Тогда пилот, все еще моргая ошалелыми глазами, натянул на лицо морозную маску. Посмотрел на термометр: точно, столбик ниже синих цифр “30”. Толкнул дверь тамбура; вслед за ним вышел и Капитан. Оба вскарабакались на решетчатую верхнюю площадку, частично обметенную уже снегом.
Снега Капитан рукой не касался: при таком холоде, да при стоковом ветре… Точно идут они к вершине ледового купола. Этакая Антарктида, только к ней примыкает длинный материк… Вслед за пилотом Капитан прыгнул в каплю-подъемник прямо с крыши поезда и вознесся живьем на небо.
Ну ничего. Ему все перескажут. Съемки, опять же. Не при всех исторических моментах получается присутствовать лично. Иногда выпадают моменты истерические.
Дирижабль пока еще держался против стокового ветра — как-никак, “Прогресс”, движки по тысяче лошадей — но командир летучего острова все чаще завистливо вздыхал, глядя с высоты на неспешно, упорно проламывающийся к цели “Ермунганд”. Мало ли, сто тридцать пять метров длины, плевать, что реактор семьдесят тонн… У “Прогресса” длина в два раза больше, у “Прогресса” двенадцать моторов по тысяче лошадиных сил — а едва хватает, чтобы взбираться на темную холодную макушку мира.
Впрочем, даже стоковый ветер лучше, чем близзард — снежный шторм, способный кусками льда исполосовать внешнюю оболочку… Дирижабль никогда не задерживался над “Ермунгандом” дольше необходимого. Вот подъемник с пассажиром втянут в гондолу… И — к повороту. К быстрому, решительному обороту, чтобы теперь встать по стоковому ветру, и вместе с ветром стечь с лысины ледника.
Дирижабль умело развернулся, какое-то время выравнивался в потоке воздуха. Пассажира, по просьбе его, провели в радиорубку, где Капитан первым делом принялся качать связь на базу Суровый Дом и узнавать, зачем его, собственно, с такой фурией отзывают? Что там за кровавая хрень стряслась на юге? Кто в кого стрелял, и при чем тут уцелевшие три дракона Дейнерис, да и сама она с какой стороны? Она же правит Королевской Гаванью на другом краю мира!
Дирижабль уверенно мчался сперва над пустым ледником, потом проскочил Три Огня, потом летел совсем недолго над коротенькой для него Лестницей Гигантов, а потом чуть подольше — над землями За Стеной, где стояла более-менее привычная тайга. Тайгу, правда, забивало снегом где-то уже по середину двадцатиметровых стволов, а где-то и полностью, только верхушки торчали крысиными хвостиками.
Из рассказов начальника Ночного Дозора Капитан знал, что Белые Ходоки в снегу не тонут. Явно их создавал толковый практик, обитающий в снегах — либо четко представляющий, где его творениям предстоит работать. А вот собственные копии — синеглазых вихтов — Белые Ходоки творили уже “на отцепись”, и войско упырей в снегу тонуло…
Капитан еще раз перечитал радиограмму.
Выдохнул и попытался взять себя в руки.
Значит, наши все-таки столкнулись с американцами лоб в лоб. Кто бы там ни победил, прецедент опасный. Победитель решит развить успех — сколько ни прожил Капитан, а иного подхода у политиков не видел, хоть бы даже у самых сдержанных. Решит развить успех, и нарвется. И начнет, не приведи Маркс, Третью Мировую…
Капитан еще раз посмотрел в иллюминатор. Пробормотал:
— Над лесами повис туман… Ага. Командир, прошу разрешения задать вопрос штурману.
Подошел командир “Прогресса”, кивнул: мол, задавайте, и не надо так официально.
— Есть у вас последние сводки о положении основной массы упырей?
По знаку начальника штурман всунул в проектор самую свежую ленту с беспилотника:
— Товарищ капитан, мы буквально вчера дежурство по этой погани “Знанию” сдали. Основная масса примерно на середине пути от Замка Кастера до Стены.
