Осталось выяснить лишь галочки, но мама так и не рассказала про них мне, покраснев ужасно... Мне кажется, это произошло оттого, что Вооргот взглядом пообещал убить ее, если она еще расскажет мне о птичках и тому подобных аистах, и я печально поняла, что это, наверно, что-то ужасно неприличное, раз он так сердится на нее... Он был такой чистый и незапятнанный, прямо непорочный!
Я успокоилась, и чтобы скрасить минуты, стала сама вспоминать, что мне известно по книгам про любовь... Памятью я отличалась отличной, профессиональная выдрессировка разведчика, помнящего все и всегда, и потому штук сто старинных рыцарских романов сидело во мне, и я быстро вычленила в них все фразы про цветочки, звездочки во всех вариантах, любованием листиков и т.д., что они делали наедине во всех вариантах, собрав все вместе, готовя Воорготу счастливую жизнь... Я честно поклялась себе не ударить лицом в грязь и обеспечить ему счастливую супружескую жизнь по полной программе, чтобы все было как у людей, хоть восемь суток не повторяясь... Если надо, я вытерплю и буду читать ему не только стихи про цветочки и его губки...
Надо сказать, что Вооргот, уже зная меня как свои пять пальцев и подозревая, какие мысли носятся в моей голове, почему-то с ужасом смотрел на мои приготовления. Особенно когда я успокоила его, заявив, что обладаю профессиональной памятью разведчика и ничего никогда не забываю, что подтвердила мама, с радостью ухватившись за нейтральную тему. И тут же подтвердила, что я знаю тысячи томов стихов наизусть... Я поспешила заверить его, чтоб он не волновался, все будет по высшему разряду, я никогда не повторюсь, хотя за четыре сутки только любовной лирики не ручусь, разве только на арабском и итальянском... Мама со смехом сказала, что у меня и на три сутки лирики не хватит... Вооргот побледнел до синевы, услышав это, и я поспешно поспешила успокоить жениха, быстро соврав, что могу читать и пять, лишь бы он слушал, соврав в мелочи, лишь бы душа у него пела, и он не волновался, решив про себя, что буду переводить ему на ходу, рифмуя, с хинди, арабского и других...
Впрочем, муж явно нервничал в ожидании священника. Я поняла, что это вызвано присутствием палача... Чтобы отвлечь, а заодно выяснить тактично и незаметно все про галочки, я снова уверила, что справлюсь по высшему разряду, как в песнях поется, такая любовь будет, что все звездочки вместе пересчитаем, ибо я считаю мгновенно, число само вспыхивает, и меня это не тяготит нисколечки... вот нисколечки... — я показала. И стала проводить свой план, отвлекая его и рассказывая ему истории из своего детства. И хитро переводя речь на нужную мне тему, надеясь на свое искусство вести допросы и незаметно вытягивать подробности.
Смеялись все. А я перевела разговор на близкую тему, незаметно ввинтив случай из детства — это была совершенно незамысловатая и неинтересная история. Как-то, — рассказывала я, — выяснив в детстве с Мари от одной дамы, что леди могут напугать не ограбления, а изнасилования, мы с Мари, соответственно переодевшись, выскочили на них из кустов парка замка, стреляя в воздух с громкими криками:
— Это изнасилование!! Ни с места!!!
И совершенно растерялись, когда четыре юных девушки упали в обморок, а их мама, углядев юношеские фигурки, шепнула — мне первой, можно?
Мы так растерялись, что во всем признались, ибо дальше не знали, что дальше делать, и до сих пор не понимали, почему мама смотрела на нас зверем и перестала приглашать старую даму, а та везде говорит, что мы гадкие и совершенно испорченные девчонки. Ну и что, что мы спросили подбежавшую на выстрелы маму, что же нам дальше было надо с леди делать, чтобы все было правильно, на мгновение сняв маски, потому что плохо подозревали, что это такое...
Я подробно пересказывала им ее с детской добросовестностью и точностью, и так и не поняла, почему от этой незамысловатой истории все прямо поумирали, вздрагивая от моих реплик, мама красная, а с солдатами, охранявшими Вооргота, творилось что-то страшное... Они падали, свихаясь от хохота...
Мама резко оборвала эту совершенно детскую невинную историю и так и оставила меня, резко уйдя прочь, так и не доведя до конца свои наставления.
Сумбур у меня в голове был полный.
Глава 90.
