Над свалкой разносился глухой рокот толпы, смешиваясь с собачьим лаем, карканьем ворон и сдавленной руганью террористов.
Над выложенными рядками трупами террористов роем вились жирные навозные мухи, внося свою лепту в звуковое оформление. Одна ворона осмелела и усевшись на голову убитого бандита клюнула в глазницу, вытаскивая глазное яблоко.
— Закон обратной силы не имеет! — Выкрикнул еще один юридически подкованный стоялец на стуле, — мы требуем суда в Ичкерии!
— Фантазер ты батенька, — не согласился я и громко озвучил в мегафон, — заканчиваем прения, готовьтесь к смерти!
— Кха, кха, кхе, раз, раз, — включился, непредусмотренный моим сценарием, громкоговоритель.
Я удивленно оглянулся. Протолкавшись сквозь людей, под самую виселицу выскочил плюгавенький товарищ, поблескивающий блеклыми глазками в роговых очочках, с вытянутой скорбной, смутно узнаваемой физиономией, сопровождаемый группой сподвижников и исступленно завопил: — Я, от лица передовой либеральной общественности и фракции депутатов Верховного Совета РСФСР от избирательного блока Союз правых сил России, выражаю решительный протест против устроенного президентом судилища, безусловно попирающего все нормы морали и нравственности! В прошлом году Мы приняли Декларацию о правах человека и гражданина и что сейчас видим? Пока я с группой депутатов Верховного Совета, безуспешно пытался не допустить кровопролития, организовать переговоры с представителями суверенной Ичкерии, от безысходности решившихся на такой отчаянный шаг, за нашей спиной президентская команда проталкивает принятие таких бесчеловечных поправок в Конституцию и уголовный кодекс.
"Кто же ты убогий, каким ветром тебя сюда занесло? Совсем менты расслабились, как пропустили только такого борцуна за правду?"
"Так ведь иммунитет у него батенька депутатский, — прорезался внутренний голос, — это он в девяносто четвертом году, в ходе неудачного штурма Грозного скажет по радио из бункера Дудаева, сгорающим в подбитых танках, брошенным в лобовую атаку российским солдатам попавшим в окружение: "сдавайтесь, вас предали командиры, я вам гарантирую, что сегодня вы вернетесь в свои части". Многие, поверившие правозащитнику, потом горько пожалели сидя в зинданах, умирая под пытками, глядя на товарищей которым живьем отрезают головы. Он же в последствии на пресс конференции обратился к матерям России, назвав их сыновей убийцами, завалившими своими трупами руины Грозного высказавшись предельно цинично и откровенно: "С радостью сообщаю вам, что штурм Грозного провалился!" Дудаев оценил верного пасынка Чеченского отечества наградив в девяносто пятом году иуду орденом Чеченской Республики Ичкерия "Рыцарь чести", впрочем, как и Басаева за Буденновск. Ковалев назовет коллегу Басаева Чеченским Робин Гудом!"
Я оглянулся и посмотрел на покачивающийся труп Басаева, перевел взгляд на исходящего пеной Ковалева и мстительно улыбнулся: "Ну, один теперь-то уже точно орденоносцем не станет, и тебя гнида плюгавая, где-нибудь сгною".
Правдолюб между тем продолжал растекаться мыслью по древу:
— Уподобляясь тиранам прошлого, устраивающим массовые казни на лобном месте, устанавливающим виселицы вдоль дорог и на площадях, наш всенародно избранный отбрасывает всю страну в пучину взаимной вражды и ненависти. Вы взвалили на свою душу тяжкий груз — судить, кто вам дал право? Кто! — снова патетически воскликнул Ковалев, протягивая руку к стоящим на лобном месте бандитам, — кто возьмет на свою совесть право привести в исполнение приговор этим людям, от отчаяния взявшим в руки оружие, отстаивая свою свободу и право на самоопределение?
Ковалев замолчал и оглянулся на меня, победно поблескивая глазками сквозь многооптрийные окуляры.
Я поспешил подхватить мысль правозащитника, хватит повитийствовал и дополнительно распорядился стоящим рядом десантникам:
— Уберите это отсюда, — показав на Ковалева пальцем.
Кипящие гневом бойцы, оперативно подскочили, выдернули из рук Ковалева мегафон и, приподняв под локти, быстренько потащили дрыгающего ногами правозащитника, подталкивая и подгоняя его сотоварищей с глаз долой.
Под затухающие вопли моральных сподвижников террористов я сделал вперед три шага и спросил зашумевшую толпу людей:
— Мне тоже интересно кто. Кто из вас, потерявших отца или мать, брата или сестру, — я оглянулся на солдат, — или боевых товарищей, приведет приговор в исполнение? Кто!? Я прошу выйти и встать рядом со мной здесь, плечом к плечу.
На импровизированной площади наступила мертвая тишина. Люди растерянно смотрели друг на друга. Судить-то мы все горазды. Не задумываясь, говорим "убил бы", "прибил бы", а вот если действительно дать такую возможность, то как?
