Ты будешь мой

Я отложила клинок, подалась к винту. И вздрогнула, услышав звонкое:

"Как ты смеешь оскорблять мою невесту?"

Я снова схватилась за столешницу — на этот раз, чтобы не упасть.

"Рэян? Чт-то ты т-тут д-делаешь?"

Второй инесский принц стегнул меня улыбкой, как хлыстом, и нежно произнёс:

"Искал тебя, Илва. Я беспокоился: тебя пытаются убить даже в вашей святыне — ты не боишься ходить по дворцу одна?"

Марк на дыбе хрипло захохотал. А я проглотила ехидную реплику: Рэян иногда "выдавал" и не такие глупости, бывало. Но прийти за мной в пыточную...

"Со мной всё в порядке, любимый, возвращайся в свои покои", — пока я пыталась это выдавить, Рэян, не слушая, подошёл к столу, взял отброшенный мной нож и на моих глазах всадил его Марку в плечо.

Я остолбенела.

"Р-рэян?"

"Это ничтожество посмело тебя оскорбить, — произнёс принц сквозь стоны Марка, ведя клинком вниз, к локтю. — Даже смерть будет слишком лёгким наказанием".

"Вот и оставь его в покое!" — хотелось воскликнуть мне, но вместо этого вырвалось испуганное: "Р-рэян, что с т-тобой?"

Инесский принц, великодушный и всепрощающий добряк, вечно упрашивающий меня пощадить то гленцев, то моих собственных вельмож, сейчас криво улыбнулся и повернул клинок.

Брызнула кровь, закричал, выгибаясь, Марк, а мне впервые духи знают за какое время стало страшно.

"Рэян! Оставь его!" — взвизгнула я, отворачиваясь.

Резко оборвавшийся крик и глухой удар врезались мне в память надолго.

"Как скажешь, любимая. Но ты же не думала оставлять его в живых?"

Я торопливо обернулась. Марк по-прежнему висел на дыбе, из длинной глубокой раны на его левой руке пока ещё сочилась кровь, в груди по самую рукоять торчал нож.

"Илва?"

Я медленно перевела взгляд: Рэян стоял рядом с дыбой, нежно мне улыбался, а его коричневую рубашку покрывали бурые пятна.

"Илва, любимая? С тобой всё в порядке?"

Я отшатнулась к стене, споткнулась о табурет, перевернула его и с грохотом упала на пол.

Рэян оказался рядом быстрее, чем я опомнилась. "Илва, ты так побледнела. Тебе нужно отдохнуть, любимая. Пойдём, я отведу тебя в нашу спальню".

"Н-нашу сп-пальню?" — ахнула я, отползая.

"Ну конечно, милая, — в глазах Рэяна я ясно читала беспокойство. — Илва, любимая, неужели я чем-то вызвал твоё недовольство? Ты отвергаешь меня?"

"О духи!" — билось в голове, когда я, вжавшись в угол, не выдержала:

"Р-рэян, п-посмотри на м-меня".

Он посмотрел, не отпуская моей руки. Не знаю, что он увидел в моих глазах, что заставило его так ласково улыбаться, но я видела туман — туман, поднимающийся над жертвенником в каменном круге Битэга.

О, духи... После недавней "Санны" я думала, что с заклятьем не сложилось — тем более на следующее утро Рэян жаловался на недомогание. Я испугалась, вызвала ему лекарей — его даже везли обратно в столицу в отдельной повозке под лекарским присмотром. До этого экспериментировавшая с таким же заклинанием на слугах, я не волновалась: смертельным оно точно не было. Возможно, что-то из наложенных на Рэяна инесскими магами щитовых чар не дало колдовству утвердиться, только и всего.

Похоже, дало. Ой как дало.

"Р-рэян, ты н-носишь к-коричневое?" — выдохнула я, комкая воротник его испачканной в крови рубашки.

"Твой любимый цвет, моя королева", — недоумённо отозвался принц.

Да. Мой любимый цвет.

"Что я наделала!" — кричала я про себя, поднимаясь. А вслух снова сказала совсем не то: "Ид-дём, Рэян. Идём в нашу сп-пальню".

Он засветился улыбкой — почти как раньше. И моё сердце подпрыгнуло, а во рту стало горько-горько.

Я не этого хотела. Я хотела, чтобы он любил меня, меня одну, но чтобы он оставался со мной. Это — это не Рэян. Мне нравилась его доброта, мне нравились его причуды, его жалость.

