Шепард продолжал играть. Бенезия слушала. Джон играл... прекрасно. Возможно, профессиональному гитаристу было бы достаточно просто указать на недостатки. Но сейчас Шепард играл не для профессионального гитариста. Он играл для гостьи. И мелодия, и то, как Джон играл, однозначно говорили Бенезии: так Шепард играет только для тех, кто ему глубоко небезразличен.
Несколько минут Шепард играл. Матриарх ни разу не взглянула на индикатор каютных часов — время потеряло для неё значение. Да, она прожила немало лет. Её единственной дочери сейчас уже больше ста лет, а Шепарду — всего лишь двадцать пять с небольшим лет, но... Люди умели втискивать, вкладывать, вмещать в год своей жизни столько, сколько далеко не каждая азари умела вмещать и втискивать в сотню лет своей жизни. Сейчас Бенезия слышала и видела очередное доказательство, важное для неё самой. Только для неё. Шепард играл не для себя. Он играл для неё, для своей гостьи и для своей подруги. Пусть не главной, но уже — подруги. А быть подругой такого человека, как Джон, наверное, пожелала бы любая женщина любой расы. Не наверное, а точно! Точно в том случае, если этой женщине удалось бы приблизиться к глубокому истинному уровню понимания Шепарда.
Прижав струны пальцами, Шепард закончил играть, дав последним звукам мелодии спокойно и свободно раствориться в тишине каюты.
Поставив гитару на тумбочку, старпом закрыл защёлку страховочного пояска.
Щелчок фиксатора побудил Бенезию очнуться:
— Спасибо, Джон, — тихо сказала матриарх, взглянув в глаза старпома. Добавлять что-либо ещё, уточнять не было необходимости. Джон, как чётко ощутила Бенезия, понял подтекст ею сказанного правильно.
Сделав несколько шагов, Бенезия опустилась на кровать. Чуть склонилась вперёд, подпёрла руками голову, задумалась. Шепард не торопил её. Сейчас матриарху не хотелось выпрямлять спину, снова превращаться в неприступную пожилую азари. Рядом с Шепардом ей хотелось быть... обычной. Чуточку слабой, чуточку уязвимой, но всегда — очень открытой. Для него одного — открытой. Мало времени осталось до войны. Очень мало времени.
Да, впереди — Цитадель, а потом... Потом — будет видно. На Цитадели будет... сложно. Очень сложно. Появление там протеанина, обоих Спектров... Одного из турианцев уже давно считали погибшим и как минимум — пропавшим без вести.
Появление там её самой...
Вряд ли информация о происшедшем, сумевшая покинуть пределы атмосферного щита Идена, была полной. Мало кто из азари мог поверить, что она, матриарх Бенезия Т'Сони, вернулась. Мало кто. Но она действительно вернулась, вручив себя единственному землянину, сумевшему совершить невозможное.
Вернулась. И теперь она будет рядом с дочерью. И — рядом с Этитой. У неё снова будет семья. Полная семья, где есть мама, папа и ребёнок.
Лиара — дева по любым азарийским стандартам. Да, она доктор ксеноархеологии. Да, она месяцами и годами копается в руинах, оставшихся от протеан. Но она — всё равно дева. Маленький ребёнок, едва вышедший из подросткового возраста. Ребёнок, пятьдесят лет тому назад порвавший все связи с родителями, десятилетиями не прилетавший на Тессию. Бенезия знала о том, что Лиара старалась не возвращаться в центральные области Пространства Азари, понимала причину такого поведения дочери, но сейчас...
Сейчас матриарх Бенезия чувствовала, что её отношение к Лиаре изменилось. Больше не хочется терпеть разлуку. Больше не хочется помогать дочери тайно, завуалированно. Больше не хочется. Хочется жить рядом с Лиарой. Хочется помогать ей. Хочется разговаривать с Лиарой на самые разные темы, часами слушать её. И хочется очень многое рассказать ей. В первую очередь о том, какие уникальные люди есть среди землян. Рассказать о Шепарде. Не о своих взаимоотношениях с Джоном — это Лиара вполне способна сама понять правильно и полно. А именно о том, кто такой Шепард и кто такие нормандовцы.
