Искандер против Унылого Мира.

— Меаркец! Опа! Меаркский колдун!— выкрикнул и показал на толстяка пальцем молодой маг в изобличающем жесте.

Воспитание, а именно ненависть в отношении меаркцев, впитанная с молоком матери и подзатыльниками дяди, дало о себе знать. Слова Искандера так и сочились нескрываемым презрением и неосознанной жаждой убийства, а жест, несмотря на всю свою простоту, был ужасающе оскорбителен.

На что опа-меаркский колдун ответил лишь печальным вздохом, он даже вздыхал с акцентом, и принялся отрезать от жаркого еще один ломоть. Но не смотря на то, что толстяк ничего не предпринимал в ответ на грубость харассейского патриота, нечто невидимое и злобное зашевелилось и насторожилось за его широкой и толстой спиной. Демоны явно обиделись за честь своего хозяина, какая бы она у него ни была.

Искандер не на шутку испугался. Стоит сейчас колдуну-толстяку щелкнуть пальцами и парочка демонов мгновенно превратят его в красиво разлетающиеся по пейзажу ошметки мяса и боли. И никакие прежние заслуги-подвиги не помогут.

— Да садись ты, наконец. Никто ни с кем не будет драться. По крайней мере, до обеда,— приключенец перестал кормить свою подмышку и, упруго вскочив, таким же упругим шагом подошел к замершему в испуганной боевой стойке Искандеру и, отобрав магическую бомбочку, вручил в освободившуюся руку тарелку с дымящимся мясом.— Садись и ешь!

Искандер не успел даже удивиться, так быстро все это произошло. Еще несколько секунд Искандер простоял в столово-боевой стойке, с кубком и тарелкой, не осталось даже свободных пальцев, чтобы изобличающее указывать им на носителя грязной зарубежной загнивающей магии. Горячее мясо на тарелке источало ароматный жар, кхактейль в кубке пузырился мятно-огуречной прохладой. Молодой маг молча сел на указанный ранее валун, даже не проверив его на наличие хваталок, и, пристыженный совестью за свою грубость в отношении человека предложившего ему привал, занялся жарким. Жаркое оказалось очень вкусным. И зельевар, не переставая жевать и глотать, задумался над произошедшим и происходящим.

Несколько часов назад очнувшись, и успев в беспамятстве увидеть жуткий кошмар с участием себя, жареного дракона, соленой плетки со вшитыми колючками и интимных хваталок с ядовитыми жвалами и неприличными сяжками, Искандер обнаружил себя полусмертельно раненым и обессиленным. Зато имеющим в карманце тяжелое холодное золотое колечко невидимости. Настоящую прелесть. Перед тем как на радостях тут же надеть кольцо и став невидимым носиться кругами, заливаясь полубезумным счастливым смехом, Искандер рассудительно решил подлечиться и подзаправиться. Потому как работоспособное магическое кольцо это конечно хорошо, но палец, кстати указательный, из которого оно высосало тепло, оказывается отломился и растаяв превратился в отвратительную вонючую мясную кучку. Да и шрамы оставшиеся на лице после взрыва тоже никоим образом не улучшали самочувствия, не говоря уже о луже крови натекшей под головой, и соответственно из нее же и вытекшей. Молодой маг занялся самолечением. Иных целителей в этом унылом мире не наблюдалось.

Пилюля вселечения, стакан газировки, немного вонючей мази на лицо, глоток сжиженной маны и Искандер был здоров. Разве что его стошнило от отвратительно горькой желчи, внезапно заполонившей желудок и судорожно рванувшей вверх. Что же, это было не самое плохое побочное явление, перенесенное молодым магом. Для человека однажды превращенного неверно смешавшимися в желудке зельями в тощую смуглую лягушку, тошнота даже самой сильной кислотой, была в порядке бытовых вещей. Только палец все же не отрос. Как у той же лягушки. Хм... иногда бывает даже полезно быть мерзким земноводным.

