— Ваша проблема, Рудольф, в том, что вы не способны сказать это без иронии, — заметил Горбовский. — Подобный способ выражения кажется вам искусственным и фальшивым. В то время как это всего лишь язык. Не лучше и не хуже других языков. Хотя в целом вы правы: цыгане очень неприятны. Но не будем о грустном. У нас есть свои проблемы. Итак, галакты подделали письмо. Допустим. Зачем им это понадобилось?
— Они хорошо знают нашу внутреннюю кухню и мои интересы, — начал Рудольф. — Сложили два и два и решили меня опередить. Послали письмо с якобы моим распоряжением: лететь на станцию к Вандерхузе и попытаться его обаять. По дороге ей что-то сделали с планшетом. Скорее всего, просто подменили. Что происходило на станции, мы точно не знаем. Но планшет был соединён с компьютером, и она получила доступ к так называемому "мемуару". Галакты текст почитали и решили наладить сотрудничество. Сначала блокировали станцию. Заметьте, вреда не причинили, просто отрубили возможность бежать. Потом задали вопрос, на который он точно знал ответ. В обмен что-нибудь ему бы сделали хорошее. Помогли бы в очередной раз исчезнуть, например. Переправили бы в другое место и другое время.
— Но разве Вандерхузе... — начал было Григорянц.
Сикорски обхватил руками лысую голову и заорал:
— Да сколько можно! Какой Вандерхузе? Нет никакого второго Вандерхузе! Как вы могли вообще поверить в такую чушь...
— П-простите, — вклинился Завадский. — Я выйду на две минуты. Очень нужно.
— Да-да, конечно, — рассеянно сказал Горбовский. — Вот странно. Люди достигли таких успехов в биологии. И по-прежнему, как миллионы лет назад, вынуждены ходить в туалет... никакого прогресса, — закончил он, когда дверь за архивариусом закрылась.
— За две минуты он точно не управится, — заметил Славин.
— Чего так? — не понял Григорянц.
— Он привык, что туалет рядом с нуль-Т, — объяснил Славин. — А нуль-Т — в конце коридора.
— Где тут нуль-Т? — заинтересовался Комов. — Во Дворце открыли нуль-Т?
— Нет, конечно, — ухмыльнулся Славин. — Но он-то здесь впервые.
— Думаешь, удрать хочет? — оживился Григорянц.
— Хочет, конечно, — сказал Горбовский. — Ещё бы ему не хотеть. Но боится. И тайных записей делать тоже не будет. Хотя и думает, что память ему в некоторых местах подотрут. Впрочем, посмотрим. Так на чём мы остановились? Ах да. Рудольф рассказывает, как он облажался.
— В очередной раз облажался, — признал Руди. — Я снова упустил Целмса.
— Об этом вашем пунктике поговорим отдельно, — сказал Горбовский. — Итак, Саша улетела к Вандерхузе. Думая, что действует по вашему приказу. Она там провела довольно много времени. Где были вы? Почему не отреагировали на пропажу агента?
— А то вы не знаете. Я был здесь. Во Дворце.
— Ах да. Кадровые перестановки в комитетах и всё такое. Вам же надо было внедрить своих людей в комитеты хотя бы на уровне помощников.
— Уж если вы об этом заговорили, Леонид Андреевич. У меня один вопрос по Вандерхузе.
— Почему я настоял на Комиссии по информатизации? Хотя он некомпетентен в этих вопросах? Именно поэтому, Руди, именно поэтому! В ближайшее время Комитет будет предпринимать действия, вызывающие много лишних вопросов. А также обид, возмущений и всего такого прочего. В подобные моменты востребован совершенно особый тип некомпетентности. А именно — некомпетентность человека, на прошлой работе привыкшего к тому, что он всё знает и во всём может разобраться. Такой будет действовать уверенно. Практической частью займётся Лена. Ей придадим команду толковых инженеров и управленцев. Работа предстоит тонкая, хуже вышивания, — Горбовский зевнул. — Усложняем формальные связи между Землёй и Внеземельем и ослабляем фактические.
— Усиливаем связи? — не понял Славин.
