— А из-за чего тогда?
— Зелья. Та мерзость, которую в тебя влили для достижения соответствующего состоянии я. Каждое из них по отдельности обладает некими побочными эффектами. Все вместе и в такой дозировке они дают то, что ты ощущаешь прямо сейчас. Голова сильно болит?
— У меня все болит. Как будто меня катком переехало.
— Что и требовалось доказать. И, увы, с этим ничего нельзя поделать.
— А зелье от головной боли не поможет? — вмешалась в разговор обеспокоенная Бекка.
— Нельзя. Надо радоваться тому, что эти зелья друг с другом не перемешались. Подобрали их так. И добавь к этому коктейлю хоть один ингредиент, на который хотя бы одна из выпитых накануне смесей реагирует, — Дэн замолчал, вероятно просчитывая варианты того что может случиться. — Одним словом, лучше не рисковать. Терпи.
И Гарри терпел. Весь этот день. И весь следующий. По вечерам он выбирался из Хогвартса и переправлялся в особняк Ордена, где его снова накачивали зельями, и где в комнате, заполненной удушающим запахом трав, он искал единения со своим внутренним зверем. А потом ночами ему снилось, что он мчится по лесам, преследуя свою добычу.
Все повторялось снова и снова. Гарри ходил по школе бледный и неразговорчивый, лишь изредка общаясь с Беккой и Дэном. Однако никто не лез к нему с глупыми вопросами. Ни гриффиндорцы, которым все и всегда надо было знать, ни слизеринцы, которые не особо отличались любопытством от представителей львиного факультета. Ромильда при случайных встречах в коридорах или в библиотеке провожала его грустным и понимающим взглядом. И Гарри просто не понимал, что и думать по этому поводу. Но думать особо не хотелось, поэтому он быстро забывал о поведении Ромильды, гриффиндорцев, слизеринцев и вообще всех обитателей Хогвартса. Лишь один человек посмел напрямую спросить у парня, что с ним творится. Но это был Сириус, и он имел право знать правду, потому что после смерти злосчастного Люпина Гарри чувствовал, что они с Сириусом теперь точно на одной стороне. Он доверял крестному, и получал удовольствие от его редкой и своеобразно заботы.
И так продолжалось изо дня в день. Вечерние занятия по анимагии, наполненные утомительными снами ночи и тяжелые, серые дни, когда Гарри ходил, говорил и посещал занятия больше на автопилоте, чем обдуманно. А как-то утром, встав с постели после ночи пробежек по лесам и болотам, Гарри понял, что ещё немного, и он сорвется. Он слышал звуки. Настолько четко и ясно, что и без того все время тупо ноющая голова готова была разорваться на части. Он слышал запахи. Запахи, которых раньше не замечал, и которые сводили его с ума. Наконец, он видел мир заполненный таким количеством красок, что глаза слезились от этого раздражающего многообразия.
— Гарри? — услышал он сквозь гул прочих звуков свое имя. Кровать заскрипела и рядом оказался Дэн. Бледной, осунувшийся. Гарри этого не замечал. С опозданием он подумал, что друг тоже посещает занятия по анимагии, просто в другое время, в другом месте и с другой группой. И возможно, ему не намного лучше, чем самому Поттеру. — Гарри, ты как?
— Плохо, — честно ответил Гарри.
— Описать можешь?
— Слишком много звуков, слишком много запахов. Не могу... Что со мной?
— Зелья.
— Меня травят? — зло усмехнулся Гарри, но это прозвучало скорее жалко.
— Тебя делают анимагом.
— Ты их пил?
— Я их пью. Просто в меньших количествах. Потерпи.
— Может сказаться больным и не вылезать сегодня из постели?
— Нельзя. Снейп прибежит и попытается накачать тебя какими-нибудь целебными зельями. А это неизвестно к чему может привести. Потерпи, — мягкая и теплая рука похлопала Гарри по плечу. — Могу предложить бодрящие чары. Толку от них чуть, но не будешь выглядеть как только что восставший из могилы инфери.
— Я так плохо выгляжу?
— Сегодня да.
— Тогда давай.
