Только года ещё через два я стал догадываться, что сбитый капитан Йорк был, вероятнее всего, австралийцем и мог летать на "Бофайтере" австралийского же производства: я действительно отчётливо увидел пулемётный ствол, направленный назад из кабины штурмана. На английских самолетах первых серий (с горизонтальным стабилизатором) штурманы пулемётов ещё не имели, хотя, казалось бы, почему? В какой справочной литературе отражены подробные и точные тонкости конструкции самолётов одной марки, но разного производства, Англии и Австралии? Доступа к заводским чертежам, ясное дело, я не имею. Если Йорк был австралийцем, то служил в RAAF (Royal Australian Air Force).
Из подсознания, которое знает всё, узнал, что был Йорк года на четыре старше японца, значит, родился около 1906 года.
Попутно выяснил, что в марте 1942 года "мой" японец также был в звании армейского капитана. Мне вначале представлялось, что в ту пору "мой" японец уже летал на красавце-истребителе Ки-61"Хиен". По крайней мере, лично мне очень бы этого хотелось, потому что мне этот истребитель и знаком (интуитивно), и нравится. Настолько нравится и знаком, что, кажется, сел бы в кабину и взлетел, сразу, без подготовки! Нравится с той войны, потому, что "Хиен" приводил в восхищение "моего" японца? Но более тщательное изучение вытащенной картинки и сопоставление её с историческими данными о поступлении "Хиенов" на военную службу показали мне, что в марте 1942 года японец в Бирме не мог летать на не принятом ещё на вооружение перехватчике с длинными, почти планёрными крыльями. На чём же летал "мой" японец в Бирме? Пришлось детально "припоминать", как японский лётчик садился в кабину истребителя весной 1942 года и что проверял, что видел он, обходя вокруг самолета, когда производил предполётный осмотр.
Изящная светло-серебристая машина с серебристым же обтекателем двухлопастного металлического воздушного винта изменяемого шага и противобликовой черной полосой сверху носового капота вокруг двухрядного звездообразного четырнадцатицилиндрового двигателя На.25 "Сакае" мощностью всего 975 лошадиных сил была выпущена фирмой "Накадзима Хикоки кабушики кайса", имела трапециевидное крыло с носком, почти перпендикулярным продольной оси фюзеляжа, и скругленные консоли крыльев. Фюзеляж большого удлинения заметно утончался к хвостовому оперению, что было аэродинамически выгодно, и имел большой прямоугольный люк сзади кабины по левому борту. Визуально очень длинными были стойки главных ног шасси. У меня возникло предположение, что японцы "слизали" архитектуру этой машины с более раннего американского истребителя "Кертис" CW-21 выпуска 1938 года и ещё усовершенствовали её. Уж слишком машины внешне похожи. Правда, у "Кертиса" шасси убиралось назад в выступающие книзу обтекатели под крылом, а у истребителя, на котором "я" летал, иначе — в нижнюю поверхность крыла заподлицо, вдоль размаха крыла, колёсами к фюзеляжу, аэродинамически гораздо совершеннее.
Оказывается, армейский лётчик капитан Набунагэ воевал в небе Бирмы в 1942 году на истребителе "Хаябуса" ("Сокол-сапсан") первых серий Ки.43-Iв или Ки.43-Iс. Вооружение обеих моделей состояло лишь из двух пулемётов, сначала крупнокалиберного 12,7 мм и винтовочного калибра 7,7 мм в носу фюзеляжа, потом двух одинаковых, калибра 12,7 мм. Перед собой я видел две одинаковые дымные струи из стволов, стало быть, обе из крупнокалиберных пулемётов. Крыльевых пушек "моя" машина не имела и, получается, определённо относилась к модификации Ки.43-Iс. Вероятно, по английскому "Бофайтеру" оба пулемётных ствола "Хаябусы-сапсана" за время примерно от трети до полусекунды, не дольше, вместе выпустили от полудюжины до десяти-шестнадцати пуль, и все они попали в цель. Данных о скорострельности японских авиационных крупнокалиберных пулемётов я в справочниках не нашёл и принял, по аналогии с предвоенными американскими, послужившими, скорее всего, прототипами японским пулемётам, для простоты 500-600 выстрелов в минуту, умноженных на два ствола.