Сушеный алхимический плод заменителя киртеколских ягод, отвергнутых привередливым к родным деликатесам кошачьим демоном, взбодрил и укрепил усталое размякшее тело. Но взбодренный магически и алхимически Искандер ощущал, что внутри него неумолимо нарастает усталость как телесная, так и духовная. И стоит только магии алхимической ягоды прекратить свое действие как Искандер свалится совершенно опустошенный и тут же заснет. И повезет, если проснется через в-принципе-целых шесть дней. Чтобы быть сожранным проснувшимися наравне с ним чудовищами. Выспавшийся он явно покажется им намного вкуснее, чем не выспавшийся. А если не повезет— то вообще не проснется. Потому как приличные мертвые люди не имеют привычек подниматься, разве что становясь злобной неприличной нежитью.

Ладно, решил про себя Искандер, с удовлетворением замечая, что шизофренический Искандер-ехидна пропал бесследно, проверяю кольцо и на разведку. И тут же принялся претворять в жизнь решение. Надел кольцо на обрубок, а точнее отморозок, пальца и исчез из виду. И даже аура свернулась в компактный малозаметный клубочек, запрятавшийся в глубины Искандерова разума. Ментальное же Сияние самих мозгов приугасло, став настолько незначительным, что молодой зельевар даже почувствовал себя полнейшим кретином. Абсолютно прозрачный для большинства заинтересованных, и тем более не заинтересованных, взглядов, без крупинки запаха и не издающий ни грана звука Искандер— неимоверный разведчик двинулся в сторону костра.

И вот он сидит возле него, уплетая за обе щеки вкуснейшее горячее мясо, запивая свежайшим кхактейлем. Чисто рефлекторно обидев моугючиго меаркского колдуна и лишившись магической бомбочки, которых и так оставалось меньше чем то количество, с которым уважающий себя и окружающих хоть самую малость приличный зельевар, не то что в иной мир, даже на балкон покурить не выйдет.

Итак, думал Искандер, я добрался живым до промежуточной цели и скоро наемся досыта, и что же тогда? Что делать? Искандер задумался над исконно-вечным харасским вопросом, заданным еще великим героем Харамонуном, когда тот скинув в кипящее чрево Пика Демонизма собранные по всей Харассее проклятые злобные кольца, кубки, мечи, талисманы, короны, доспехи, и изрубив всех врагов, преследовавших его с целью завладеть проклятой коллекцией и вследствие миром, неудачно присел на валун и оконфузился, испачкав последние чистые портки в радиусе трех тысяч километров.

Искандер проглотил последний...хм..., утолив голод, зельевар стал смотреть на свою будущую судьбу более оптимистично и потому... крайний кусочек и запил его крайним глотком. Мясо на блюде при содействии вилки с ножом и кхактейль в кубке благополучно переместились и улеглись в желудке приятным бременем. И молодой маг почувствовал глубочайшее умиротворение. Багрово-сиреневый унылый мир расцвел дружелюбно-невидимым розовым и голубым. Даже зловещие прозрачные тени за широкой меаркской спиной колдуна смягчили свои грубые жестокие невидимые контуры. Мир вокруг улыбался зельевару доброй усталой улыбкой. И даже проснувшийся на миг драконообразный монстр, казалось, дружески подмигнул светящимся глазом.

— Ну, может поговорим, или еще кусочек жаркого хочешь?— с заботливой улыбкой поинтересовался приключенец.

— Хурм...— запротестовал набитый до отказа желудок молодого мага, в то время как мозг казалось, самостоятельно прокричал через ушные отверстия 'Добавку, пожалуйста!'. К счастью его толком не расслышали.

— Ну, значит, говорим,— сделал вывод из сведенного судорогой противоречивых желаний разных частей тела зельевара приключенец.

— Угу.

— Для начала представлюсь. Меня зовут Гелин из славного рода Тулпардан,— приключенец отвесил зельевару резкий поклон и потерял еще один метательный нож, вывалившийся из воротника.

— Очень приятно. Фахим из славного рода Рахан,— вежливо поклонился в ответ приключенцу Искандер.

— А это наш любезный гость из вражеского запада, моугючий и юзасний колдун-теневик второй категории Харра-Карф Вурдасын,— кивнул в сторону меаркского толстяка приключенец.

— Очень приятно. Фахим из могучего и ужасного рода Рахан,— опять же вежливо, но непримиримо поклонился Искандер.

— Хымь...— только и ответил толстяк на приветствие молодого мага. Опять же с акцентом.

Видимо он знал обычаи народов населяющих широкие просторы Харассеи, в частности сулнитарские. Хорошо хоть не стал проделывать гадости с бородой и маслом. За это Искандер был колдуну искренне благодарен.