В следующее мгновенье Гарри как будто ударило током. Острая боль, не свойственная вообще-то бодрящим чарам, прошила насквозь все тело от макушки и до пальцев ног, а потом разлилась приятным теплом внутри.
— Лучше? — спросил Дэн.
— Лучше, — ответил Гарри, чувствуя, что впервые за сегодняшнее утро может думать.
Звуки и запахи никуда не делись. Они преследовали Гарри весь день, вселяя в парня ещё большую ненависть к Хогвартсу, нежели он чувствовал до этого. Замок гудел от сотен разных шумов. Шумные студенты, шумные призраки, шумные портреты, чертов шумный полтергейст. И это не говоря о движущихся лестницах, заполняющих коридоры бесконечным скрежетом передвигаемых камней, и бесконечных сквозняках, свистящих то тут, то там. Все это Гарри слышал одновременно, а внезапно обострившийся слух ещё и прислушивался к мелким деталям, вроде приглушенного шепота двух третьекурсниц где-нибудь на другом конце коридора, скрип пера о шершавый пергамент, шелест мантий, интонации голосов.
— Что с Гарри? — прошептала Бекка, когда Гарри с Дэном спустились в слизеринскую гостиную. У неё был красивый, удивительно красивый голос, и Гарри даже удивился тому, что не не замечал этого раньше. И сама Бекка как выглядела иначе, будто воздух вокруг неё светился неземным светом.
— По-моему у него передозировка от этих проклятых зелий.
— Гарри, ты как? — девушка перевела взгляд с одного своего друга на другого.
— Нормально. Ты светишься.
— Что?
— Ты светишься. Ты и воздух вокруг тебя.
— Ты под кайфом?
— Нет. Наверное, нет.
— Дэн?
— Для меня ты выглядишь вполне обычно. Но Гарри сегодня видит и слышит больше, чем нормальному человеку позволяют его органы чувств. Вполне возможно, что ты действительно светишься.
— Ясно. А нимба с крыльями у меня нет?
— Нет, Бекка. Тебе по должности не положено, — усмехнулся Гарри. Девушка улыбнулась в ответ, но голубые глаза по-прежнему смотрели на него настороженно.
Гарри с трудом отсидел на занятиях, благодаря провидение за то, что у него были такие друзья. Дэн был для него в этот тяжелый день как собака-поводырь для слепого человека. Отвлеченный тысячами звуков, шорохов и запахов и ослепленном взявшимися ниоткуда яркими красками окружающего мира, Гарри лишь благодаря напоминаниями друга шел куда положено, перебираясь из одного кабинета в другой, с одного этажа на другой. А Бекка, заботливая светящаяся Бекка кружила вокруг них, расплескивая на окружающих свое вейловское обаяние и отвлекая внимание он необычно ведущего себя Поттера.
— Гарри, задержись пожалуйста, — попросил Сириус.
Урок ЗОТИ только что закончился, студенты шумной толпой вывалили в коридор, радуясь окончанию очередного учебного дня. Гарри было ещё рано радоваться.
— Ты сегодня сам на себя не похож, Гарри. Ты здоров?
— Не совсем.
— Что случилось?
— Дэн говорит, это побочные эффекты тех зелий, что мне дают. Для анимагии.
— Опишешь, что ты чувствуешь? — Гарри вздохнул, устало опустился на ближайшую парту и принялся описывать свои странные ощущения.
— А ещё Бекка светится, — зачем-то добавил парень после того, как в красках расписал, что он чувствовал на зельеварении, и как ему не хватало глотка свежего воздуха в этом царстве бесконечной вони.
— Светится?
— Да. Забавный эффект. Не Бекка Беккой, а будь это кто-то другой, вернее, другая, я бы наверное влюбился.
— Это потому что она вейла.
— И что? Она всегда ею была, но ничего такого раньше вроде не было.
— Ты просто не видел.
— А почему теперь вижу?
— Потому что ты теперь не совсем человек, Гарри. И это здорово.
— Извини? В каком смысле я теперь не совсем человек?
— Для меня твоя подруга тоже светится. Действительно, выглядит красиво, завораживающе. Но это потому что я — анимаг. Животные видят все несколько иначе. В том числе магических существ вроде вейл.
