Официально они были коалицией консервативных политических интересов с общим желанием не повторять ошибок прошлого, начиная с Механизма и заканчивая мероприятием "Мандала". Они сыграли важную роль в том, чтобы держать Ндеге под замком, когда более просвещенные голоса призвали смягчить условия ее заключения. Неофициально они терпимо относились — даже поощряли — к суеверному мышлению, которое Гома считала глубоко предосудительным. Она ничего не имела против непроверяемых систем убеждений как таковых. Ей просто не хотелось делить корабль с людьми, которые в них верят.
— Богоборцы, — прошептала она.
Если Караян и услышал ее, то это никак не отразилось на его львиной маске лица. — Перед нами стоят большие задачи. Научные загадки. Тайны и чудеса, без сомнения. Искушения.
Гома закатила глаза.
— Но при правильном расположении духа мы можем преодолеть наши худшие пристрастия к простым знаниям. Возможно, никогда не придется прибегать к сдерживающему влиянию моих друзей, и все же...
— Вы одержали свою победу, оказавшись на корабле, — сказала Гома, наконец не в силах сдержаться. — Теперь вы позволите кому-нибудь еще сказать свое слово?
— Я думаю, мы все можем согласиться, — сказал Мпоси, поднимаясь со своего места, — что последние несколько дней были чрезвычайно напряженными. Вопреки своей лучшей натуре, мы можем сказать то, о чем пожалеем мгновение спустя. Не так ли, Гома? — Он смотрел на нее с яростной напряженностью, словно запечатлевая свои мысли прямо в ее мозгу. — Разве это не так, Гома?
— Да, — сказала она, поддавшись на уговоры Ру. — Да.
— Я принимаю ваши извинения, — сказал Маслин Караян, слегка поклонившись в ее сторону.
— Я бы добавил, — продолжал Мпоси, — что полностью разделяю мнение Маслина. Мы все должны делать все возможное, чтобы действовать разумно и осторожно. Я знаю, нас ждет испытание, но не сомневаюсь, что у нас есть все необходимое для успеха.
— Мпоси говорит мудро, — сказала Гандхари медленным ораторским голосом. — Конечно, будут проблемы. Но если мы сможем избежать того, чтобы разрывать друг друга на части, по крайней мере, в течение нескольких недель, думаю, это было бы отличным началом. — Затем, намеренно изменив тон, она добавила: — Мы останемся на орбите, завершая окончательные системные тесты, еще на пять или шесть дней. До тех пор у вас есть время определиться со своим местом в этой экспедиции. С того момента, как я включу пост-чибесовский двигатель, никакая сила во Вселенной не заставит меня развернуть этот корабль.
Гома увидела в этом обещании отблеск стали, о которой она догадывалась. Будь проклята Гандхари — это была капитан Васин во всей своей пышности и авторитете, и от этого она была еще более великолепна.
— Не думаю, — сказал Мпоси, — что кто-либо из нас воспользуется таким шансом уехать, Гандхари, но приятно знать, что он есть.
Их капитан представила остальных еще несколько раз, прежде чем пожелать всем всего наилучшего, еще раз поблагодарить жителей Крусибла и, наконец, распустить собрание. — Идите! У вас есть корабль, который нужно исследовать. Но не изучайте слишком много за один день — нам всем нужно оставить несколько сюрпризов на потом!
Как и всем супружеским парам в экспедиции, Гоме и Ру выделили отдельную каюту. Она была приличных размеров, с отдельной ванной комнатой и туалетом, даже небольшой кухней, где они могли готовить еду, когда им не хотелось есть в местах общего пользования. Стены могли быть окрашены в любой цвет или узор, а картины и фрески были взяты из центральной библиотеки. Гома уже достала двух деревянных слоников, которых подарила ей Ндеге, и поставила их в низкой нише.
Комната была достаточно большой, но там также был корабль, который можно было исследовать. Там было много уровней, много секций, и не все из них были бы доступны обычным образом. Вместо ключей у Гомы и Ру на запястьях были браслеты для открывания дверей, которыми им разрешалось пользоваться. Браслет каждого члена экипажа был настроен таким образом, чтобы обеспечить разные уровни доступа. Только технической команде Назима Каспари разрешалось приближаться к задней сфере, и у обычного пассажира было мало веских причин заходить в соединительную середину. Но все равно оставались сотни комнат и отсеков для исследования, некоторые из них были размером с любое закрытое пространство, известное Гоме на Крусибле.
Комната знаний быстро стала одним из ее любимых мест. Она быстро начала чувствовать притязания на ее территорию, тем более что Ру или другие члены экипажа нечасто посещали ее. Возможно, это изменится, когда они отправятся в путь, но сейчас она принадлежала ей. Сама комната представляла собой круглую камеру, центр которой был занят проекционным устройством правильной формы. Устройство было около четырех метров в поперечнике, окружено непрозрачным материалом и практически до краев заполнено ровным прозрачным веществом.