— Ну, русские свиньи, и кто выйдэт? — громко заржал один из террористов, — выйды и мы вырэжэм вся твой сэмья до десятого колена! — "Ас хья суна [39]
Растолкав толпу вперед выбрался небритый мужчина, с ввалившимися, горящими яростью глазами и встав перед чеченцем прошипел: — Я вас зубами грызть буду за свою жену и нерожденного ребенка!
Постепенно, из числа стоящих в растерянности людей, по одному, двое выходили люди, принявшие нелегкое для себя решение, и становились рядом со мной.
— Самка собаки, — выругался за спиной на говорливого чеченца сосед, — ты что сделал?
— Стойте! — Воскликнул я, — достаточно! Спасибо дорогие мои, я отчаянно надеялся и верил, что русскому человеку непотребно жить и дышать одним воздухом с такими мразями. Я благодарю вас за поддержку, но совесть моя не позволит мне сделать вас палачами. Вы выбрали меня президентом и я отвечаю в стране за все, в том числе и за эту трагедию. "Мне возмездие и азм воздам!"
Я повернулся и деревянным шагом подошел к началу скорбного сооружения. Остановившись, я всмотрелся в лицо молодого чеченца с голубыми глазами, выглядевшего старше своих лет за счет окладистой бороды. Сейчас, довольно помятого, но впрочем, ничем не отличающегося от стоящих за моей спиной таких же граждан России.
Чеченец вначале нагло смотрел мне в глаза, но постепенно к нему приходило осознание, на что я сейчас решаюсь, стоя перед ним. В панике он отвел взгляд, лишь бы не видеть свой приговор.
Я снова нерешительно обернулся назад. Лица людей сливались в один фон, мертвая тишина давила чугунным прессом. Резко повернувшись, я сделал шаг и ударом правой ноги выбил табурет из под террориста.
-Ах! — чуть ли не слитно выдохнула толпа.
— Нет! Нет! НЕТ! — заголосил рядом стоящий, когда я, сделав шаг, остановился напротив, и задумался в нерешительности.
— Это ведь только по первости так нелегко, как ты думаешь? — обратился я к нему, — у вас тварей богатый опыт, скажи, — требовательно спросил я, удерживая взгляд.
Террорист в смятении переводил взгляд с меня, на скребущего носками сапог соседа, проникаясь ужасом ситуации.
— Молчишь, а каково было тем, кого вы расстреливали?
— Я никого не убивал! Я жить хочу! — визгливо выкрикнул бандит.
Удар! Табурет покачнулся. Террорист пошатнулся, чудом удержав равновесие.
"Что за!" Я замер в оцепенении, черная шевелюра бандита на глазах обесцвечивалась, меняя цвет на серебро. Волосы на моей голове зашевелились от осознания, что я тому причина. Упрямо мотнув головой, освобождая ее от мыслей, я подшагнул и ударил повторно.
— Нет, не...хрр, — тяжело рухнул второй, с отчетливым хрустом ломаемых шейных позвонков и повис со все еще дергающимся рядом соседом.
Шаг. Удар! Шаг. Удар. Механически, отключив мозг и органы чувств, я перемещался вдоль виселицы, взваливая с каждым шагом на себя глыбу вины и ответственности.
"Господи милостив буди мне грешному!", — автоматически произнес я про себя, делая шаг, машинально подивившись несоответствию своего партийного прошлого и непонятно откуда взявшейся религиозностью.
— Будь ты проклят! — Удар, хрип.
Шаг. Удар.
— Пощады! — Удар.
Я остановился перед террористкой снайпершей, расстреливавшей заложников.
— 'Ля иляха илля-Ллах', — обреченно прошептала она и вскинула голову, ненавидяще хлестнув меня взглядом.
Я отшатнулся от потока злобы струящейся от женщины и смотря ей глаза в глаза прошептал:
— Прости...
Глаза террористки округлились от удивления, она открыла рот в попытке ответа, но не успела.
Я качнулся вперед и ожесточенно нанес последний удар. Женщина взвизгнула и закачалась в петле напротив меня.
Заторможено, я смотрел на дело своих рук, приведших в исполнение смертный приговор пятнадцати человек. Вот они все, еще совсем недавно смелые, бросающие угрозы и проклятия, висят передо мной с искаженными лицами, некоторые обделавшиеся... все не живые.
Обещания надо выполнять, пусть мне присовокупят когда-нибудь глумление над мертвыми, навешают всех собак, обвинят в дикости и варварстве, но ни к одному из лежащих здесь на свалке и висящих на виселице не придет родственник поклясться отомстить или помянуть. Что ж последний акт пьесы, собак жалко.... Пожалуй, человечиной кормить не будем. И людей шокировать еще больше тоже.
Я медленно повернулся к невольным судьям и соучастникам, свидетелям и будущим обвинителям, смотрящим на меня с ужасом, отвращением, восхищением, и прохрипел в мегафон внезапно осипшим голосом: — Приговор... приведен... в исполнение! Уезжайте! — и махнул рукой в сторону автобусов, поставленных так, что люди должны были пройти мимо выложенных в один ряд убитых и тяжелораненых в бою террористов.