— Бекка только полувейла, -Сириус в ответ только пожал плечами. Потом окинул крестника задумчивым взглядом и улыбнулся своей широкой фирменной улыбкой, которой Гарри не видел у него со смерти Ремуса.
— Здорово, что хоть в чем-то ты идешь по нашим с Джеймсом стопам. Ты почти стал анимагом. Пусть даже таким странным способом, каким тебя учат. Но все равно, ты почти им стал. А в этом деле главное результат, Гарри. Ты ещё не знаешь, кем будешь?
— Нет. Я знаю только, что каждый вечер приближаюсь к своему внутреннему зверю. Мой учитель говорит, это хищник.
— Жалко.
— Почему?
— Джеймс был оленем.
— Я не он.
— Я знаю, поверь мне. А какой хищник?
— Мы пока не знаем, — пожал плечами Гарри. Потом задумался, вспомнив свои сны, страшную злость, которую в них испытывал, и погоню за оборотнем, который казался облезлым псом и не более того. — Он крупный.
— Крупный?
— По ощущениям.
— Лев?
— Не знаю. Львы вроде по лесам не носятся. Хотя черт их знает.
— Может тогда волк?
— Тогда это должен быть очень крупный волк.
— Почему?
— Должен быть крупнее оборотня.
— Даже не хочу спрашивать, что за мракобесие творится у тебя в подсознании. Тогда может медведь? Медведи большие. Некоторые вполне могут быть крупнее оборотня.
— Он быстрый.
— Медведи тоже только кажутся медлительными, Гарри.
— Тогда подходит, — повисло молчание. Гарри пытался представить себя медведем гризли. Сириус, видимо занимался тем же самым.
— Честно говоря, тебе эта форма как-то не очень подходит. Не знаю. Не ассоциируешься ты у меня с медведем.
— А отец с оленем у тебя ассоциировался?
— У меня — да,— Сириус снова замолчал, видимо вспоминая былые годы. — Если станешь медведем, твоя девушка будет иметь полное право называть тебя медвежонком.
— Если она об этом будет знать.
— Ну, там, в этом вашем Ордене у тебя же есть подружка, так ведь.
— Да, — ответил Гарри. Но почему-то сначала он подумала о Вите, которая подружкой ему никогда не было. Потом вспомнил о Юми, которая его подружкой уже не была. — Вернее, нет. Уже нет.
— Или ещё нет, — усмехнулся Сириус. Говорить об анимагии и девушках ему нравилось. — Зато у тебя есть эта Вейн с Гриффиндора. Или вы с ней расстались?
— Нет. Вроде пока не расставались. Но сам понимаешь, я сейчас немного не в той кондиции. Не до Вейн мне сейчас.
— Понимаю. И она, кстати, думает, что понимает.
— Что?
— Ты в курсе, что вся школа считает, что ты в депрессии из-за смерти Ремуса?
— Что? — Гарри удивленно уставился на Сириуса. Нет, была в этом всем некая доля правды. Именно за оборотнем Люпином Гарри гонялся по ночам в своих снах, именно его хотел растерзать его внутренний зверь.
— Ну, после похорон ты вернулся в школу бледный и мрачный, с кругами под глазами. И уже больше недели ходишь в таком состоянии. Минерва спросила меня, что с тобой. Не могу же я сказать ей, что по ночам ты в неизвестном мне тайном месте каким-то варварским способом обучаешься анимагии. Я сказал, что ты переживаешь из-за внезапной смерти Ремуса. Сказал, вы были близки. Что он обучал тебя магии. Вроде она мне поверила.
— И разболтала всей школе?
— Нет. Остальные просто не смогли найти иного объяснения тому, что в таком состоянии ты стал прибывать сразу после похорон.
— Ясно. Ты сам как?
— В смысле?
— В смысле, как ты с этим всем справляешься?
— На удивление легко. Сам себя немного из-за этого боюсь. Больно, что Ремус оказался предателем. Больно, что он пошел по стопам Питера. Обидно. И все. Что-то со мной не так, медвежонок.
— Как ты меня назвал?
— Ха, не нравится?