— Ну, вот мы и познакомились,— подвел итог приключенец.

— Угу.

— Хымь...

— Мда.

— ...

— ...

— Эх, а я так надеялся что встречу в этой клятой пустыне хоть что-нибудь более разговаривающее, чем эти клятые камни и клятый ка-калдун. Еще одного молчуна я не вынесу. Арр!

— Я любить говарьинг. Но я йем.

— Я тоже. Просто я слишком рад.

— Отлично. Тогда поступаем следующим образом. Ка-калдун доедает, Фахим портишь себе настроение, и мы начинаем говорить. Ладно?

— Эсти.

— Ладно.

— Ну и ладненько.

Толстяк, колдун и по совместительству меаркский гражданин Харра-Карф, принялся торопливо доедать свою порцию жаркого, а Искандер попытался испортить себе радужно-прекрасное расположение духа. Сразу опечалиться собственными и общемировыми проблемами не получилось, уж слишком сиренево-розовым был окружающим мир, и потому молодой маг подключил к делу свой легендарный, в семейных кругах, аналитхинченский склад ума. И у него получилось. Так что к моменту, когда толстяк закончил с едой и аккуратно вытирал толстые сальные губы черной салфеткой, испускающей тяжелый аромат дурманных меаркских цветов, Искандер был в мерзопакостном настроении. Даже съеденное жаркое вспомнилось как нечто жесткое, подгорелое, и неуютно заворочалось в желудке.

— Ну, теперь то продолжим разговор?

— Эсти.

— Угу.

— Отлично, договорились. И пусть каждый из нас расскажет свою историю, и потом совместно решим, как нам всем быть дальше. Разойтись, объединиться или поубивать друг друга. Хорошо?— приключенец дружелюбно подмигнул на миг опешившему от такого предложения зельевару.

— Угу...-только и смог выговорить Искандер.

В веселых и добрых глазах Гелина на миг показался и тут же спрятался бесконечно мерзлый лед хладнокровия. Стало как-то жутко, почти как от просыпающихся драконьих чудовищ. И даже когда приключенец вернул ему бомбочку, жуть не исчезла, а только обострилась. Но не очень, разливающаяся по жилам слабость была сильнее.

— Вообще-то первым свою историю полагается рассказывать гостю, но мы все гости в этом пустынном мире. И поэтому начну я. В смысле мы. У нас с Харра-Карфом одна история.

— Угу.

— Ну, слушай...

Приключенец увлеченно размахивая руками, притопывая и даже чуток подпрыгивая начал свое нервное и неровное в сюжетном плане повествование. Толстяк в нужные моменты вставлял в рассказ хмыканья и какие-то непонятные и глупые меаркские жесты. Но Искандер, поначалу проявивший невероятный интерес, пусть хоть из-за жути, скоро начал его терять. И по истечении пары минут потерял совсем. Еще немного по инерции покивав и поддакивав, молодой маг почуял как члены тела наливаются тяжестью свинца. Да не обычного, а как минимум магоинертного. Потому как даже 'ужасающий свежий ветерок', любезно вызванный из бездонных глубин демонического измерения очкастым колдуном Харра-Карфом, не помог взбодриться. Скорость обычно стремительнейших и вертких зельеварских мыслей упала до поистине запредельно-малых величин, что Искандер вновь, уже второй раз за час, почувствовал себя полнейшим кретином. Голова же, и сама по себе немаленькая и вовсе нелегкая, тяжелела в клятову дюжину крат стремительнее всего остального. И перед тем как с громким, почти металлическим стуком усталые веки опустились на обессмысленные полуспящие глаза, Искандер успел увидеть, как черепичная пыльная земля радушно вздыбилась и устремилась к нему. Хлоп! Боли зельевар не почувствовал.

Приключенец тихо-тихо окликнул упавшего зельевара, но тот не отозвался. Потому как Искандер крепко спал, впервые за время пребывания в этом унылом мире, и видел прекрасный сон. Поистине славное видение и занятие.