Слава Богу, тут показался отец, уходивший за священником, и я, сжав зубы, обратилась к нему, ибо так и не знала, что такое галочки. Слава Богу, он понял меня с полуслова, и, по военному коротко бросив мне — жди, — сказал, что все сделает окей. За годы страшной тайной войны мы сработались как боевые товарищи, и он не мог не помочь хоть чем-то, по военному исполнительный и точный. Он поговорит с Воорготом, поскольку он помнит, что тот тоже не знает, что такое галочки, он это отметил, о чем тут же и сказал. Поскольку он не мог удалиться дальше, чем на сто метров, я поняла, что тоже услышу все... Когда он вернется.
Я вынула из кармана разрешение, которое лично получила из кармана старшего принца, чтобы у него не возникало соблазна... Поскольку на нем не было еще никаких имен, так как принц предпочел никому предварительно не объявлять до факта и избегать ненужной огласки, я сочла, что это очень полезная вещь в хозяйстве... У отца вытянулись глаза, а у Мари — шея, когда она эту бумагу узрела...
Но отец сказал, что он уже получил временное разрешение насчет брака преступника, благо это рядом, и китаец обещал привезти самого епископа, сколько нужно для свадьбы в любых количествах...
— Ничего, когда-нибудь пригодится, — меланхолично сказала я, деловито засовывая бумагу в карман. — Запас карман не тянет.
Мари выхватила у меня бумагу, прежде чем Вооргот успел сообразить, что слово "запас" имеет несколько непредусмотренных значений и разорвать ее к черту.
— Я тебе дам запас! — прорычал он, пытаясь отобрать бумагу у Мари. — Я твой навеки!!!
— Она оставлена на случай твоей смерти! — возмущенно хихикнула Мари, якобы с праведным негодованием и возмущением защищая меня. Невинно взглянув на него, меланхолично рассматривая бумагу с блаженным видом; бросив при этом мимолетный взгляд на стоящего за спиной Вооргота палача.
— Не верь ей, она уже спит и видит, как просыпается утром и видит, как рядом спит капитан, — буркнула я. — Если два танца компрометируют девушку, то те сорок три, которые она отплясала с ним, ей уже не повредят...
— Чья бы корова мычала, а ты со своими ста шестидесяти тремя танцами с Джекки за один бал лучше бы совсем заткнулась... — огрызнулась Мари. — У тебя совсем нет чувства меры...
— Принц мой родной брат! — громко заявила я. — А тебя с капитаном связывают лишь подозрительные эмоции...
Подошедший священник понял, что девочки шутят, или сделал вид, что не заметил, что они тронуты. В конце концов, кто же выходит за повешенного? И еще и тревожится и платит деньги организовать брак юной дочери с убийцей сотен иностранцев? Только тот, кто знает, что она очень тронутая, вывод очевиден...
— Вы еще можете отказаться от этого брака... — сострадательно намекнул священник Воорготу. — Вы знаете, — задушевно сказал он, — душевная болезнь это так тягостно... лучше — "раз"! — он отмахнул рукой, — и не мучиться!
Я хихикнула, и даже палач, подозрительно скучавший в одиночестве и потому очень с интересом на меня поглядывавший и пытавшийся все привлечь внимание к своей юной особе, подозрительно оживился.
— Если вы ищете жениха своей умной и красивой, но видимо чуть эксцентричной дочери (все посмотрели на мою головку)... — дипломатично вдруг заявил этот рубака парень с таким топором и красным фартуком моим родителям, — то я как раз себе и ищу такую жену. И меня не волнует, что она с приветом, я сам того, мне как раз и нужна такая, чтоб не свихнуться... — он заискивающе улыбался и оттирал Вооргота в сторону. — Вы не волнуйтесь, я человек нежный, заботливый, положительный, с чуткой душой, сентиментальный, люблю музыку, мухи не обижу и буду ее любить, лелеять и баловать... Самое главное, я человек душевно теплый...
Родители мои подозрительно оживились, а Вооргот посмотрел на него немного зверем.
— Именно за меня как раз вам ее и надо отдать, — волнуясь, быстро заявил палач, — для меня как раз и надо жену с приветом, чтоб она убийц не боялась и бросалась мне на шею, никто ей и слова не скажет... — уговаривал он. — Все будут уважать... Зачем вам зять убийца, как этот хмырь? — он толкнул Вооргота. — А я человек серьезный, положительный, у меня постоянный доход, имею свое дело, постоянная работа... — он поправил свой окровавленный фартук.
