Средний улыбнулся и заговорил преувеличенно-вежливо: точь-в-точь городские стражники, когда уже для себя все решили и начинают хорошо выученную издевку над глупыми лесовиками:

— Не будет ли вам угодно передать мне все имеющиеся у вас в наличии денежные средства?

— Вы че, грабите, что ль?

Тохта ждал, что средний скажет: “А то не видно!”

Средний развел руками и совсем уже издевательски поклонился:

— О, нет-нет, ни в коем разе. Я лишь предлагаю выгодное вложение в сохранение вашего здоровья.

— Че? — Тохта ошалел до того, что забыл и про настороженный арбалет.

— Вы платите нам немного сейчас, чтобы не платить потом за лечение, которое может обойтись гораздо дороже.

— Немного? Да вы же весь Большой Поселок взяли!

Время тянут, понял Тохта. Зубы заговаривают. Вон, за спиной среднего напряженно изготовился левый. А к правому дохромал некто четвертый и шепчет на ухо.

На ухо Ахиллес сказал:

— Василь, сейчас. Пока они оба на дверь лупятся. Я его тихо на перо.

— Не дури. Пусть все говно на атамане повиснет. Пусть Мамед понтуется. Долю заберем и свинтим от него, заживем тихо, разумно. Пускай Умником одним повелевает… Это у тебя в руке что?

— Строганина. Тут на палках висела. Замерзла уже.

— Оленина… Че-то мочой припахивает. Вообще-то ее перед употреблением вымачивать нужно.

Ахиллес хохотнул:

— Или попался обоссаный кусок… Умника надо к нам брать, или ну нахуй?

— Ну нахуй.

— Обоснуй. Гляди, как он местных развел, те даже не отстреливаются. Вдруг и правда уболтает?

— Епта, Ахиллес. Ты хоть не тупи. Местные положенцы сейчас подземным ходом чешут с казной в мешках. А наши дурни оцепление сняли и кинулись ебать брошенных неходячих старух и грабить самых невезучих нищебродов. Умник твой с вышки слез, кстати. Хотя его следить ставили. Вот, местные уебывают, а нам на съедение смертника кинули, он-то время и тянет, пока уцелевшие лешие выясняют, кто опрокинул мангал в торфяники.

— А Умник?

— Для него это игра, понимаешь?

Щелкнул арбалет; Умник, ждавший подвоха, успел пригнуться, а Сергей-Ахиллес не успел: так и повалился навзничь, со стрелой во лбу. Сей-Мамед заругался. Василь тоже выматерился. Хули, что все с автоматами. Одного коза обосрала, второй обосрался сам. Третьего стрелой в лоб уложили. Вояки — ржал бы, когда б не сам с той же кодлы.

Василь опустил флажок до упора, на автоматический огонь, и принялся обстреливать окна короткими, пока Умник и Сей-Мамед выстраивали из набежавших, наконец-то, вояк, живую лестницу, влезали наверх и стреляли куда-то сквозь крышу. Подшагивая туда и сюда, Василь сам не заметил, как окончательно втоптал в грязь кусок оленины, а с ним и руку Сергея-Ахиллеса, валявшегося на земле.

На Земле примерно в те же мгновения Кеннеди готовился делать объявление о высадке Марсианской экспедиции, и внимательно смотрел переведенную лучшими знатоками русского речь Машерова. Похоже, русским удалось как-то погасить бунт без танков. Странно. То “бессмысленный и беспощадный”, то “лучше не начинать”? Не сочетается. Ничего не понятно.

Подлинный ли то Машеров говорит? Свободен ли он в речах?

Кеннеди впился взглядом в новейший плоский экран, подаренный очень-очень вежливыми японцами из “Тошибы”, но никак не мог высмотреть на ораторе признаков стеснения или что ему кто-то там, за кадром, угрожает.