— Нет! — Горбовский сделал строгое лицо. — Не усиливаем, а усложняем. Чтобы любая мелочь проходила согласование на Крите, а здесь чтобы с потоком запросов не справлялись. При этом — чтобы любому дураку было ясно, что эту мелочь можно запросто решить на месте. При этом потихоньку размонтируем ГЭИКи, завязанные на Землю. Вообще снижаем фактическую зависимость Внеземелья от Земли. Вот это вот всё.
— Из всего этого я понял, что теперь Вандерхузе — ваш личный агент, — сказал Сикорски.
— Скажем так: он мне понадобился. Очень, очень удачно получилось, что его тогда не пришлось ликвидировать. И всё-таки, Руди. Как насчёт убойной команды и её эпичного факапа?
— Продолжаю, — Сикорски машинально погладил чисто выбритый подбородок. Гелем для снятия волос он не пользовался, предпочитая древние методы. — Когда я не получил очередного отчёта от Ветрилэ, я забеспокоился. Её почтовый ящик был у меня на личном контроле. Я его проверил и обнаружил письмо от своего имени, которое не посылал. Дальнейшие мои действия были очевидны. Я понял, что случилось, и принял меры. В рамках тех скудных возможностей, которые у меня ещё остались.
— Скудных возможностей? С этого места поподробнее, — попросил Горбовский.
— Я должен был присутствовать лично, — сказал Сикорски с досадой. — Целмс был у меня в руках, оставалось только его прикончить. Но именно в этот момент я срочно понадобился для пустяковой операции на Сауле! Куда отправили меня вы, Леонид Андреевич!
— Пустяковой? Жизни тысяч людей по-вашему — пустяк? Потому что они не земляне, а аборигены? Вы расист, Руди?
— Да при чём тут расизм?! — взвился Сикорски. — Тысячи людей, аборигены... Я спрашиваю, зачем туда послали меня? Там же всё ясно! Обычная цыганская лаборатория, очень примитивная. Достаточно трёх техников, двух пилотов, один "Трепанг" и одного толкового стажёра. Чтобы выжечь разом всю помойку.
— Руди, тебя посылали не затем, чтобы выжигать разом всю помойку. А выяснить, обозначены ли там интересы ДГБ.
— ДГБ — цыганская подстилка. Но даже они не стали бы заставлять людей засовывать руки в двигатели, — огрызнулся Сикорски.
— Вот даже так? — Комов нахмурился. — Руди, отвлекись на минутку. Расскажи, что там такое было.
— Да ничего особенного. Цыгане нашли древний производственный комплекс. Выпускающий наземную технику. Качественную, прочную, подвода энергии не требует. Ходовой товар на человеческих планетах типа Душанбе или Гамбы. Можно туда сбывать это добро веками. Вот только управление у этих машинок не на гуманоидов рассчитано. Какие-то дырки в полу и прочие странности. Цыгане сделали как обычно. Нашли совсем уж отсталую планетку. Устроили там показушную площадку, по которой эта техника каталась. Связались с местным царьком и посулили сколько угодно машин для войны, если тот разберётся с управлением. И немножко научили, как действовать. Местный царёк соорудил концлагерь. Где заключённых заставляли совать в дырки пальцы, снимать кожуха, коротить провода и всё такое. Лет через десять разобрались бы. Людей, правда, извели много.
— Обычная цыганская метода, — оценил Комов. — Чужими руками жар загребать.
— Вообще-то, — протянул Григорянц, — их тоже понять можно. Когда у них звезда взорвалась, им кто-то помогал?
— Мы бы помогли, — уверенно сказал Славин.
— Девяносто пять процентов цивилизаций верхнего уровня развития, — заметил Горбовский, — гибнут от сидеральных технологий. Звёзды очень хрупкие... Руди, извини за отвлечение. Я твой отчёт читал, претензий нет. Так что ты сделал по теме Вандерхузе?
— Сделал то, что было в моих силах. Послал команду Бойцова. Под свою ответственность.
— Послал каким образом?
— На корабле. Я сначала думал, что на станции нет нуль-Т. Но когда корабль подошёл на два парсека, то пилоты поймали деформацию нейтринного поля. Типичная блокировка. Тогда наши техники запитали внутреннюю сеть станции через нуль. Мы тоже кое-что умеем.