Да, впереди — Цитадель. И, может быть, тогда Лиара точно узнает, что мама — выжила... Как она отнесётся к этому? Захочет ли дочь её увидеть, услышать? Захочет ли говорить с ней? Пятьдесят лет... Пятьдесят лет разлуки, пятьдесят лет молчания. Азари спокойно и где-то даже — равнодушно относятся к таким срокам. А люди — нет, для них такие сроки — критичны. Мало что способно подвигнуть людей на разрыв взаимоотношений на столь длительный срок. Очень мало что способно.
Шепард подошёл к столу, набрал на инструментроне код и в каюте зазвучал... орган. Бенезия подняла взгляд на старпома. Тот обернулся, шагнул к кровати, сел рядом с азари.
— Токатта и фуга ре минор. Иоганн Себастьян Бах. Орган земного Домского Собора. Профессиональная запись цифрового качества, — тихо, почти шёпотом пояснил Шепард. Бенезия дивилась тому, как слова старпома естественно вплетались в звучание самого большого и самого мощного земного музыкального инструмента.
Она многое знала об органах, гигантских сооружениях, способных своим звучанием повергать слушателей в мистический, религиозный шок и трепет. Знать — одно, а слышать, слушать органную музыку, сидя рядом с Шепардом — совершенно другое. Гораздо более глубокое. И — важное.
Шепард не старался обнять Бенезию, хотя обстановка этому способствовала. Но он не отделялся, не дистанцировался от неё.
Бенезия слушала музыку и могла думать, размышлять, вспоминать о чём угодно. Могла забыть о том, что рядом сидит человек-землянин, что она — гостья в его каюте. Могла почувствовать, понять, что такое одиночество. Другое одиночество. Естественное, не вынужденное, не насильственное. Совершенно другое одиночество — не то, какое она временами ощущала, подчиняясь Жнецу.
Шепард знал, что предложить ей послушать. Не какие-нибудь новомодные мелодии и ритмы-однодневки, пусть даже и считавшиеся у землян жутко современными, а классику.
Эта музыка звучала век назад, два века назад, три века назад, приводя в восхищение сотни людей. Поднимая их чувства и разума над серостью повседневности. Эта музыка будет звучать и через сотни лет после того, как поколение Шепарда уйдёт за Грань. Эта музыка, вне всяких сомнений, будет звучать в перерывах между схватками землян со Жнецами. А может быть, она теперь будет звучать не только там, где будут противостоять этим "креветкам" люди, но и там, где будут стоять насмерть представители других рас.
Люди — молодая по космическим меркам раса. Но уже достаточно известная. Три десятка лет — и они смогли проникнуть почти во все обитаемые миры современной Галактики. Закрепиться, утвердиться, не отступить перед сложностями и трудностями.
Бах отзвучал. Бенезия ждала, что Джон встанет, снова подойдёт к столу. Хотя бы за тем, чтобы отдать команду воспроизвести какую-то другую мелодию. Несколько секунд — и зазвучала другая мелодия. Оркестр. Наверное, большой симфонический. И мелодия — другая. Совсем другая. Мягкая и — зовущая, помогающая встать и идти.
Чуть повернув голову, Бенезия взглянула на Джона. Тот принял её взгляд:
— В детдоме у нас были компьютеры. Мы часами, забывая обо всём, играли на них в игры. Кому что нравилось. Мне нравились игры с открытым миром, с высоким уровнем свободы главного героя. Это — мелодия заставки к одной из таких игр. Она помогла мне осознать, а может быть — и понять огромность Галактики, её неисчерпаемость и... ценность. А в армии... солдатам моего подразделения она помогала подготовиться к будущим боестолкновениям.
Едва заметно кивнув, Бенезия вернула голову в прежнее положение.
Поднимать взгляд, смотреть на интерьер каюты не хотелось. Видимо, Джон готовился к визиту гостьи. Готовился серьёзно. Запрограммировал, как теперь понимала матриарх, автоматику на воспроизведение нескольких мелодий. Сложно сейчас было сказать, скольких именно, но, как хотелось верить Бенезии, многих.
Её ожидания оправдались. С первых секунд она узнала звучание. Гитара. И — маленький, камерный оркестр.
Удивительно слаженное звучание, где гитара первенствовала, понравилось Бенезии. Спокойная, размеренная, но в то же время — совершенно не печальная мелодия. От неё... не веяло непреодолимой грустью и безысходностью.