Русский лидер говорил:

— … Мы перешли черту. Мы решили не ждать, пока естественное течение событий приведет к тому, что все вы видели в “Черном тюльпане”. Мы выбрали постоянное и активное вмешательство в исторический процесс, деятельное строительство будущего, удобного нам, а не случайного. От всех, кто этого не желает, нам ничего не нужно. Только — не мешайте. Работайте с восьми до семнадцати. Если работаете честно, нас это устроит. Мы с каждым годом будем делать жизнь — всеобщую, и вашу тоже! — лучше и лучше. И, конечно, мы рады всем присоединившимся. Кто не только “от восьми до семнадцати”. Один человек не может спасти страну.

Машеров сложил бумаги, помахал рукой на камеру. Улыбнулся-оскалился:

— Но и страна не может спасти одного человека. Страна не выбирает! Всех — или никого. Перед нами нехороший выбор, сограждане. Одно утешение: это, в духе последних лет, выбор по-настоящему свободный.

— По-настоящему свободный? Пожалуй, здесь таковых нет.

Рыцарь Клей из дома Сервинов поддерживал Брандона Старка на прогулке больше по приказу, чем по необходимости. Молодое тело Брандона, подстегнутое и направляемое здешними высокопремногоискусными лекарями, рванулось к здоровью, как зерно к солнцу.

— Что значит: “нету по-настоящему свободных”, сир Клей?

Сир Клей из дома Сервинов не смел пренебречь наказами Великой Леди Кэтлин Старк, да и самому ему нравились такие вот прогулки по прекраснейшему саду вокруг неимоверно громадной лечебницы. Поговорить вольно с пажами Клей не мог: те откровенно дичились и пугались новинок, принимая их только в самом-самом неотложном случае, либо по прямому приказу.

— Сир Брандон, они так же пьют, едят, покупают одежды. Им приходится служить или работать, чтобы получить на все это деньги.

— Разве возможен такой мир, где нету денег?

С господином Брандоном выходила интересная ситуация: Клей старше и уже воевал в настоящей битве. Это когда Теон Переветник призвал войско второго предателя, Вонючки Болтона. Зато господин Брандон Старк — сын Великого Лорда. Беседа не могла уронить чести ни одного, ни второго; а что в самой-самой лечебнице рано или поздно одолевает жуткая скука и дичайшая тоска, то ни для кого не секрет.

— Откуда знать! Слышал я, как санитары шептались о “городе Ноль”, и тамошних “профсоюзах”, но кто такие “профсоюзы”, и где они проживают — мы тут чужаки, господин, мне такого не расскажут… Говорили, что там, кроме денег, в ходу нечто еще, но я совсем не понял, что именно.

— Я прервал тебя. Продолжи.

— Повинуюсь. Итак, они зависят от еды, питья и многих вещей. Но, если кому из них захочется избраться в правители, от него требуется лишь одно.

— Что же?

— Чтобы он это сумел. Никто не будет исследовать его родословную: принадлежит ли он к Ста Семьям, допущенным до правления тем же Волантисом. Достаточно ли он благороден, и от правильной ли матери он рожден. Если он достаточно умен, чтобы накопить много денег, достаточно силен, чтобы у него не отняли эти деньги — он уже хорош для здешнего трона. Если сумеет потрафить людям…

— Черни?

— Нет, господин. Людям. Черни здесь я не видел. Здесь все так или иначе богаты. Не по нашим, а по их меркам. Не голодают, не оборванцы, не бездомны.

— Чем же угодить людям, которым нельзя устроить хлебные раздачи либо там игры, как в народоправстве Волантиса?

— Можно прославиться мудростью. Можно раздать взятки нужным людям. Но это все та же мудрость, ибо надо проницательно угадать, кому давать взятки, сколько и с какими словами, чтобы не настроить против себя могущественных врагов.

Клей выдохнул. Гуляющие вестероссцы замолчали. Вокруг шелестели ветки неизвестных им растений. Золотые и алые листья падали на дорожки и каналы, по которым там и сям плыли лодки с ярко одетыми, сытыми и благостными людьми.