— Я ещё не стал медведем, если ты не в курсе.
— Да ладно, скоро станешь. Медвежонок.
— Сириус!
— Это забавно.
— Как же ты моего отца называл? — Сириус расхохотался.
— У сохатого были роскошные рога. А это такой источник для шуток, сам понимаешь. Шикарные, ветвистые, огромные рога. Лили эти шутки не нравились. Ну, уже после того, как они с Джемсом поженились. И ты появился. Сохатик.
— Я, наверное, пойду.
— Сегодня ночью снова занимаешься?
— Да. Может, мне объяснят, что со мной происходит. И когда это закончится.
— Когда превратишься.
— Вот я и хочу знать, когда.
— Удачи.
— Спасибо. У меня сегодня еще и со Снейпом занятия.
— Окклюменция?
— Угу.
— Толк от неё хоть какой-нибудь есть?
— Нет. Меня этому научили, когда мои ровесники ещё только разучивали Вингардиум Левиосу. А Лонгботтом и вовсе этому никогда не научится. Во всяком случае, не у Снейпа. Слишком его боится, чтобы слушать указания и сопротивляться атаке.
— Может, Снейп его просто неправильно учит?
— Меня учили так же. Может даже жестче. И ничего, научился же. Дамблдору или Водеморту я сопротивляться могу. Проблема Лонгботтома в том, что им движет страх. А мною двигала злость.
Бедолага Лонгботтом тяжело опустился на ближайший стул. Он был бледен, на лбу выступили капли пота, в глазах плескались обида и боль. Снейп снова выпотрошил какие-то личные воспоминания парня и теперь отчитывал его за слабость. Невилл бессильно сжимал кулаки и молчал, боясь поднять взгляд на учителя. Напрасно. Даже если бы Лонгботтом решил применить свои кулаки по назначению, а доходягой парень уж точно не был, от сегодняшнего занятия и то было бы больше пользы. Гарри невольно улыбнулся, представив себе эту картину. И естественно, именно этот момент Снейп выбрал, чтобы оглянуться на второго своего студента.
— Мистер Поттер, вам весело?
— Нет, сэр.
— А по вам не скажешь. Пока мистер Лонгботтом занят тем, что изо всех сил жалеет сам себе, посмотрим, продвинулись ли вы хоть немного в освоении окклюменции. Или вы были слишком заняты, убиваясь по почившему Люпину, чтобы заниматься? Итак, раз, два, три. Легилименс!
Снейп напрасно упомянул Ремуса. В одурманенном бесчисленным количеством выпитых зелий сознании Гарри образ Люпина ассоциировался с тощим оборотнем на лесной поляне. А лесная поляна — с клокочущим и рвущимся наружу гневом, с желанием убивать, преследуя свою жертву столько, сколько понадобится.
Гарри не сумел вовремя сосредоточиться на своих щитах. Осознание этого пришло спустя доли секунд после того, как Снейп со всего размаху окунулся в мысли парня. И оказался в лесу, пахнущем дождем и мокрой травой. Гарри успел убрать подальше образ оборотня и задвинул на второй план свои недобрые чувства и порывы.
Снейп стоял в воображаемом лесу. По щиколотку в воображаемой грязи. Холодный воображаемый ветер кусал лицо и руки, забирался в рукава и за шиворот. Но красивом ночном небе блестели звезды, светила воображаемая полная луна. Где-то вдали раздался волчий вой. Снейп дернулся и покинул эту не то мысль, не то воспоминание, затем надавил, попытался пройти дальше, в более значимые и информативные воспоминания. И снова оказался в лесу. Несколькими метрами правее от того месса, где стоял в прошлый раз. Но это было все тот же лес, тот же ветер, та же луна. И вой.
— Что это, мистер Поттер? — спросил слизеринский декан, сняв заклинание, и удивленно глядя на своего ученика.
— Лес, — несколько растеряно ответил Гарри, пытаясь понять, что только что произошло. А произошло то, что поверх всех его щитов, ловушек, новых щитов, сложных и многослойных, лег ещё один щит. Щит, который он не держал. Щит, который существовал сам по себе, и который не нужно было подпитывать или корректировать.