Вытащенную из подсознания картинку скоротечного пролёта "Бофайтера" за лобовым стеклом "Сокола-сапсана" я мысленно укрупнил и просмотрел более детально. Первые крупнокалиберные пули, действительно, вспороли верхние капоты левого звездообразного двигателя английского истребителя, выступающего вперед и прикрывающего собой кабину, и разбили головки цилиндров. Была повреждена топливная система. Затем вдоль фюзеляжа очереди пошли чуть кверху и хлестнули по левому борту передней, то есть пилотской кабины. Последними пулями был убит штурман-стрелок в задней кабине под своим колпаком над фюзеляжем.
Очереди по времени ведения огня были строго дозированы, и в вертикальное оперение "Бофайтера", которое имело своеобразные очертания, пули уже не попали. Чтобы на пересекающихся под углом около тридцати градусов курсах сближавшихся самолётов пулемётные очереди легли не более чем трёх-четырёхметровой строчкой не впустую, а только от пилотской до штурманской кабины, японец ослабил давление правой ноги на педаль, и реакция от вращения воздушного винта по часовой стрелке, глядя от пилота, "провела" нос "Хаябусы" влево, вдоль пролёта вражеского самолёта, увеличивая кучность в пулеметной строчке.
Капитан Йорк получил тяжёлые ранения в левое бедро и левый бок, от которых потерял сознание. Неуправляемая машина плавно перешла в пике. Йорк погиб при взрыве от удара о землю. При той скорострельности оружия "Хаябусы" полтора десятка крупнокалиберных пуль легли вдоль оси фюзеляжа со средним шагом между пробоинами всего в пару-тройку дециметров. И вражеского экипажа не стало. Какой потрясающий воздушный снайпер "мой" японец!
Эти печальные подробности гибели капитана Йорка и его штурмана теперь стали известны мне. Думаю, что в те минуты в небе Бирмы имена своих противников, конечно же, не мог знать капитан Набунагэ. Ведь не охотился он специально много дней за каким-то безвестным английским капитаном, просто встретился с врагом в воздухе, заметил врага первым и моментально построил атаку. Вряд ли позже даже случайно он мог узнать на земле о результатах своей атаки от наземных войск. Они должны были оккупировать Юго-Восточную Азию и наверняка по горло были поглощены собственными проблемами. Маловероятно, что и японского лётчика интересовало, кого он сбивал, большее значение для него, полагаю, имели сами бои, в которых он добивался победы. Таким образом, я сегодня могу знать о военных, да и некоторых других обстоятельствах жизни японца больше и точнее, чем в своё время знал или мог, в силу ограниченности своей служебной осведомлённости, знать он сам. При помощи новых энергоинформационных технологий могут быть раскрыты самые глухие тайны истории.
Разумеется, я не знаю, известны ли обстоятельства гибели английского или, вероятнее, австралийского лётчика-истребителя капитана А. Йорка на его родине. Очень сложным было в 1942 году положение английских и австралийских войск в Бирме.