После чего штурман опасливо покосился на радиограмму, что Капитан рвал в мелкие клочки.
— Получается, товарищ капитан, бахнем?
— Бахнем, старлей. На юге что-то непонятное происходит. Надо тут все дела закрыть, не оставлять хвостов. Когда эти твари подойдут к Стене?
Штурман мигом кинул на столик линейку, курвиметр, повозил тем и другим по карте:
— Ядро толпы движется со скоростью один-два километра в час… Сорок-пятьдесят суток. А если снегов наметет, мы их видеть перестанем, они в кротов превратятся.
— Столько мы ждать не можем… — Капитан снова потянулся к радиостанции. — Да и я Джону обещал. Он свое слово сдержал, пора мне сдержать свое.
Свое обещание Янг исполнила, за лабораторией проследила. И теперь в кают-компании “Ермунганда” Хоро с дочкой читали результаты генного анализа чудной загадочной штуковины: чародрева. Что штуковина сотворена искусственно, уже никто не сомневался. Дед-гляциолог вычитал в собранных описаниях, что-де чародрева есть во множестве мест, и вроде как посредством зеленых живых радиомаяков держали связь некие загадочные “лесные люди”…
Федор Иммануилович нашел даже легенду, словно бы первого Белого Ходока эти самые “лесные люди” вычаровали для противостояния собственно, людям обычным, каковые явились тут, понимаешь, завоевывать любимый Вестерос. Но потом процесс вышел из-под контроля. Программисты бы на этом понимающе хмыкнули, а вирусологи заржали бы в голосину, да ни тех, ни других в кают-компании “Ермунганда” покамест не случилось.
Программиста, кстати, Хоро намеревалась вызвать. И взамен Капитана — чтобы Эйлуду не в одиночку машину осматривать — и в рассуждении приближения к Аномалии. Вдруг да правда окажется чужой корабль? Хотя бы обломки?
Много странностей на Севере. Много. И чародрева. И Ходоки. И “лесной народ” какой-то вот вынырнул. Из длительной божественной жизни Хоро знала: множество странностей часто как пять пальцев одной руки, выставленные из-под снега или там из-под воды. Ну, а под водой, как положено, девять десятых частей айсберга…
В анализе говорилось: чародрево на самом деле биологический компьютер. Маяк, узел связи, узел накопления информации. Которую посредством аминокислотного кода записывает сразу в цепочки ДНК. Сразу понятно: кто-то все это может считывать, но как? В теории можно представить себе организм, переводящий запись ДНК сразу в изображение со звуком. Вроде как родовая память пробудилась. Но то в теории. Если чародрево — создание “лесных людей”… А, вернее, “лесные люди” и чародрево одних рук дело, ведь не зря же сказано: “Слово для Леса и Мира — одно”…
Чьих рук это дело? Что там за руки-щупальца?
Хоро довольно прищурилась:
— Уже одна эта находка окупает всю экспедицию.
И сразу же трогательно свесила ушки:
— Как я забыла по такому случаю яблок заказать!
Мия с Эйлудом переглянулись:
— Мам, а мы тебе заказали! — по знаку Мии Эйлуд притащил со склада небольшой ящик, запах от которого учуяли даже люди: Эйлуд и механики третьей вахты, которые Сергей-два и Олег.
Хоро вдохнула глубоко, напитываясь предвкушением. Потом бережно раскрыла ящик и неуловимым для взгляда жестом взяла одно яблоко.
— Половину на кухню, всех надо угостить.
Мия кивнула.
Хоро подержала свое яблоко минуты полторы, потом раз! И съела мгновенно, не оставив, против обыкновения, ни огрызка, ни хвостика.
Второе яблоко Хоро сразу обернула в плотную фольгу от упаковки фотопластинок:
— Приберегу на день, когда подойдем к Аномалии.
Звякнул внутренний вызов. Трубку снял Эйлуд. Выслушал, положил, поднялся:
— Запрос на проверку пути, будем стоять минут сорок. Я пока машину посмотрю. Дед пробы льда возьмет. Мия, сбегаешь?