Под поверхностью этого колодца, встроенное в прозрачную матрицу, плавало представление их текущих общих знаний о системе Глизе 163. В нейтральном состоянии дисплей имел форму шара, со звездой в середине и семейством миров, вращающихся по своим орбитальным траекториям. Об этой звезде было известно многое, но тогда звезды были простыми вещами, их физическая природа зависела лишь от нескольких параметров — массы, металличности, возраста. Сущность Глизе 163 была общеизвестна более половины тысячелетия.
Однако миры — это совсем другое дело, их история зависит от миллиарда случайных факторов. Они не вписывались в четкие категории; они не с готовностью раскрывали свои секреты, особенно на расстоянии многих световых лет. Все более крупные миры в системе Глизе 163 были изучены из Солнечной системы Земли с помощью распределенного множества телескопов под названием Окулар. Визуальные данные доказали существование Мандалы на Крусибле и отправили в путь первую волну голокораблей.
Но эти данные были намеренно искажены, и когда люди в конце концов узнали правду, они разорвали Окулар на части в своей ярости и страхе. С тех пор ни в одной солнечной системе не было построено ничего подобного. Тем не менее, данные по-прежнему были заархивированы и доступны для анализа. Гоме дали понять, что они были очищены от какой-либо предвзятости, преднамеренной или иной.
Глизе 163 находилась почти в два раза дальше от Земли, чем Крусибл, поэтому изображения никогда не были такими четкими. За Крусиблом также наблюдали более пристально в течение более длительного периода времени, что позволило синтезировать данные по многим оборотам планет и сезонным циклам. На более удаленную систему таких усилий затрачено не было, поскольку не было причин ожидать каких-либо выгод от такого расширенного исследования. Глобусы планет выглядели достаточно резкими, изящно отделанными драгоценными камушками, но когда Гома просунула руку в изображение — почувствовав, как всасывается холодная мембрана, когда она скользит по ее пальцам и поднимается вверх по запястью, — она могла наколдовать любую из планет или лун до гораздо большего размера и вытащить их из колодца как и яблоки, в этот момент нечеткая природа данных стала совершенно очевидной.
Например, рядом со звездой находилось нечто, что в аннотации обозначалось как "суперземной водный мир" под названием Посейдон. Это был второй мир от Глизе 163 и первый, пригодный для жизни с любой точки зрения.
Они знали размер этой планеты и могли определить условия на ее поверхности и предсказать состав ее атмосферы даже на расстоянии, но ни одна из ее черт не была отчетливой. "Пригодный для жилья" также был относительным термином. Посейдон был горячим — его самые холодные участки были эквивалентны самым теплым частям Крусибла — и сила тяжести на его поверхности снова была вдвое выше. На его покрытой океаном поверхности условия были бы близки к верхнему пределу долгосрочной жизнеспособности многоклеточных существ, хотя это не исключало существования организмов-экстремофилов. В атмосфере был кислород, так что, вероятно, в океане или на его поверхности происходила какая-то форма фотосинтеза, и поскольку планета, по-видимому, избежала безудержного парникового эффекта, должны были действовать терморегулирующие механизмы, удерживающие атмосферу от превращения в печь для сжигания отходов. Хотя люди могли выносить такую среду в течение короткого периода времени, это было неподходящее место для обустройства дома.
Там были газовые гиганты и меньшие, более скалистые миры на круглых и эксцентричных орбитах, некоторые близко к Глизе 163, некоторые гораздо дальше. Поскольку точных данных о спутниках газовых гигантов не имелось, было трудно сказать, могут ли они иметь какое-либо отношение к сигналу. Гома подумала, что более вероятно, что ответ может быть связан с одной из планет земной группы — миров с такими названиями, как Паладин и Орисон. Они двигались по близким круговым орбитам — это была очень компактная солнечная система. Но было мало или вообще не было данных ни о них, ни о таких спутниках, которыми они могли бы обладать, ни о множестве меньших тел, вращающихся вокруг Глизе 163.
Гома знала, что колодец на самом деле был супом из наномашин. Когда ее пальцы сомкнулись вокруг шарика, колодец почувствовал ее намерение и организовал свои ресурсы — само знание — для создания "цельного" изображения, шара, составленного из наномашин с гораздо большей плотностью, чем в прозрачной матрице. Когда она вытащила свой светящийся приз из колодца, машины, составляющие сферу, отражали горизонт человеческих знаний в тот момент времени. Она могла бы содрать корку, обнажив наилучшее предположение о недрах планеты — вишнево-красное ядро или мертвое, как камень, немагнитное сердце.
Но наномашины ревниво оберегали себя, и приз был таким же эфемерным, как сказочный подарок. Даже когда она держала его в руке, машины начали просачиваться сквозь ее хватку обратно в бассейн. Если бы она попыталась вынести свой приз за пределы обода устройства, шар превратился бы в жидкость и растекся бы цветным потоком. Не было ничего плохого в том, чтобы попытаться победить это, и она пробовала снова и снова, надеясь удержать в своей ладони кусочек мира. Но это было бесполезно, потому что машины оказались быстрее, чем предполагалось.