Анализ увиденной изнутри японского истребителя атаки свидетельствует, что так строить нападение и снайперски стрелять мог только подлинный мастер воздушного боя. Не случайно капитан Набунагэ виражил на "Хаябусе" вокруг облачной башни с небольшим снижением и не случайно использовал засветку глаз противника солнцем, атакуя "Бофайтер" в точно рассчитанной точке встречи. Атаковал чуть сверху и сбоку, где с бортов кабины "Бофайтера" защитной брони не было. Бил под остекление кабины, целясь над цилиндрами двигателя. Каждый из двух двигателей тяжелого английского истребителя был в полтора раза мощнее, чем мотор На.25 "Сакае" фирмы "Накадзима", и "Бофайтер"-"Прекрасный воин" мог летать намного быстрее лёгкой одномоторной японской машины, больше походившей на слабовато вооружённый спортивный самолёт, так что при их встрече в воздухе всё зависело от боевого искусства и опытности противоборствующих пилотов. Японские армейские лётчики устроили над Бирмой подлинное избиение и другим американским и английским истребителям типов "Буффало" и "Харрикейн". Правда, какой-то особой гордости во мне сегодня за военные подвиги душегенного предка почему-то не возникает. Так ведь и стыдиться тоже, вроде бы, не за что. Стыдно было бы за элементарное неумение, но разве "мой" японец летал и воевал плохо? Разве он плохо стрелял с упреждением, причём, на пересекающихся курсах?
Задним числом, становятся теперь понятными незаурядная "природная" зоркость моего зрения в молодости, когда при свете вечерних сумерек я тешил друзей и семью чтением газеты с пяти-шести метров, а в особенно ясные ночи мне удавалось без бинокля различать положение четырёх лун Юпитера. От японца передались "врождённое" умение ориентироваться в воздушном пространстве по странам света, автоматически определяться на местности под самолётом и "нюхом чуять" во всякий момент времени направление на аэродром базирования, даже если находишься в положении на боку или вниз головой. Значит, эти профессиональные умения лётчика-истребителя были отработаны японцем в высокой степени, а я унаследовал их в готовом виде.
Запись в матрице души увиденного мной боя оказалась действительно очень короткой, всего около пяти секунд. Но объяснила мне обо мне и моём нынешнем знакомом столько, сколько иному человеку не понять за всю жизнь. Какая нелепость! Кто может разумно, внятно ответить, на кой чёрт два великолепных летчика-истребителя, два капитана тридцати шести и тридцати двух лет от роду столкнулись даже не в Англии и не в Японии, а в небе третьей страны, к тому же, достаточно удалённой от первых двух — какой-то Бирмы на краю света?!
Я решился рассказать об увиденном моему знакомому. В наше время мы, обладатели душ двух военных лётчиков Второй мировой войны, один из которых, англичанин, погиб в марте 1942 года, а другой, сбивший его японец, через три года и четыре месяца, как я полагаю, — 1 августа 1945-го, — оба знаем теперь, что произошло при нашей роковой для капитана Йорка встрече в "тех" жизнях, и какая задача в отношениях друг с другом стоит перед нами на ныне проживаемые "эти" жизни. Вопрос в том, сумеем ли мы решить её в нынешних воплощениях наших душ.
Ничего случайного между нами, как оказалось, не было, и нет. Оба расхлёбываем результаты неверных, ошибочных действий наших предшественников по душам в прошлых жизнях. Мы можем рассориться или сразиться насмерть и в этой жизни, и тогда вынуждены будем в последующих воплощениях вновь и вновь решать задачу мирного сосуществования. Только что нам делить и не лучше ли для обоих поступить по отношению друг к другу более разумно? Мы можем сейчас решать и решить эту стоящую перед нами задачу. И дальше продолжать развитие более интересное, чем военное, то есть развитие мирное, хоть индивидуальное, хоть совместное, что в условиях Второй Мировой войны оказалось неосуществимым. Наконец, можем просто дружить. На Урале, в Англии, Японии и Бирме. Да хоть где. Выбор за нами.