— Не верится, что здесь есть зло.

— Здесь имеются некие “создания Гримм”. Так и называются: “Гримм-твари”. Но снова, — Клей вздохнул. — Я так мало знаю!

— Ты истратил всю свою долю золота на книжки и запоминающие камни, и все же знаешь мало?

— По сравнению со знаниями этого мира, знания Вестероса, даже, наверное, Цитадели Мейстеров… Даже, наверное, города колдунов Асашая… Как озеро — большое, глубокое, красивое озеро! — перед безбрежным океаном.

— Океаном?

— У них так называется море, равновеликое земле. Несколько недель плавания без берегов.

Брандон Старк вздохнул и обернулся на громадную постройку медицинского центра, как раз освещенную закатным солнцем и немилосердно сверкающую всеми окнами.

— Если они так умеют строить — не хотел бы я видеть, как они воюют.

— Господин, — Клей Сервин обрадовался. — Я понял, как они воюют и могу вам поведать!

— Ты узнал, как делаются мечущие смерть жезлы и летающие машины?

Клей Сервин усмехнулся:

— О нет. Это применяется лишь к самым непонятливым. Они воюют мыслями.

— Это как же?

— Смотрите, господин. Мы тут увидели очень много хорошего. Чудесная погода, верно?

Брандон кивнул:

— Дожди только по ночам.

Клей тоже кивнул:

— Вот именно. Вечером их летающие повозки встречают облака с дождем далеко на подходе к городу, и рассеивают над ними особый порошок. Вот вам и дождь, выпадающий в нужной округе в нужный час!

— Звучит несложно.

— Звучит! Но как различить с земли такое облако? Как измерить его скорость? Что за порошок? Сколько его надо? Как его приготовить? Это я не касаюсь летающих повозок! Господин…

Клей запнулся.

Брандон посмотрел на него, как на Джейме Ланнистера — тогда, в собственной комнате, когда выторговал для Севера двадцать лет покоя.

— Сир Клей из дома Сервинов. Долг вассала служить сюзерену не только мечом, но и советом. Я приказываю вам продолжить и обещаю вам прощение, какие бы прегрешения вы не совершили ради этого знания.

— О нет, я пока не совершил никаких прегрешений, — Клей Сервин улыбнулся. — Мне просто разонравился хруст метко входящего в тело копья, и ласковые улыбки деревенских девок представляются теперь вымученными страхом. Здесь никакой человек, сколько у него ни будь золота, не вправе приказать собственной жене, а не то, чтобы селянской девке. Если уж тебе здесь улыбаются женщины — ты не только родился в правильной семье, но и сам чего-то стоишь!

Брандон слушал, сощурив глаза.

— А что же вам теперь нравится?

— Вот это, — Клей Сервин раскинул руки, тщетно пытаясь охватить парк, город Вейл, планету Ремнант.

— Я хочу уметь строить, как построили эту домину. Я хочу теперь знать, что это за порошок распыляют над облаками, и как его приготовить.

— Океана вам не выпить.

— Я огорчил вас, господин?

Брандон Старк засмеялся:

— Наоборот! Вы очень ярко показали, как они побеждают. Они вселяют в души желание стать ими. Белые Ходоки просто делают человека Иным. Ломают волю. Здешние тоньше. И ведь в итоге ты станешь не синеглазым упырем, напротив! Ты станешь лучше, могущественнее… Но…

— Но?

— Но радости от повергания врага копьем ты уже не испытаешь. Каждому миру свое!

После минутного молчания Брандон зевнул.

— Я устал, Клей. Проводи меня в покои. Лягу спать, — Брандон зевнул снова. — Никогда не думал, что буду скучать по снегу.

По снегу ветром несло обрывки бумаги из опрокинутой мусорки; дневальные с матом накалывали их пожарными баграми и совали в мусорную печку, потому что не руками же собирать чем вся рота жопу вытирала, а попробуешь масляным щупом землю тронуть — зампотех его тебе вставит в то самое место, каким додумался.