— Фрэнсис Гойя. Композиция 'Вечность', — шёпотом пояснил Шепард.
Матриарх едва заметно кивнула, прикрыв глаза. Точное название. Да, для людей срок жизни любой азари — почти вечность. И в то же время... Люди не испытывают религиозного, мистического трепета перед долгоживущими расами. В том числе и потому, что умеют вкладывать в секунды и минуты то, что азари могут вложить разве что в десятилетия и столетия.
Композиция звучала всего несколько минут. Секундная пауза тишины и... Многоголосье инструментов породило дивную картину — спокойную и в то же время... глубокую.
Эту мелодию Бенезия узнала — для землян она была классикой. 'Лунная Соната'. Бетховен. Восемнадцатое столетие. Четыреста-пятьсот лет тому назад. Вряд ли тогда люди догадывались о том, что где-то в космосе живут другие разумные органики. Четыреста — пятьсот лет тому назад. Тогда и Бенезия и Этита были очень молоды... И ничего не знали о землянах, о людях. Занимались своими обычными, где-то даже рутинными проблемами, делами.
Шепард понял, что гостья и подруга узнала мелодию, поэтому промолчал, не стал ничего говорить. Сидел и слушал...
Меньше полминуты длилась пауза. И другой оркестр заиграл другую мелодию. Грустную и в то же время оптимистичную. Не дающую слушателю впасть в печаль и уныние очень глубоко.
— Когда я прилетел на станцию 'Арктур', — шёпотом сказал Шепард, вдруг припомнив этот момент, казалось бы, не оставивший в сознании никаких следов, — я шёл к указанному мне кабинету по длинному коридору, где размещались комнаты офицеров станции. Дверь в один кабинет была приоткрыта. И я услышал эту мелодию. Она... не была чужеродной там, в военной части большой орбитальной станции. Офицер играл на пианино, играл 'Тоску по родине'. Играл, забыв о том, что вокруг — официальные служебные кабинеты, что вокруг — военная часть станции. Там, на 'Арктуре', люди живут годами. Я шёл по коридору и понимал, что, скорее всего, долго на 'Арктуре' не задержусь. Что мне предстоит получить назначение на корабль и очень быстро покинуть пристанционное пространство. А этому офицеру предстоит остаться и продолжать служить здесь, на этом железно-пластиковом острове. Служить и жить далеко от родной планеты... — Шепард опустил голову ниже. И Бенезия поняла — он не хочет, чтобы она видела его слабость. Не хочет, чтобы она почувствовала его пусть временную, но уязвимость... Шепард тосковал по Земле, где оставил Дэйну. Тосковал постоянно, пряча тоску под бронёй души и сердца.
Бенезия слушала мелодию. И хотела верить, что Лиара хоть иногда вспоминает Тессию, свою родную планету. Даже если она не вспоминает свою маму и папу, она вспоминает Тессию, которую любит. Вспоминает, потому что Тессию она приняла в своё сердце, в свою суть, в свою душу.
Шепард не стал говорить об этом, но Бенезия вспомнила: один из иден-праймовцев упомянул ещё одно название этого музыкального произведения: 'Прощание с Родиной'.
Наверное, Джон остро понимает, осознаёт, что ему не суждено вернуться на Землю от Цитадели. Не только потому, что нормандовцы согласились помочь Бенезии и воссоединить её с дочерью, улетевшей на Терум, но и потому, что разведкорабли такого уровня, как 'Нормандия', в простые и короткие рейсы не направляют.
Сложную и точную технику надо использовать полностью, раскрывать её потенциал в полной мере. Это означает, что после Терума, вполне возможно, фрегат-прототип уйдёт в очень длительный полёт. Военные космические разведкорабли часто попадали в такие уголки Галактики, куда не рисковали летать даже самые "отвязные" авантюристы и искатели приключений.
Теперь, когда до вторжения Жнецов остаётся совсем мало времени... Фрегат-прототип уйдёт в длительный полёт. Да, вполне возможно, нормандовцы сделают всё, чтобы Бенезия и Лиара с комфортом и достаточно быстро вернулись в пределы Пространства Азари, но потом... Потом фрегат уйдёт в длительный полёт. И... Кто знает, как сложатся обстоятельства. Никто из разумных не может предсказать это точно. Ясно, что быстрого возвращения фрегата на Землю ожидать нельзя.