— Если мне не изменяет память, эта технология тоже не совсем наша, — прищурился Горбовский. — Подожди-ка, а как ты переслал людей, если ге-пе-пе-четырнадцать у Вандерхузе не поддерживался?
— Ну и вот они зашли, как и должны были... — как бы не услышав вопроса, продолжил Сикорски.
— Тихо все! — распорядился Горбовский. — Так, дайте-ка соображу... А-а-а. Понятно. Вы переслали людей по ОТП. Как мёртвый груз. В экранированной капсуле. Чем она была покрыта? Мезовещество? Абсолютный отражатель?
— Стасис-поле, — сказал Сикорски. — Отлично глушит детекторы.
— Вы понимаете, что подвергли опасности жизнь и здоровье людей? — осведомился Горбовский.
— Не было другого выхода. Только ломать станцию, — угрюмо признал очевидное Сикорски.
Открылась дверь и в комнату осторожно вошёл, поджимая пузико, Завадский.
— Простите, задержался, — сказал он, устраиваясь на своём месте. — Никак не мог найти это самое...
— Это вы ещё быстро, — утешил его Горбовский. — Тут очень непростая архитектура.
— Да ничего, ничего. Присаживайтесь... А насчёт вашего, Рудольф, наплевательского отношения к людям, мы с вами ещё поговорим, — пообещал Горбовский. — Какие инструкции получил Бойцов с командой?
— Обычные. Убить, голову в пакет. И немедленно переслать её на Землю.
— А зачем "герцог"? "Герцог"-то зачем?
— Извините, это личное. Я хотел, чтобы Целмс знал, кто именно его нашёл.
— Хм-хм. Теперь вы, небось, не рады... Арам Самвелович, дорогой, это вы занимались ментоскопированием убойной команды? Доложитесь.
— Да ничего такого нету, — пожал плечами Григорянц. — Они Вандерхузе видели. Обычный Вандерхузе. Только толще нашего. Кушал много, наверное. Хотели исполнить его, кибер их заплевал каким-то клеем. Всё как в мемуаре написано.
— Трёх мастеров субакса заплевал клеем один кибер? — не поверил Комов. — Может, нам заменить команду Бойцова киберами?
— Кибер не должен убивать людей, — покачал головой Григорянц. — Такое нельзя. Просто нельзя. Вы знаете.
— Допустим. Но это мастера субакса. Даже если учесть, что они только что из-под стасиса... Хотя да, вот это могло повлиять.
— Кибер очень быстрый, — добавил Григорянц. — Вандерхузе его под тряпкой держал. Пиф, паф, везде клей. Очень быстро застывает, — добавил он.
— Нагробили и проштрафились, — сделал вывод Горбовский. — Что-нибудь ещё интересное было?
— Да. Толик удивился сильно. Вандерхузе на него ругался по-собачьи. Откуда Вандерхузе собачий знает?
— По-собачьи? — снова не понял Горбовский.
— Он ему сказал... — лицо Григорянца исказила хищная гримаса, нижняя челюсть подалась вперёд, — пргрржуур, галрлаххёюп. Так голованы ругаются. "Глупый молодой пёс". "Маленький щенок, у которого в носу слизь". У них считается очень обидно.
— Dumkopf. Rotznase, — перевёл Сикорски. — Это он мне хотел передать. Чёртов ублюдок.
— Вандерхузе?
— Нет никакого Вандерхузе! Это Целмс! Целмс! — снова заорал Сикорски.
— Руди, держите себя в руках! — рявкнул Горбовский. — И как вы объясните, — продолжил он обычным голосом, — что люди Бойцова видели там именно Вандерхузе?
— Электронная маска, например, — сказал Сикорски. — Пластика лица. Экспресс-гипноз. Голограмма на месте человека. Мало ли что.
— Голограмму Толик увидел бы, — уверенно сказал Григорянц.
— П-позвольте... — неожиданно подал голос Завадский. — Уж если я здесь и, так сказать, участвую... А он точно сказал именно это? Ну вот именно такие... звуки?
Григорянц с удивлением посмотрел на архивариуса.
— Толик его так понял. Мы же смотрели ментограмму, а не запись голоса.
