Они, эти трое, растерянно озирались по сторонам, и было видно, что все окружающее повергает их в самый настоящий шок. Дети испуганно жались к ним, нет-нет постреливая глазами в сторону наблюдателей. На руках у Блондинки хныкал ребенок, издавая несколько непривычные звуки. Малыш был завернут в шкуру, и лишь его ручки то и дело высовывались из этого свертка — при взгляде на эти тонкие ручки становилось понятно, что неандертальцы до приезда к нам переживали не самые лучшие времена.
И вдруг мной овладело неконтролируемое чувство гордости и сопричастности к чему-то важному и великому. Не пытаясь разобраться в причинах этого несвойственного мне чувства, я (пожалуй, первый раз в жизни) просто полностью отдалась ему — и воистину это было сродни пьянящему вину. Глядя на этих несчастных изможденных неандерталок, таких трогательных в своей необычности, я понимала, что отныне им не придется ни голодать, ни бояться, ни страдать. Здесь, у нас, к ним отнесутся со всей человечностью, со всем добром и заботой, на которую только способны члены нашего племени. Их примут как равных, и сделают это просто так, бескорыстно — по той лишь причине, что считают это правильным. А сколько таких обреченных на гибель спасли эти русские еще до нашей встречи? Все они теперь сыты, обуты, одеты и довольны жизнью. Глядя на них, становится понятно, что они совершенно счастливы. Так почему же я хочу подогнать окружающее под собственные представления о счастье?
Внезапно вся моя прежняя, до попадания, жизнь показалась мне серой, унылой и насквозь фальшивой. Даже я не была в той жизни самой собой — а ведь настоящая Люси д`Аркур — это не воинствующая феминистка, и не строгая преподавательница, а та девочка с плюшевым медвежонком в руках — наивная и смешная, которая любит малышей и животных, жалеет бездомных бродяг, а по ночам втайне разговаривает с Богом, прося у него счастья для всех людей...
К моим глазам подступили слезы. Мне было жаль ту маленькую девочку, которая, ступив на путь взросления, поняла, что жизнь полна разочарований... И она постаралась спрятаться от них. Она надела маску, ожидая, что неузнанной ей будет легче жить. Действительно, разочарования и обиды стали обходить ее стороной. Она убеждала себя, что бесконечно счастлива. А потом, как это обычно и бывает, маска приросла к ее лицу, и маленькая девочка забыла, как она выглядит на самом деле. Но однажды она испытала просто неодолимое желание снять эту уже не нужную личину... Она не могла себя больше обманывать. Она хотела встретиться с реальностью лицом к лицу.
Наверное, я выглядела как настоящая сумасшедшая, но слезы градом катились из моих глаз — в тот момент я чувствовала, как что-то тяжелое и темное покидает мою душу, и это чувство приносило одновременно и боль, и облегчение...
Часть 12. 'Первобытная дипломатия'
17 ноября 1-го года Миссии. Пятница. Место слияния Дордони и Гаронны.
Два дня назад, ретроспекция.
Появление в лагере представителей вымершего к нашему времени вида людей произвело фурор, затмив даже радость от того, что соль была успешно найдена и доставлена. Теперь неандертальцы топтались на берегу, имея напуганный и обескураженный вид. Они вздрагивали и стремились спрятаться друг за друга, когда внимание к их персонам становилось чересчур навязчивым. Для местных уехэ не являлись особой невидалью, поэтому они не проявляли к ним сильного интереса. Но вот остальные... В толпе наблюдающих присутствовали даже Ляля, Лиза и Катя, которые приглушенно ахали и шептались между собой. И если юные французы, воспитанные в традициях толерантности, старались не сильно демонстрировать свой интерес, то уж младшие русские дети со всей непосредственностью подходили к низкорослым коренастым людям довольно близко, пялились на них во все глаза и беззастенчиво обменивались мнениями.