— Тогда я в куполе посижу.
— Тут никого на километры и километры. Все ушли на фронт, Стену штурмовать.
— И что? Порядок есть порядок.
Эйлуд согласно вздохнул, оправил куртку и вышел.
Хоро поежилась и пошла в головной вагон.
Что там собирается применить Капитан, сдернутый буквально с порога, за девяносто километров до разгадки Аномалии, и оттого чертовски злой, Хоро не понимала. Но людей-то богиня читать научилась, и видела, как у Капитана сжимаются пальцы, проявляются недобрые складочки в уголках глаз, в уголках рта: словно будущие морщины пустили корни. Пожалуй, там Капитан сейчас нарешает. Может, не стоило отпускать одного?
Нет. Это для нее, многотысячелетней, все кажутся мальчиками. Капитан уж точно кажется взрослым.
Может, еще яблоко съесть? Поезд сбавляет ход. На гладком льду почти не качает. Муторное виляние в зоне трещин осталось, наконец-то, позади. Лед, лед и лед; в редкие погожие часы маяки Лестницы Гигантов уже не видны за кормой.
Нет, вздохнула Хоро, устраиваясь в люке наблюдателя. Пробежалась пальцами по кнопкам всех четырех камер. Подумала, что бортовые камеры надо хотя бы на каждом вагоне, но сколько же тогда здесь придется впихнуть кнопок и экранчиков!
Можно еще через телескоп осматриваться, он в астрокуполе для того и поставлен. Все равно в небе одни лишь облака, ровный быстрый поток. Все течет от сердца ледника, все бежит с верхушки купола, и только “Ермунганд” уже пятнадцатый баллон супа неудержимо ползет встречь ледяному ветру.
С одной стороны — титанические усилия трех миров. С другой стороны — сказочное везение. Просто в том, что все эти усилия не зря. Что Аномалия на самом деле есть.
Ну ничего, подумала Хоро. Ничего. Сейчас Мия проверит путь километров на десять впереди, вернется, и тронемся дальше. Плевать на буран, компаса тут хорошие. Можно по радиомаяку идти, если что. Главное, чтобы трещин поменьше.
И все же интересно: что там, впереди, такое?
— Что там, впереди, такое?
Джон Сноу остановил уставшего коня, похлопал по шее, спрыгнул в снег. Дальше к северу они давно не забирались: уже за небольшой речкой, ровно на полпути к Замку Кастера, сугробы доходили коню до груди. Да и синеглазых упырей в лесах накопилось: буквально куда ни глянь, везде черные морды, иссохшие руки, мерзость!
Но три дня назад глубоко в северных лесах вспыхнуло как бы яркое солнце, только не в небе: на земле. Ктан, помнится, предупреждал: ни в коем случае не смотреть! — и, конечно, нашлись дурачки, полагающие, что им-то всеобщий закон можно преступить. К счастью, таковых оказалось немного.
Над лесным солнцем всклубились облака — высоко-высоко, даже порвали привычное серое одеяло вьюжных северных туч. Говорили, что в разрывах видели звезды даже днем; Джон Сноу верил, потому что несколько раз наблюдал такое и сам.
Потом пришел ветер: быстрый, сильный, резкий. Словно бы не поток воздуха, а чей-то скорый хлопок. Ветер сдул со Стены несколько старых ограждений, разметал пару крыш Черного Замка… Кротовый Городок отделался легче всего, потому что все самое ценное в нем находилось под землей и не пострадало.
Ветер тот ударился в Стену, отразился от нее, вздул давно слежавшиеся снега, кинул их на лесную опушку, и сотворил чудную картину: словно бы вся граница леса оградилась резным белым забором из всевозможных завитков, узоров и фестонов. Под северным подножием Стены снег сдуло до камня и грунта, и ездить вдоль Стены сделалось удобно; жаль только, что не вдоль всей Стены, а так: примерно день пути в каждую сторону.