Идущее рядом со мной чудовище, убивающее походя — как никем не сдерживаемые духи тумана — вызывало оторопь и брезгливость.

У меня снова не получилось... Как с приворотным зельем — а ведь надеялась на магию.

Придворные кланялись нам, пока мы шли к своим покоям. Смотрели с ужасом на меня и склонялись в глубоких поклонах. А мне хотелось выть в голос от досады. Исправлять это заклинание придётся долго — а потом придумывать новый способ заставить Рэяна меня любить.

Ну почему, почему никогда не бывает так, как я хочу?!

В спальне Рэян, пачкая меня кровью, сдирая накидку, впился в губы. Его поцелуй был горько-металлическим на вкус — я вырвалась, отвернулась, но инесец снова прижал к себе. И целовал руки, грудь — ненасытно и яростно. Как духи тумана, забирающие жертвы.

А потом, повалив на кровать, тихо выдохнул в ухо: "Санна".

Я закричала, но прежде чем смогла приказать остановиться, он снова закрыл мне рот поцелуем. Напрочь забыв про магию, я вырывалась, как могла, и, когда руки нащупали под подушкой кинжал в ножнах, не задумываясь, с силой стукнула его рукоятью в висок.

Рэян повалился на кровать, закрыв глаза, а я отползла к стене и дрожащими руками принялась торопливо приводить одежду в порядок.

В дверь поскреблась служанка: перед тем, как спускаться в пыточную, я приказала, чтобы по возращении ужин меня уже ждал.

"Г-госпожа, — заикаясь ещё сильнее меня, выпалила она, чуть не выронив поднос. — В-вам чт-то-нибудь ещё н-нужно?"

"Д-да, — кивнула я, — сонное з-зелье. И п-посильнее".

"Вам или принцу?" — зачем-то уточнила дурёха.

"М-мне. И п-принцу", — отозвалась я, и ударила застонавшего Рэяна рукоятью под затылком. Принц затих, снова потеряв сознание, а служанка, пятясь и глядя на нас ошалевшими глазами, отступила к двери, напрочь забыв про поднос.

Я проводила её взглядом. Послушала, как тоскливо звенят тарелочки и кружки, как обречённо стучит, закрываясь, дверь.

И, опустившись рядом с Рэяном на кровать, захохотала.

Глава 7. Арин

— Сильвен, а русалки — они какие?

Фэйри молча поднимает взгляд на затянутое низкими тучами небо. Я тоже гляжу туда и кутаюсь в меховой плащ — спасибо Марку за заботу, не забыл положить. Ни плащ, ни новенькие мягкие сапожки — мамин подарок.

В который раз за утро при воспоминании о маме (да и Марке тоже) голову пронзает резкая боль, заставляя забыть про горе. Я морщусь и тру руку — жемчужина тоже почему-то нагревается. Не помню за ней такого — часто, по крайней мере. Сейчас она почти всё время горячая. И светится, к тому же.

— Сильвен! Ну тебе сложно, что ли? — не выдерживаю я. Тишина вокруг давит на уши. Не знаю, как фэйри, а мне страшно. А ещё холодно и больно — после ночи верхом на фэйрийской лошади у меня болит всё. И больше всего, почему-то, ноги. Даже после танцев раньше так не было!

Покачиваюсь в седле, а фэйри ведёт нашу невозмутимую кобылку на поводу. Я пробовала слезть и пойти рядом, но ноги мне отказали, так что... еду. Сжимаю зубы и стараюсь думать о чём-нибудь другом. О русалках, например. Вот ведь странно: ну Сильвен мог сойти с ума — после того, что я видела на арене, немудрено. Но другие фэйри? И главное — Марк? Нет, я решительно, совершенно не понимаю, что происходит!

Фэйри пожимает плечами.

— Не знаю, я их не видел, — и, окинув меня равнодушным взглядом, добавляет: — Не считая тебя.

— Но ты же сразу сказал, что я русалка! — с неба начинает накрапывать мелкий ледяной дождь. Как же холодно! А фэйри идёт в один штанах — как будто так и надо. Неужели не мёрзнет?

Сильвен снова пожимает плечами.

— На тебе печать духов воды.

— Где? — вскидываюсь я, машинально оглядывая себя. Что, в довершении вчерашнего у меня ещё и печать какая-то появилась?