— Какие они смешные и неуклюжие! — говорила маленькая Вероника, моргая синими глазищами, — даже на человеков не совсем похожи...
— Ага, — подтвердила Марина-младшая, — но они точно не обезьяны...
— Это люди, только они недавно из обезьян вышли, — высказал свою версию Антон-младший, подошедший послушать о чем говорят девочки, — нам об этом в школе рассказывали.
— Интересно, они умеют разговаривать? — спросила Вероника.
— Глупая! Если они люди — значит, умеют, — уверенно ответила Марина.
— А почему не разговаривают?
— Как это не разговаривают? Вон, слышишь: 'умт, гык, выйх, арр'?
— Ну, какие же это слова... — с сомнением произнесла девочка, — человеки так не разговаривают...
— Ну, я думаю, они не такие умные, как мы, и язык поэтому у них такой простой, -предположила Марина.
После эти слов старшей подруги Вероника с чувством некоторого превосходства посмотрела на неандертальцев.
— Да нет, — авторитетно заявил Антон, — они пока просто не умеют по-нашему. Вот мои жены вначале тоже не умели, а теперь трещат так, что не остановишь.
— Да, ты же у нас женовладелец, — насмешливо протянула Марина и высунула язык, — б-е-е-е-е!
В это время к детям незаметно подошла Ольга Слепцова, слышавшая весь разговор.
— Так, девчонки-мальчишки... — сказала она, — я вам кое-что скажу, и прошу запомнить мои слова.
Дети притихли, готовясь внимательно слушать.
— Это, конечно же, люди, и называются они неандертальцами... — начала Ольга, — по научному — 'хомо неандерталенсис'.
— Да, точно — неандертальцы, я просто слово забыл! — воскликнул Антоша.
Девушка строго посмотрела на него.
— Перебивать старших некрасиво, — сказала она, и, после того, как мальчик пробормотал извинения, продолжила, — итак, эти люди, которых вы видите, ничем не хуже вас. И к обезьянам они не имеют никакого отношения. Да, они необычно выглядят, их язык достаточно примитивен, но это ни в коем случае не говорит о том, что они глупы. Просто их ум своеобразен. Для той ступени развития, на которой они сейчас находятся, их умственных способностей вполне достаточно. В чем-то они, возможно, даже превосходят нас. Посмотрите, как они развиты физически. Я думаю, в скором времени мы познакомимся с ними поближе и сможем убедиться, что они мало чем от нас отличаются.
Дети дружно закивали. В этот момент Вероника, указывая куда-то позади Ольги, вдруг воскликнула:
— Смотрите, тетя Люся плачет!
Все, включая французов, тут же прекратили гомонить и повернули головы туда, куда указывала девочка. Зрелище вызывало замешательство — настолько оно было необычным. Мадмуазель Люси стояла, застыв как изваяние, и сцепив руки. С ее плеча свисал полосатый кошачий хвост. А по щекам ее катились крупные слезы... ее лицо было покрыто красными пятнами, прядь волос упала на лоб, отчего вид ее стал трогательно-простецким. Похоже, она была глубоко погружена в свои внутренние переживания. Она ни на что не обращала внимания, и ее взгляд был прикован к кучке неандертальцев.
У большинства тех, кто в этот момент смотрел на мадмуазель Люси, шевельнулось в душе что-то неопределенно-щемящее с оттенком легкого стыда. Нет, она совсем не походила на сумасшедшую. Так выглядит человек, внезапно признавший свои заблуждения...
Это длилось лишь полминуты, а потом мадмуазель Люси перестала быть центром внимания — любопытствующие отвернулись от нее, подсознательно чувствуя, что так будет лучше. И лишь маленькая Вероника, исполненная сочувствия, направилась к ней. Ребенок не мог знать, что так расстроило тетю Люсю, но доброе сердце требовало незамедлительно ободрить и утешить человека.
