Ни в малейшей степени, — сказал Джитендра. — И тщательно записал, с какого пальца вышла каждая группа драгоценных камней.
— Мы могли бы снова загрузить ее и расспросить о них, — сказал Джеффри.
— Не думаю, что это нас к чему-то приведет, — сказала Санди.
— И с нашей стороны было бы разумно не настраивать ее намеренно против себя, повторяясь. Может ли она что-то скрывать от нас? — спросил Джеффри.
Джитендра все еще передвигал драгоценные камни, выстраивая их в узоры, как рассеянный ребенок, играющий со своей едой. — Мы с твоей сестрой, — сказал он, — вели долгие и запутанные дискуссии о точном эпистемологическом статусе конструкта Юнис. Санди убеждена, что конструкт не способен к злонамеренному сокрытию. Я в этом гораздо менее уверен.
— Это не будет ложью, — сказала Санди, надеясь предотвратить еще один многословный спор на тему, которую они никогда не могли решить, — но настоящая Юнис вполне могла бы это сделать. Это то, что мы должны помнить.
— Восемь, пятнадцать, семнадцать, — сказал Джитендра. — Зеленые, красные и синие в таком порядке. Это количество драгоценных камней.
— Думаешь, в этом есть какой-то смысл? — спросил Джеффри.
— Зеленые крупнее, — сказала Санди. — Она не смогла бы засунуть столько же их в палец.
— Возможно, — сказал Джитендра.
— Может быть, что-то значат цвета, а не цифры, — сказал Джеффри.
— Дело в цифрах, а не в цветах, — пренебрежительно ответил Джитендра.
— Ты уверен в этом? — спросила Санди.
— Абсолютно. Драгоценные камни просто разного цвета, чтобы мы их не перепутали. Было бы достаточно оранжевого, розового и желтого, чтобы подчеркнуть всю разницу, которую это создает.
— Главный вопрос, — сказал Джеффри, — заключается в том, когда именно я должен сообщить об этом кузенам. Когда я доставал перчатку из хранилища, то не знал, что внутри нее может что-то быть.
— Ничто не мешает тебе засунуть драгоценные камни обратно в перчатку и заявить, что ты никогда о них не знал, — сказал Санди.
— Кто-нибудь внимательно посмотрит на перчатку, когда я буду проходить земную таможню. Тогда мне придется кое-что серьезно объяснить.
Санди пожала плечами. — Не совсем преступление века, контрабанда дешевых пластиковых самоцветов.
— А я исследователь, ползающий на животе и выпрашивающий деньги. Малейший изъян в моем характере, малейший намек на неподобающее поведение, и мне крышка.
Джеффри теперь стоял, скрестив руки на груди, в позе невозмутимой решимости. Санди достаточно хорошо знала своего брата, чтобы понимать, что он вряд ли сдвинется с места в этом вопросе.
Так что она пока не будет давить на него.
— Восемь, пятнадцать, семнадцать, — сказал Джитендра. — Я знаю эти цифры. Уверен, что они что-то значат. — Он прижал пальцы ко лбу, как человек, которого мучают.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утром такси высадило их у подножия одной из башен, пронизывающих потолок, — граненого ананаса с неоновыми змеями, обвивающими его бока. В вестибюле дымчатого цвета уже образовалась очередь к лифтам. Вокруг толпились серьезные на вид молодые люди, часть которых, очевидно, была хорошо знакома Санди и Джитендре. Они пожимали друг другу руки, касались костяшек пальцев, давали "пять", шепотом обменивались откровениями. Они говорили на суахили, русском, арабском, китайском, пенджаби, английском. Некоторые говорили на нескольких языках, другие обходились переводчиками в наушниках, обычно украшенными лампочками и драгоценностями, или просто восторженно жестикулировали. Воздух потрескивал от соперничества и возможности быстрого удара по спине.
Джеффри не ощущал ничего подобного со времени своей последней научной конференции.
— Это большое дело для Джитендры, — объяснила Санди. — Подобное значение имеют только два или три турнира в год. Причина, по которой все вышли из-под контроля. — Она игриво ткнула своего партнера кулаком. — Нервы еще не сдали, мистер Гупта?