— Жемчужина на твоём браслете, — невозмутимо отвечает Сильвен. И ведёт лошадь в обход очередной кучи веток. Вот я как-то по-другому себе лес представляла. С деревьями, по крайней мере. А не пеньками да кучами хвороста в неожиданных местах.

— И что жемчужина?

— Печать водных духов.

Меня так и подмывает устроить ему истерику. Грандиозную — с рекой слёз. Я редко это делаю, только в исключительных случаях, и эффект обычно ошеломительный. Всё сразу получается по-моему. Правда, сомневаюсь, что на этот раз мама оживёт, лес пеньков исчезнет, а Марк снова будет носить меня на руках.

Поднимается ветер, тоскливо шелестит сваленными в кучу ветками, швыряет в лицо морось. Откуда-то тянет дымом — Сильвен принюхивается, снова смотрит на небо, и мы в очередной раз сворачиваем невесть куда.

— Какой жуткий лес! — вырывается у меня.

— Это уже не лес, — отзывается фэйри, глядя вокруг со знакомой ненавистью.

— А как же Эйния? — очередной порыв ветра швыряет мне волосы в лицо. — Нам рассказывали, что за пределами Дугэла везде лес, где не море.

Сильвен снова косится на меня — с отголоском той же ненависти.

— Был лес. Пока дугэльская королева не привела сюда туман. Теперь здесь это, — он кивает на ближайший пень, массивный и широкий, как стол. — А раньше росли дубы...

Дубы я видела только на картинках в учебнике, как и море — в Дугэле ни того, ни другого нет. Так что, как всё это выглядит, помню плохо. Но пни впечатляют.

— Сильвен, а куда мы идём? — через паузу решаюсь спросить я. Не похоже, чтобы у нашего пути была какая-то цель — на мой взгляд, мы с ночи так петляем, что прийти в какое-то определённое место просто невозможно.

— К морю, — отзывается фэйри, и я прикусываю язык от неожиданности. К морю? Это ж невесть как далеко!

— Зачем? — ветер подхватывает мой вопрос и несёт по усеянному пнями и ветками полю.

Фэйри отвечает не сразу: снова принюхивается. Мы ускоряем шаг.

— Ты хочешь умереть, русалка?

— Чего?

— Нет? Тогда помолчи.

Молчу. Огибаем какой-то холм, вдалеке показывается дорога. Сильвен шипит что-то и снова принюхивается. Зачем-то поворачиваем назад — к другому холму. Дорога скрывается из виду.

Дождь усиливается. Я закрываю голову капюшоном, жмурюсь. Меня снова клонит в сон. Так остаток дня и мелькает — среди холмов, серых теней и завываний ветра.

На ночь мы устраиваемся на вершине очередного холма, среди клыков-камней. Ветер здесь свистит ещё сильнее, чем внизу, но почему-то почти не ощущается.

Лошадь невозмутимо щиплет жухлую траву, изредка поглядывая на меня — её взгляд очень напоминает мне Сильвена. Такой же равнодушный.

Сам фэйри в это время снимает сумки с седла, ставит их рядом со мной.

— Лучше найди что-нибудь тёплое, — тихо говорит он, наклоняясь ко мне. — Или замёрзнешь ночью.

— Мы не будем разводить костёр? — удивляюсь я. Во всех историях, которые мы читали в школе, попавшие в лес путешественники разводили костёр. Почему они при этом не пользовались согревающим камнем, учительница нам сказать не могла.

— Нет, — фэйри садится неподалёку, и я замечаю, что он дрожит. — Слишком заметно.

— Но кому? — костёр значит тепло. Мы и правда задубеем здесь к утру! Да и кого бояться, мифических гленских чудовищ? За весь день никого не встретили.

— Солдатам королевы, — тихо отзывается Сильвен. — Дровосеки... здесь... повсюду, — его глаза закрываются раньше, чем он успевает договорить.

А я целую секунду смотрю на него, вспоминая, что я-то полдня продрыхла (и пол вчерашней ночи тоже), а он нас куда-то вёл почти без остановок.

Мне стыдно.

Роюсь в сумке с одеждой, нахожу шерстяную толстую кофту, надеваю, а своим плащом накрываю Сильвена — поскорее, чтобы не растерять тепло.