Уместно было задать и самому себе вопрос: не загоняю ли я себя в пограничное состояние психики, в каком мой герой Борис каждую ночь переживал кошмары налёта на Токио, и зачем мне это надо? Только ли исследовательский интерес толкает меня на подобные действия, всех последствий которых я, естественно, предвидеть не могу? Только ли то обстоятельство, что я в моей жизни вынужденно делаю всегда сам всё то, что для меня и за меня никто сделать не удосужился? Но разве не очищаем мы ежедневно свои жилища и свои тела? Почему же тогда надо бояться и избегать очищения собственных душ? И разве загоняем мы себя в пограничное состояние психики, когда, к примеру, после освоения четырёх действий арифметики приступаем к алгебре, геометрии, тригонометрии, а потом к дифференциальному и интегральному исчислению? Что сказать тогда о людях, развивающих такой, например, "заумный" раздел высшей математики, как топология, — что они и вовсе психи? Как и астрономы? Об интересе исследователя мне вообще говорить не приходится, потому что всё, чем я занимаюсь в целях собственного духовного развития, открыто и описано до меня. А вот рассказали о своих ощущениях пока очень ещё не многие из появившихся в наше время людей с выдающимися новыми способностями.
И всё же, где, в какой части служил "мой" предшественник по душе, мой душегенный предок, японский армейский лётчик Набунагэ?
Получается, что весной 1942 года он воевал в Юго-Восточной Азии, а в район боевых действий в Бирме сравнительно недавно перелетел в составе соединения из Южного Китая. Из китайского города Чанчуня? Или из Чэнду? Что же, поскольку был он армейским лётчиком, то, понятно, служил никак не в военно-морском авиакорпусе Каноя! Почему тогда мне постоянно вспоминается этот корпус южной авиабазы Каноя? Вот, попробуй-ка разобраться в чужой службе и географии далёких стран на Юго-Востоке Азии! С возрастанием объёма информации о японском лётчике стало увеличиваться и количество вопросов, на которые захотелось получить как можно более точные ответы. С изумлением отметил я, что постоянно приходится учиться новому отношению к жизни и приноравливаться к возрастным изменениям в самом себе, становясь, с каждым годом, всё старше моего японского предшественника по душе, ведь он ушёл из жизни в тридцать пять лет, и нужного мне теперь опыта старших возрастов не получил. Тогда, что вполне естественно и объяснимо, мне захотелось знать, могу ли я использовать бесценный опыт жизни за преодолённым тридцатипятилетним рубежом хоть кого-то из моих предшественников по душе?
В период работы над "бирманской" темой я понял, что накопил и располагаю теперь внутренней энергией, необходимой для пробивания незримой "изолирующей" перегородки между сознанием и подсознанием, причем, энергией, более значительной по объёму и мощности, чем, скажем, всего год назад. И я отважился на гораздо более глубокое проникновение в прошлое с целью, с пользой для себя, понять, в ком пребывала ныне моя душа ещё перед тем, как воплотилась в японце. При случае я старался проконтролировать себя и найти ответы на некоторые особенно важные для меня рабочие вопросы, очень откровенно беседуя с психологами, например, с симпатичной и импозантной дамой из Питера Кисельниковой. Моё психическое состояние никого не насторожило, и это меня всякий раз успокаивало. Но и полезного совета традиционные медики дать мне не смогли, потому что о восточной медицине слышали все, но не разбирался в ней и методах работы с психическими энергиями никто. Поехать в Азию я не мог.
Собственно, удалось получить информацию даже не о конкретном эпизоде, а воспринять, скорее, краткие общебиографические сведения тоже о мужчине, жившем, и довольно долго, в девятнадцатом веке.
Это был весьма образованный по тому времени турок, человек тонкий и ироничный, блестящий знаток и толкователь Корана. Тогда моя склонность к непреходящей иронии лично мне вполне объяснима. Благодаря знанию Корана и, наверное, совершённому хаджу в священную Мекку, "мой" турок иногда выступал в качестве своеобразного арбитра, но не в мелкобытовых распрях плебса, а, по желанию его высоких собеседников или заказчиков, при рассмотрении вопросов, если не фундаментальных, то весьма и весьма существенных. Не знаю, совершал ли хадж кто-нибудь из действовавших султанов или опасался оставить трон. Думаю, что совершал хадж вряд ли, и тогда важным оказывался разумный совет грамотного, побывавшего в Мекке.