Тем временем началась суета. Петрович отдавал какие-то распоряжения; женщины засновали, начав разгрузку судна, а Марина Витальевна занялась новоприбывшими. Она осмотрела раненую, затем сказала, чтобы готовили баню.
Неандертальцы на удивление покорно снесли процедуру мытья и санобработку, лишь их выразительные глаза сверкали испугом и удивлением. С раненой пришлось повозиться — мало того, что ей трудно было переставлять ноги, она наверняка испытывала нешуточную боль из-за перелома руки; впрочем, к ее чести, она не стонала и не подвывала, а лишь бледнела и слегка поскрипывала зубами, когда Марина Витальевна, уже после мытья, ощупывала ее предплечье, стараясь вправить перелом. Затем их, всех восьмерых, отвели в выделенную им комнату на первом этаже Большого Дома, оставив там осваиваться и привыкать к новому образу существования.
Но уже через полчаса взрослые неандерталки, за исключение травмированной, вышли из своей комнаты и прошли на кухню, после чего старшая женщина по имени Ла, владеющая языком 'длинноногих' (то есть кроманьонцев юга Франции), через Ниту обратилась к Марине Витальевне с просьбой дать им... нет, не поесть, а возможность делать что-нибудь полезное, потому что они не могут сидеть сложа руки, когда остальные работают. А с их детьми, мол, способна посидеть и травмированная Дуп, одной руки для этого точно хватит.
Марина Витальевна с сомнением посмотрела на плотные мускулистые фигуры, едва прикрытые накидками из шкур, скрепленными между собой многочисленными сыромятными ремнями, про себя отметив, что всем женщинам и детям надо пошить такие же костюмы, какие носят в племени Лани. Какой бы у этих неандерталок ни был уровень иммунитета, такая легкая одежда в зимнее время наверняка вызывает у них частые простудные заболевания, являющиеся причиной повышенной смертности.
Что же касается работы, то путем несложных испытаний было установлено, что все, чем неандерталки способны заняться на кухне — это колоть и носить дрова, а также рубить на колоде мясо; и при этом надо следить, чтобы отлетевший после богатырского удара мосол не угодил кому-нибудь в лоб. То же самое и с дровами. Сила удара у неандертальцев совершенно не дозировалась, и когда они орудовали топором, становилось просто не по себе.
Впрочем, после обеда Андрей Викторович, узнав о их горячем желании работать, забрал их на берег Гаронны помогать тянуть сети. Там их замечательная сила была как раз к месту.
Утро. Берег Гаронны близ впадения в нее Ближней, там где племя Огня ловит рыбу.
Этот день не предвещал никаких происшествий. Шаман Петрович, стоя на берегу, задумчиво всматривался в белесоватую дымку, которой была подернута река. Чуть поодаль женщины из бывшего клана Волка дружно тянули из реки сеть, набитую лососем. От реки тянуло сыростью и холодом, резко пахло прелой травой и чем-то неуловимо-волнующим, свойственным глубокой осени. Громкие голоса работающих женщин наполняли Петровича чувством уверенности и удовлетворенности. В такие минуты он ни о чем не думал. Он просто отдыхал.
Внезапно состояние блаженной расслабленности было прервано каким-то движением на реке, выше по течению. Петрович, замерев, напряженно всматривался в мутную даль. Через минуту он убедился, что нет, ему не померещилось — по реке спускались плетеные из прутьев и обтянутые промасленными кожами пироги.
Конечно же, со стороны Дордони, на кожаных пирогах, мог приплыть только клан Северного Оленя, из которого происходила Фэра и вдовая, находящаяся на последних днях беременности, Акса. Все остальные кланы пользовались лодками, долблеными из цельного ствола дерева (желательно дуба), но там, на севере, на границе тундростепей где живут Северные Олени, нужных деревьев просто нет, вот они и выходят из положения как могут. Мысль Петровича энергично заработала, анализируя происходящее и пытаясь предугадать, чем чреват визит родственничков. 'Похоже, начинается время большой политики...' — усмехнулся он про себя, наблюдая, как лодки неумолимо приближаются. Ему пришло на ум, что Акса была из семьи с более низким статусом, чем семья Фэры, и поэтому не могла играть никакой роли в первобытных политических раскладах. А вот Фэра могла.