Зато в лес дорога исчезла напрочь. Вдоль всей опушки тем самым ветром нагромоздило такой мощи снежный вал, что пришлось бы прокапываться. Главное: ради чего? Те немногие Одичалые, что согласились уйти за море, давно ушли. Те, кто решил остаться, либо замерзли, либо добрались-таки в Долину Теннов; кто знает: может, умерли уже там? И теперь пополнили собой ряды мертвого войска.
Ктан явился через день после вспышки. У Ктана имелось для всего этого короткое слово “взрыв”, которое Джону понравилось. Действительно, как воду из бочки черпаешь-черпаешь, а этот “взрыв” бац! И опрокидывает сразу всю бочку.
Второе слово, произнесенное Ктаном перед словом “взрыв”, понравилось Джону Сноу намного меньше, и Джон его запоминать не стал.
Итак, явился Ктан. По его предложению собрали небольшой отряд и сунулись-таки в лес. Сутки прокапывались под снежным валом, всякий миг ожидая напороться на роющих встречный ход упырей. Нет худа без добра: за эти сутки мокрый снег залепил пожары, и теперь по лесу стало возможно хотя бы проехать.
На той стороне снег лежал всего только по колено; после намета выше середины деревьев, считай, ничего. К тому же, на пожарищах снег вытаял, а нового намело за два дня до смешного мало. Под снеговым валом провели дюжину коней, заседлали. Поехали неспешным шагом, не утомляя животных.
Животные, кстати, в лесу исчезли. То ли ума хватило отойти куда подальше, то ли накрыло “взрывом”. Ехали в жуткой тишине; Капитан то и дело хватался за прибор-дальнозор. Сноу начал уже предметно подумывать: что Капитану предложить за прибор? У него, наверняка, еще найдутся. Там, в Браавосе, за морем, всякие-разные штуковины-диковины встретить можно.
Джон Сноу хмыкнул, вспомнив Станниса Баратеона. Подумаешь, мечи у него пылают. Вот истинный Азор Ахай, как сошел с небес, так половина леса горит, а половина лежит…
На второй день пути дошли до Белого Древа. Отсюда на многие мили вперед, сколько хватало взгляда, тянулся ветровал. Деревья все лежали вершинами навстречу: как давным-давно в отцовском замке Джона учили делать засеки от конницы. Ближние деревья повалило с ветками, хвоей, и черными осенними листьями. Чем дальше, тем деревья выглядели страшнее: голые стволы, обожженные стволы, а потом и вовсе балки древесного угля в форме стволов, а там и самых стволов не стало.
Ктан вынул из-под плаща еще одну чародейную коробочку, послушал ее размеренное щелканье, и велел поворачивать обратно.
Тогда-то Джон Сноу и спросил:
— Что там, впереди, такое?
— Там ваш Король Ночи валяется, — Ктан хмыкнул довольно. — Думаю, от него пара пряжечек осталась, и те сплавились в железные шарики. Ну, если он доспех носил.
— А если корону? — поддержал шутку Джон.
Ктан посмотрел чуточку снисходительно:
— Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Корона маленькая. В эпицентре трехсот килотонн она моментом испарится.
Джон Сноу поежился, поняв, что Ктан вовсе не шутил, и обернулся к собственному небольшому отряду. Толстяк Сэм уже бродил между поваленных стволов, пытаясь найти те самые железные шарики. Тормунд нервно оглаживал рукоять секиры: он, как никто, представлял, сколько человек сколько месяцев должны махать этакими вот секирами, чтобы так ровно и жутко вывалить столько леса.
— А вон там, впереди, блестит, как стекло!
— А “вон туда” вы не ходите. И никого не пускайте. Ни землей, ни водой. Ни с неба. Поганая там смерть, жуткая.
— Как тот Рок Валирии, что в писаниях мейстеров?
— Очень может статься, Сэм… Вы же Сэм Тарли, верно?
— Верно, господин Ктан. А все же: что это такое? Заклинание из Асашая? Мудрость Рассветной Империи? Нигде про такое не слышал.