— Ага, понятно... Просто в мемуаре сказано "прогружур, галахуп". Я подумал, что на тагорянском...
Внезапно Горбовский зааплодировал — громко, демонстративно.
— Валентин Петрович! — сказал он, отхлопав. — Вы меня только что уели. Поставили на место. Морально уничтожили. Я забыл! Представляете? Я — забыл! А вы вспомнили. Ну конечно! Тьуйньийг нь бид упмлдсэн, зурхний баатульд! — торжественно продекламировал он. — Олохолуу дууддаг хувь зогсолтгуй!
— Да-да, вот я тоже об этом подумал. Харин ургац, ъг, — архивариус издал неприятный горловой звук, напоминающий подавленную икоту, — проыгружур гбдээ галлаххуб.
— Я так понимаю, это Теннисон на тагорянском? — поинтересовался Сикорски. — Тогда уж — галлакхуб. Ну да. Целмс родился на Тагоре, мог и так выпендриться.
— Переведите для меня, пожалуйста, — попросил Григорянц.
— Последняя строчка "Улисса" в классическом переводе на тагорянский, — пояснил Завадский. — To strive, to seek, to find, and not to yield. На общий переводят как "бороться, искать, найти и не уступать". Если переводить последнее слово обратно с тагорянского, там дополнительные значения. Что-то вроде "покинуть родной полип, но не согласиться на вытеснение в глубину своего выводка личинок". Слово старое, ещё до Великой Генетической...
— Стоп-стоп, — сказал Комов. — Мы, кажется, попадаем в классическую ловушку. Любое слово на каком-нибудь языке что-нибудь да значит. У меня другой вопрос. Остались какие-то материальные следы? Отпечатки пальцев на клею хотя бы? Кто этим занимался?
— Я, — сказал Григорянц. — Почти ничего. В двух местах на Толике немножко чужая кровь. Идентичная крови Якова Вандерхузе.
— Целмс где-то разжился, — буркнул Сикорски.
— Ну вот, Целмс у вас уже какой-то волшебник, — Горбовский страдальчески поморщился. — Теперь он уже и кровь подделывает.
— А что сложного? Вырастил кровяные тельца на обычной медицинской аппаратуре. Образец... достал откуда-нибудь.
— Все эти "откуда-нибудь" — уже за пределами рационального, — вынес вердикт Горбовский. — Похоже, у нашего Руди разыгралась паранойя.
— Можете считать меня параноиком, — набычился Сикорски. — А также шизофреником, дебилом и просто клиническим идиотом. Я это переживу. Я не прощу себе одного: если я недооценю опасность.
— И если в нашем доме вдруг завоняло серой... — выразительно продекламировал Григорянц.
Комов фыркнул. Остальные заулыбались.
— Да, именно, — спокойно сказал Сикорски. — И если в нашем доме вдруг завоняло серой, я просто не имею права пускаться в рассуждения о молекулярных флуктуациях. А вот почему вы так любите всё объяснять молекулярными флуктуациями?
— Вы — это кто? — нехорошим голосом сказал Комов.
— Вы все, — ощерился Сикорски. — Иногда кажется, что Целмс вам чем-то дорог.
— Так. Замолчали все, — распорядился Горбовский. — Рудольф, вы позволили себе лишнее. Ждём извинений.
— Прошу извинить за резкость, коллеги, — сказал Сикорски с таким выражением лица, будто ему хочется добавить "но только за это".
— Условно принимается. И ещё вопрос. Там же были галакты. Которые блокировали станцию и вели переговоры с Вандерхузе или кто там на станции сидел. Куда они подевались?
— Не знаю, — сказал Сикорски.
— А эти наши спасатели? Ребята из ГСП? Вы их проверяли?
— В первую очередь. Нет, это не агенты. Самые обычные придурки. В экваторию попали случайно. Направлялись на Бригантину, на слёт. Палатки ставить и песни петь. Про священный огонь Прометея и звёздочку лесную, — добавил он с неожиданной злобой в голосе.
— Вот тоже, — сказал Комов. — Мне кто-нибудь объяснит, зачем лететь на Бригантину? Там что, нет нуль-Т?