Народ потянулся на посадку, оглядываясь на виселицу, с мрачным удовлетворением разглядывая трупы бандитов, задерживаясь взглядом на мне, стоящем впереди. Каждый взгляд как огонь обжигал меня, сдирая кожу, препарируя и вскрывая. Я из последних сил держался, выпрямившись и гордо подняв голову, не позволяя себе расслабиться, сломаться и смотрел на них. В голове билась одна мысль — каким они меня запомнят и кем? Палачом или справедливым судьей? Своим защитником или.....
Журналюги, чувствующие одним местом, что еще не конец, не спешили сворачиваться, и я не стал ломать их ожидания.
Я посмотрел налево и, подняв мегафон, распорядился ожидающим команды солдатам, заранее отобранным в похоронную команду: — Давайте заканчивать, подведем итог.
Заурчали двигатели, и к убитым бандитам подъехали два "КамАЗа" самосвала с заполненными дровами кузовами. Два взвода солдат под командой командира роты начали укладывать тела убитых террористов на специально сколоченную деревянную платформу восемь на восемь метров, заполняя все промежутки березовыми поленьями, щедро поливая бензином из канистр. В один слой "уместилось" около сорока трупов. Солдаты таскающие трупы старательно обходили раненых бандитов, лежащих в общем ряду.
Спецназовцы, помогавшие в висельных делах, внесли свою лепту. Сняли трупы повешенных и подтащив к помосту уложили во второй слой, щедро накидав на него еще дров и снова пролив бензином.
На поле осталось лежать два десятка тяжелораненых раненых бандитов. Один из находящихся в сознании еле слышно матерился, второй твердил как заклинание: — Жить, жить, жить.
Я поднял мегафон и распорядился: — Непорядок! Недобитков в общую кучу, быстро.
Командир роты стоящий рядом вздрогнул и прохрипел осипшим голосом: — они же живые!
— Зайди в городской морг, — криво ухмыльнулся я в ответ, — там полторы сотни человек лежат, пару дней назад они тоже... живыми были.
— Нельзя же уподобляться...
Я перебил капитана:
— Мне можно! Мне люди вручили свою месть!
Не дожидаясь ответа, я подошел к лежащим боевикам, выбрал самого субтильного с виду и, взяв за руку, волоком потащил к могильнику.
Офицер оторопело посмотрел на меня и скомандовал:
— Сержант Копейко! Помогите, этих тоже... туда.
Перекидав за пару минут полуживых террористов на могильный курган, солдаты отошли на свое место.
Наступила гнетущая тишина, прерываемая еле слышными стонами раненых, стрекотом камер и негромкими командами репортеров своим операторам с целью выбрать нужный ракурс съемки и получить удачную картинку. Ни один из них не выразил протест и не "хлопнул дверью". Профессионалы "итить" их! Беспристрастные.... Вши лобковые.
Но я должен это сделать! Я обязан остановить беспредел терроризма самым жестоким способом. Чтобы не было, как в той истории, когда эту банду встречали на границе с Чечней цветами и рукоплесканиями в первом же селе. Я еще и это село ....
Я повернулся и сделал несколько шагов поближе к телекамерам.
— Все меня видят? Вы видите меня, отцы и матери, жены и дети... этих выродков? Вам нет места в нашей стране. Вы, которые вооружили, благословили и напутствовали — старейшины тейпов, видите? Так будет с каждым, кто пойдет по их стопам. Но не только. Я приду к вам в ответ, я сотру с лица земли каждое село, где живут родственники этих героев, и засыплю ее солью. Отрекитесь и прокляните их прилюдно. Либо бегите. Я найду вас в любой стране мира и скормлю ваши трупы собакам. Ждите и бойтесь. Я говорю это вам Салман и Нура Басаевы и вашим детям: Ширвани, Исламу и Зинаиде и вам — старейшинам тейпа Беной.
Завершив свой спич я, передернувшись от омерзения, оглядел получившееся сооружение и попросил командира роты спецназа стоящего рядом:
— Капитан, принесите мне зажженный факел.
Тот не замедлил и принес мне чадящий факел, сооруженный из намотанной на палку тряпки пропитанной соляркой, еще два факела он держал во второй руке: — Я помогу!
Я кивнул головой в согласии, молча, взял один факел, крикнул: — "Поберегись", — и, дождавшись, пока люди отойдут на безопасное расстояние, забросил его на могильник. Капитан поочередно бросил свои факелы немного в сторону.
Пламя лизнуло смоченные в бензине дрова и, рассыпая искры, яростно загудев, взвилось вверх, быстро заглушив крики боли и проклятья.
"Конец. Финита ля ... трагедии. Бульдозера ждать не буду, пускай телевизионщики дальше без меня развлекаются".
Я развернулся и, ссутулившись, тяжело зашагал на выход, передернувшись всем телом от мысли — какой скоро там будет запах жареного мясца.