Сон Искандера:

Ярко светило молодое полное сил и плазменных амбиций солнце Лучшего из Миров. Воздух был юн, почти свеж и насыщен отработанной праной, пользованной маной воздуха, и еще какой-то гадостью, какую мог издавать только город. Город, населенный множеством людей, нелюдей, демонов, богов, нечисти, нежити и всех прочих, еще более экзотических существ. Безымянный Город, постоянное место обиталище более тридцати тысяч только зарегистрированных в Гильдии магов всевозможных направлений и убеждений. Ставший для молодого зельевара роднее огуречно-изобильного Сулнитанпура, в котором он родился и провел детские годы, вплоть до поступления на поруки к дядюшке Харуму.

Искандер невесомой походкой шел по проспекту Великого Меререленина. Проспект искрил и светился жизнью и магией. Вокруг ходили, бегали, прыгали, ползали, перемещались люди, нелюди и целые толпы стремящихся куда-то попасть или же наоборот не попасть созданий. Зазывно моргали, сияли и издавали привлекательные звуки вывески магазинов, забегаловок, иллюзион-театров и контор оказания магических услуг. Носились по воздуху яростно верещащие мелкие разноцветные бесы, в основном рекламные, но иногда и курьерские. Размахивая тяжеленными каменными крыльями, проплывали над проспектом уродливые горгульи с объемистыми почтовыми сумками. Спешили по своим и чужим делам люди с кислыми озабоченными лицами и с толстенными картонными папками подмышками. Беспрерывно извиняясь, медленно продвигались в толчее неуклюжие, невероятно вежливые и настолько же смертоносные бронированные демоны-охранники. Вертя головами и непрерывно щелкая зарубежными и демоническими аналогами местных иллюзион-запоминалок, передвигались мелкими группами от одной достопримечательности к другой ввиззитиоры из иных стран и миров с явными туристическими намерениями. Праздно шатались всяческие зеваки и лоботрясы, коих хватало и в полностью магонаселенных городах. Зорко бдели за правопорядком пузатые маги-стражники и их подручные големы из слегка окислившейся зеленоватой меди. Какой-то неудачник, то ли приезжий, то ли просто сумасшедший, попытавшийся промчаться по проспекту с ветерком на самоходной карете, печально смотрел, как его транспорт споро рассыпается в прах, под действием древних чар самого Меререленина, завещавшего и зачаровавшего, чтобы по его проспекту передвигались только своим ходом. Стоял типично городской гул, когда трещат уличные чары, звучит из окон забегаловок громкая музыка и полупьяный смех, кто-то постоянно что-то роняет с немалым дребезгом, шуршит чешуя и бронированный хитин демонов. Гомон сотен разговоров на сотнях языков, удивленные охи деревенщин от окружающих их чудес, радостные и не очень вскрики детей самого различного возраста и размеров.

И сам Искандер в окружении всего этого. Сердце защемило от смешавшихся в розовато-голубоватый чувственный студень тоски и радости. Молодой маг ужасно соскучился по дому, по друзьям, по родным. И как по заказу из пестрой толпы вышли и предстали перед ним соответственно его дом, друзья и родные.

Башня мага конечно же не умела никоим образом перемещаться, разве что как-нибудь провалиться в обширнейшую канализационную систему города, но это был сон и потому Искандер вовсе не удивился, даже обрадовался. Друзья слегка бледные из-за глубин памяти, откуда с трудом выбрались их образы. Вечно растерянная, единственная бледная от природы, а не от забывчивости, Шатана, исчезнувший при невыясненных обстоятельствах, но предположительно живой Пелдин, ныне явно покойный, но не упокоенный Тускан, братья Тарханы из далекого-далекого розоватого сулнитаро-огуречного детства. А также его демоны-прислужники, уже давно из прислужников переросшие в друзей: Бетиарханздуг Харталихан Фатеркатен-Барсинкан отзывающийся на коротенькое Бетхад, безымянный и невозмутимый невероятной крутизны трехгорбый верблюд, и даже неразлучная в детстве загадочная зверушка Тукки-Тукка, принесенная из какого-то запредельного мира тогда еще добрейшим и малознакомым дядюшкой Харумом. И целое море смуглых горбоносых лиц. Родные в невероятном количестве, ибо все-таки род Рахан был одним из самых обширнейших и могущественнейших во всем Сулнитаре. Родители, несколько дедушек, еще больше бабушек, уйма братьев и сестер, еще большее количество всяческих двоюродных и троюродных родичей и конечно же незабвенный и ужасающий дядя Харум.