Тем временем приближающиеся пироги заметили и остальные. Они показывали на них пальцами и обеспокоенно переговаривались.
Петрович, вздохнув, решил, что раз уж эти родственнички все-таки прибыли, то теперь будет необходимо провести с ними переговоры по поводу разработки находящегося в их владениях каолина для нужд Антона Игоревича и организации совместной зимней охоты в тундростепи, как того хотел Андрей Викторович.
Слияние Гаронны и Дордони, Клан Северного Оленя
Старший брат Фэры по имени Ксим, который действительно был вождем в клане Северного Оленя, был премного удивлен, когда, миновав стрелку при слиянии Дордони и Гаронны, увидел на противоположном берегу кучу непонятно чем занимающегося народа. Во всем клане Северного оленя людей было раза в два меньше, чем в этой толпе. Но удивляло не только это. Все там выглядело настолько странно, что вождь пришел в замешательство. Прочих членов клана также весьма взволновало увиденное, и теперь они обеспокоенно поглядывали на своего вождя, который, ничем не выдавая своих чувств, сурово молчал, всматриваясь в противоположный берег.
На этом месте никто раньше не жил из-за отсутствия пещер, более того, ни один клан никогда не ставил здесь временного лагеря, так как низкий и топкий болотистый берег затруднял постройку мостков, с которых охотники могли бы бить проходящую рыбу острогой. Но это племя, похоже, не смущали неудобства. Они как-то смогли обустроиться на этом месте, и, похоже, отнюдь не бедствовали. По мере приближения Ксим замечал все новые детали. Он напряженно вглядывался, пытаясь разобраться в том, что происходит, но увиденное лишь добавляло вопросов. Например, что это белеет там, за деревьями? Что-то большое, внушающее прямо-таки мистический трепет своими правильными формами. И откуда оно тут взялось? Еще год назад на этом месте ничего не было. Ага, а вот что-то знакомое, виденное не раз, только не здесь — это Ксим увидел вдоль берега чудовищный частокол из копий с насаженными на них человеческими головами. Много копий и много голов. Такое могло случиться, если вдруг повздорили два клана, решивших, что эта земля слишком тесна для них двоих, и победители, убив всех мужчин побежденного клана, бросили умирать их женщин на этом бесплодном берегу*.
Примечание автора: * в те времена, когда из-за неразвитости материальной культуры каждый человек с трудом обеспечивал себя самым насущным, рабство как таковое оказывалось экономически бессмысленным и обычно результатом межплеменных столкновений являлось либо полное изгнание побежденных с плодородных земель, либо их такое же полное истребление. Только в том случае, когда на новые земли уходили группы молодых и неженатых охотников, то девушек и молодых женщин побежденного племени оставляли в живых для того, чтобы в дальнейшем они рожали от победителей.
Вождь Северных Оленей думал. А члены его клана не сводили с него глаз, не смея беспокоить вопросами. Это был важный момент. Мозг вождя сверлила одна мысль — приближаться к этим странным людям или плыть дальше на свое место ловли лосося в нижнем течении. А люди на берегу, собравшиеся в две большие группы, вдруг дружно закричали и начали вытягивать из реки что-то очень тяжелое, требующее огромных усилий. Вскоре стало ясно — то, что они тянули из реки, битком набито отчаянно трепещущей живой рыбой. От удивления у вождя непроизвольно отвисла челюсть — той рыбы, которую эти люди достали из реки всего за один раз, было столько, сколько клан весь Северного Оленя острогами не набьет и за несколько дней.