Буря выла и ревела над лагерем всю ночь, трепала палатки, и даже составленные кругом танки ветра не ослабили. Никто не выспался толком, хотя командование и отважилось на крайние меры, позволив доспать два часа после завтрака, что однозначно пошло всем на пользу.

Снег не прекращался, ветер не стихал: заряды шли один за другим. На Вестерос накатывала ее величество Зима.

Радиоразведка доложила: американцы совсем рядом. По какому случаю из штаба пришло распоряжение: на провокации не поддаваться, в случае встречи останавливаться и закрепляться на достигнутых рубежах. Зачитав приказ, комбат от себя добавил:

— Не знаю, на что рассчитывает штаб. Но, по опыту сорок четвертого, скажу: идем в боевых порядках, со снарядом в стволе. Связь держим, как собственный хрен. Кто пропадет со связи, выебу бопсом. По любой вспышке открываем огонь без дополнительных приказов. Приказываю вам сейчас. Лучше пусть Громыко пишет ноты, чем я буду писать похоронки.

— Товарищ майор, сержант Коробчинский, третья рота, экипаж два. Разрешите вопрос!

— Разрешаю!

— А если там свои?

— Свои в такую погоду дома сидят! Соблюдая порядок связи и помня коды опознания! Ответ ясен?

— Так точно. Разрешите еще вопрос?

— Разрешаю!

— Мы так Третью Мировую не начнем?

— Запомните раз навсегда, сержант: если нет правительственного решения начать войну, никакие провокации ее не начнут. Американцы в пятьдесят первом наш аэродром на Сухой Речке разбомбили, никто войну не начал. Мы Пауэрса сбили, снова никто войну не начал. А вот если есть правительственное решение — начать, здесь уже любой чих становится поводом.

Больше вопросов не последовало. Сергей откозырял, провалился в люк и тщательно закрыл его за собой, чтобы не дуло в затылок.

Танки один за другим двинули вслед пролетевшей туче, из которой прямо пластами валился снег.

Снег прекратился на краткие полчаса, и весь экипаж “триста пятого” сразу же высунул головы в люки, надеясь увидеть русских прежде, чем те заметят головную роту. Намело пока еще немного: предсказанная Великая Зима только показала краешек из-за болот Перешейка, из-за продырявленных стен Вала Кейлин. Снег лежал примерно по середину голени: пешему плохо, конному терпимо, танку вовсе незаметно.

Рота шла походным порядком, развернув стволы “елочкой” на все стороны; танку “триста пять” обломилось козырное место примерно в середине ротной колонны. Правда, экипаж головного “триста десятого” настоял: они головные двадцать минут и точка. Потом они уходят в хвост, а колонну ведет следующий смертник, и так по кругу.

Нельзя сказать, что все ожидали от русских стрельбы. Просто не верилось в такое. Ну да, есть разногласия и даже соперничество. Ну да, на море американские эсминцы вынуждают всплывать русские подлодки. Ну да, русские боевые пловцы в благодарность привязывают к винтам кораблей пустые бочки, пугая ходовые вахты до инфарктов. Но жертв там обычно не бывает. В последние лет восемь даже русские пилоты перестали сбивать американцев, теперь стараются просто отжать-выдавить.

Генерал Кертис Лемэй делал карьеру в Военно-Воздушных силах, и не раз получал сведения о сбитых русскими самолетах. Что ж, он просто стискивал зубы и посылал на задание следующие crew’s. Парни знали, на что идут, когда подписывали контракт. Ничего личного. Интересы Америки. Тем более — танки попрочнее самолетов. С одной очереди или даже с одной ракеты их не сбить. Поцарапают краску? Мальчикам для боевого духа полезно. Будет чем похвастаться в баре. А то какие-то доклады шлют панические, вообще без энтузиазма.