Без костра плохо. Мы даже когда с мамой и Марком ездили в горы, всегда разводили костёр. Правда, не для того, чтобы согреться. Это просто было очень... мило: Марк занимался собственно огнём, а мама — едой и всё волновалась, как бы я не простыла. Хотя ночевали мы всегда в одном из домиков в селе неподалёку. Обычно снимали пару комнат, а то и весь дом. Весело было...

Сейчас совсем не весело. Холодно и голодно. Я нахожу остатки мясного пирога — мама готовила ещё до отъезда в Битэг. Раздумываю, не разбудить ли Сильвена. Но он так крепко спит и кажется таким уставшим, что решаю: не стоит. Пусть лучше отдохнёт.

Изучаю содержимое сумок. В той, что с одеждой, обнаруживаю на дне два греющих рубина. Ну спасибо, Марк! От души!

Руны на камнях тихонько загораются, когда я дотрагиваюсь. Поскорее прячу один камень под кофту, другой подкладываю Сильвену. Фэйри морщится во сне, но обнимает камень. Я поправляю плащ, чтобы закрывал обоих, сажусь рядом и слушаю ветер. Потихоньку согреваюсь, но сна всё равно ни в одном глазу.

Сквозь тучи пытается проглянуть луна. У неё плохо получается, несмотря на ветер, которому следовало бы небо расчистить. Но он будто только сгущает темноту.

Неуютно.

Пытаюсь пообщаться с лошадью. Она ведёт себя ровно как Силвьен (может, все фэйри такие -и даже их животные?). Не смягчается даже в ответ на подачку в виде яблока, которое, впрочем, съедает.

Остаток ночи провожу в полудрёме. Прав был Сильвен, кто-то неподалёку точно есть. Я замечаю отблески далёкого света где-то внизу.

— Ты сумасшедшая, — шипит Сильвен, проснувшись утром и брезгливо отбрасывая рубин. — Сбегать от дугэльской королевы и пользоваться её магией?!

— А причём тут королева? — кажется, я начинаю привыкать к его шипению, равнодушию и вечному недовольству. Огрызаться уже не хочется.

— Твоя тюремщица служила ей, — нехотя отвечает фэйри, укутываясь в плащ и тут же с удивлением принимаясь его ощупывать. — Нет, ты точно сумасшедшая. Забери это немедленно! Ты и так будешь обузой, а если заболеешь, тебя ещё и лечить придётся.

Он милашка, да?

— А если заболеешь ты? — я нахожу бутылку с водой и последний кусок мясного пирога. Щедро отдаю всё это фэйри. Тот смотрит на меня исподлобья, но берёт.

— Я к холоду привык. Ты — нет, — ну-ну, а ночью был совсем не против — ни камня, ни плаща. — Завтракай скорей, нам нужно идти, — сам-то он проглатывает еду в мгновение ока.

— Нужно? — я кусаю яблоко и укутываюсь в плащ (не хочет — не надо). — Послушай, Сильвен. Я тут ночью не спала и много думала. В общем, будь добр, объясни, что происходит. Ты явно понимаешь больше меня.

Сильвен встаёт, в который раз принюхивается, потом садится рядом и скучающе уточняет:

— Что именно я должен объяснить?

Он определённо душка.

— Зачем мы идём к морю?

— Потому что там твой дом, — фэйри смотрит на меня, как на глупую старшеклассницу, только что признавшуюся, что читать она не умеет (ну отшибло у меня память после круга камней — да, настолько!). Говорит раздражённо: — Потому что там, у моря, живут человеческие колдуны, которые, надеюсь, могут избавить тебя от проклятья.

— То есть сделать меня русалкой?

Сильвен кивает. Я смотрю на него и думаю, что совсем не уверена, хочу ли я становиться русалкой.

— Да с чего вы все взяли, что я имею к морскому народу какое-то отношение? — выдыхаю вместе с облачком пара, глядя на небо. — Ты, Марк? Может, это шутка, а? Может, всё подстроено? Может...

— Болят? — перебивает фэйри. — Ноги.

Я замолкаю, удивлённо глядя на него. Болят. Очень. Но я не жалуюсь — я почти привыкла...

— Русалки отказываются от моря только ради кого-то. Кого-то, кого они любят больше, кому они верны сильнее, чем духам вод. Так я слышал, — уточняет фэйри, не глядя на меня. — Только тогда они могут стать людьми. Но если человек, ради кого они это сделали, далеко — у них всегда болят ноги. А если он отвергает их, русалки умирают.