Гоме было приятно, что никто больше, казалось, не проявлял интереса к комнате знаний — по крайней мере, пока. Ей нравилось бросать миры обратно в колодец, наблюдая, как они сжимаются и возвращаются на свои прежние орбиты. Какая из этих планет или лун, гадала она, послала сигнал ее матери? Никто не знал.
Выходя из комнаты после одного посещения, она увидела двух мужчин, суетливо идущих по коридору, в котором она находилась. Оба были сторонниками Второго шанса, что было очевидно по их темно-красной одежде. Это была не совсем униформа — стили варьировались от случая к случаю, — но достаточно близкая, чтобы передать чувство родства и общей цели. Одним из мужчин был дородный бородатый Караян, другой — помоложе и худощавее.
Гома не желала никаких контактов с этими людьми, поэтому ее первым побуждением было нырнуть обратно в комнату знаний. Но это было бы слишком очевидным и трусливым ходом. Она решила проявить наглость — в конце концов, они собирались продолжать натыкаться друг на друга.
— А, — сказал бородатый мужчина. — Грозная Гома. Неужели вы не могли придержать язык, хотя бы на время представления Гандхари?
— Я сказала то, что было у меня на уме.
— Да, мы заметили. — Глаза Маслина Караяна сузились, глядя на нее из-под нависших бровей. — Крусибл — это демократия, на случай, если вы еще не поняли. И мы находимся на борту этого корабля по обоюдному согласию — имеем такое же право на свои места, как вы или любой другой ученый.
— Я не говорила, что это не так.
— Вы также не скрывали своих неприязненных чувств, — сказал Караян.
— Я имею на них право, — сказала Гома, испытывая некий постыдный трепет от собственной нарочитой воинственности.
Молодой человек до сих пор хранил молчание. У него было бледное лицо и копна светлых волос, которые лежали на голове тугими локонами, за исключением завитка, закрывавшего половину лба.
— Вы действительно так сильно нас ненавидите, Гома? Только потому, что у нас немного другой набор ценностей, чем у вас?
— Я должен идти вперед и встретиться со своей женой, — сказал Караян другому мужчине. — Увидимся на вечернем собрании, Питер.
— Спасибо тебе, Маслин.
Караян дотронулся большой рукой до плеча молодого человека и пошел дальше по коридору, оставив Гому наедине с человеком по имени Питер.
— Я не мешаю вам уйти, — сказала Гома.
Мужчина улыбнулся, хотя в выражении его лица было больше печали, чем веселья. — Я Питер Грейв, чего бы это ни стоило. Да, я сторонник Второго шанса и уважаю Маслина, но я также надеюсь, что мы с вами могли бы стать друзьями, по крайней мере, пока мы застряли на этом корабле.
— Зачем вам это нужно?
— Потому что я восхищаюсь вами. Потому что я знаю, что вы сделали, чтобы избавить свою мать от этого.
— Последнее, что я хочу слышать, — это разговоры "Второго шанса" о моей матери.
— У нас широкий альянс. Не все несут одинаковую ответственность за Ндеге.
— Так что вы об этом думаете?
— Я думаю, всегда есть основания для прощения.
— Тогда вы ошибаетесь. Моя мать не нуждалась в прощении. Прощение требуется только тогда, когда вы совершаете преступление.
— И поступки вашей матери не считаются преступлением?
— Она пыталась сделать что-то хорошее.
— Я с этим не спорю, но одни только добрые дела не могут оправдать ошибок, которые убивают сотни тысяч людей. — Грейв протянул ей ладони своих рук. — Послушайте, последнее, чего я хочу, — это вникать во все это. Я просто чувствую, что если мы сможем, по крайней мере, договориться о том, чтобы ладить друг с другом, это намного облегчит жизнь всем нам. Маслин, знаете ли, не такой уж людоед — никто из нас им не является.
— Вы верите в бога, Питер Грейв?
— Мои убеждения или что-то еще не поддается простым ответам.
— Тогда это значит "да".
— Вы оказываете мне медвежью услугу, Гома. — Он отвел глаза с выражением сожаления на лице. — Честно говоря, я надеялся на лучшее от вас. Непредубежденность, готовность принимать различные точки зрения...
— Есть только одна точка зрения.
— Непогрешимая мудрость науки?
— Называйте это как хотите.
— Возможно, вас удивит, если я скажу, что я большой поклонник науки. Я даже читал кое-что из ваших работ.
— Полагаю, это помогает узнать своего врага.
— О, пожалуйста. — Наконец он поднял сдающуюся руку. — Не берите в голову. Замечание сделано. Замечание высказано очень превосходно. Мне жаль, что я задержал вас — жаль, что один из нас не готов начать строить мост. Однако вы ошибаетесь — ошибаетесь насчет меня, ошибаетесь насчет всех нас. Я просто надеюсь, что вам не потребуется остальная часть путешествия, чтобы преодолеть свои предубеждения.
Гома удивленно моргнула. — Это у меня предубеждение?
Но Питер Грейв уже проскальзывал мимо нее. — До свидания, Гома Экинья.