Очень скоро она покинет борт фрегата. Очень скоро рядом с ней будут Лиара и Этита, а вокруг — знакомая до мельчайших деталей материнская планета азари — Тессия. Очень скоро она будет... дома. Очень скоро она будет постоянно вспоминать каждую минуту, проведённую среди нормандовцев. Каждую минуту, проведённую среди иден-праймовцев. Каждую минуту, проведённую рядом с Джоном. Она будет грустить о том, что Джон теперь очень далеко.
Связи с 'Нормандией' тогда может и не быть: это — военный корабль, а не гражданский лайнер. Очень хочется верить, что Джон будет ей писать. Она будет читать эти письма. Будет заучивать их на память. Заучивать, совершенно не напрягаясь, потому что... Потому что она любит Джона. И знает, понимает, чувствует, что он тоже любит её, матриарха азари. Любит... И даёт ей полную свободу. Она сможет быть рядом с Лиарой, рядом с Этитой, рядом с другими азари — и не только с азари. Но ей будет... будет очень не хватать Джона. Она будет часто вспоминать его. Таким, каким поняла, почувствовала, запомнила его только она одна.
Джон — воин и он не будет прятаться в тылах. Он выйдет вперёд. Он будет рисковать. Такой уж он... Неуёмный в своём стремлении защитить других разумных органиков от любых опасностей.
Всё это будет... Будет очень скоро. Нормандовцы постараются полностью выполнить своё обещание. Они подарят Бенезии счастье возвращения к семейной жизни. И уйдут в космос, уйдут выполнять свои задачи. Сложные, трудные, тяжёлые. В разведке других задач не бывает. Это понятно даже ей, гражданской пожилой азари. Уже сейчас благодаря Джону она, матриарх азари, привыкает, что она больше не религиозный лидер расы, не член высшего органа управления — Матриархата. Она — такая же, как тысячи других матриархов. Она — такая же. Но она — другая. Никто из соплеменниц, кроме неё, досконально не знает, что такое быть хаском-азари. Никто из разумных органиков, кроме её и Сарена, доподлинно не знает, как Жнецы подчиняют себе других разумных органиков.
Индоктринация. Замена управляющей программы, основанной на свободе выбора, на программу полного слепого подчинения чужому внешнему влиянию. Благодаря Шепарду, благодаря Чаквас — она вышла из этого страшного кокона, вернулась к обычной жизни. И потому её не страшит приближение вторжения Жнецов в Галактику.
Она знает о Жнецах то, что поможет победить их. Поможет сдержать их натиск. Поможет подготовить решающий удар, открывающий дорогу к окончательной победе над этими страшными "креветками" и их пилотами. Она знает, кто сможет нанести Жнецам решающий удар, от которого эти "креветки" уже не смогут оправиться. Знает, что война будет сложной, тяжёлой и трудной. Будет много потерь. Будет много утрат. И именно в этой войне будут проявлены во всей полноте истинные сути многих, почти всех разумных органиков.
Всё это будет. Впереди. А пока она сидит рядом с Шепардом и слушает чудесную музыку, думает о своём. Свободная, сильная, спокойная. Она... рада. Рада тому, что в эти минуты она не одна. Рядом с ней — её Джон. Да, она на много лет старше его, но это сейчас не важно. Совершенно не важно, потому что Джон — единственный, кто смог совершить невозможное: вернуть её в обычную жизнь из полного ограничений существования в хаскококоне. Единственный, кому она, матриарх азари, верит полностью и до конца. Верит — и знает, что Джон не будет злоупотреблять её доверием и её открытостью. Ей хочется верить в чудо, хочется верить, что благодаря Шепарду она забеременеет и родит ещё хотя бы одну дочку. Но даже если этого не случится, она не будет считать виновным в этом Джона. Не будет считать виновной в этом себя. Потому что Джон уже дал ей больше чем сугубо телесное единение двух разумных органиков. Он дал ей возможность понять, осознать, постичь душевное единение. И уже этим он встал вровень с ней, матриархом азари, возраст которой перевалил за восемь сотен календарных лет.