Подозрительно оживившаяся Мари уже начала от имени моей мамы соглашаться на такое выгодное предложение за меня, громко шепча мне, чтоб я не упустила выгодного жениха и сейчас же бросала своего нищего висельника, но папá дал ей такой подзатыльник, что она заткнулась.
— А насчет мальчика не волнуйтесь... — ласково погладил палач Вооргота по головке, поняв их опасения и поспешив их предупредить. — Ради вас удушу его ласково, так что он и не почувствует; я человек добрый, чик, и в раю... — он сострадательно погладил еще раз его, а потом потер руки от возбуждения. — Ради вас похороню его нежно и бесплатно... Я человек добрый, нежный, сострадательный... — в волнении повторил он, потирая руки.
Мари просто выходила из себя, пытаясь привлечь гримасами мое внимание, призывая меня не упускать такое чудо и жениться тут же.
— Я готов жениться тут же и сейчас! — смиренно сказал нежный палач. — И исполнять супружеские обязанности с сегодняшнего вечера! И ваша дочь не испытает лишения ни в чем... и таких душевных страданий, — начал давить он на эмоцию, — от того, что этот мальчик предпочел смерть жизни с ней! — он почти с ненавистью посмотрел на посмевшего так поступить со мной, но быстро спохватился. — Но конечно, я исправлю ошибку мальчика, ведь ты отказался от нее, правда? Видите, он молчит, соглашается... — показал он на мычащего от злости и злобы Вооргота, соглашавшегося таким странным образом.
Тот замычал громче, в муке и ярости, не в силах достать его кулаком, и очень страдая от этого.
— Ну, смелей скажи, что ты собираешься сделать... — ласково подбодрил палач Вооргота. — Скажи священнику, что ты отказываешься, и порадуй людей зрелищем, не зря же они собрались... — Громче скажи, что собираешься отказаться...
— Я собираюсь сделать ее счастливой! — наконец, сквозь зубы выплюнул Вооргот, сгорая от бешенства.
— Вот честный человек! — умилился палач. — Собирается отказаться от любимой женщины, чтоб сделать ее счастливой! Ну пошли, пошли... — он быстро потянул его за собой к эшафоту. — Всего мгновение, и твои мечты исполнятся... Ты сделаешь ее счастливой... Я быстро, это классное приключение... Похвастаешься потом друзьям, будешь героем и кумиром, выделишься, ведь никому из них не отрубали голову... — совсем как ребенка уговаривал он его, быстро ведя к эшафоту, как к красивой игрушке.
Я с интересом смотрела на Вооргота.
— Мама, он от меня отказался? — недоверчиво и обречено спросила я, прижавшись к ней в новом шоке.
— Я не знаю, он такой дурак, что от него всего можно ждать... — растеряно сказала она, успокаивающе прижимая меня и тоже гладя по головке.
— Что ж ты негодяй, обещал сделать счастливой, а вешаться не хочешь!?! — донесся до меня раздраженный вопль палача.
Оказалось, что Вооргот вдруг вырвался и подбежал ко мне.
— Ты пришел ко мне попрощаться? — со слезами жалобно спросила я.
Вооргот крепко обнял меня.
— Я всегда буду помнить тебя! — ревя, заявила я. И, захлебываясь, подтвердила: — До самой смерти!
— До моей смерти? — поднял брови Вооргот.
— У меня профессиональная память разведчика! — оскорбилась я как воин. — До твоей смерти чего уж помнить две минуты!?!
Я была оскорблена в лучших чувствах.
— Хочешь, я твою казнь перескажу во всех деталях даже через десять лет? — предложила на спор я.
— Нет уж, не надо, спасибо! — подло уклонился от пари Вооргот, уклончиво уклоняясь. — Умрем вместе!
— Ты хочешь, чтоб я легла с тобой на плаху? — удивленно спросила я.
Он моргнул.
— Ты так получаешь удовольствие?
Он моргнул и в глазах его появился странный огонь.
— Я хочу лечь только на одну постель! — громко заявил он.
— Героическая смерть! — догадалась я. И умилилась. — Ты такой благородный!!!
Вооргот сказал, какой он. Но это было, почему-то, ругательство.
— Ты еще и самокритичный! — умилилась я.
Он еще больше стал самоунижаться и самокритиковаться. И очень громко и очень грязно.
— Но ты не такой! — наконец недоуменно сказала я. — Ты благородный, а вовсе не (...)
— Я хочу тебя как жену!!! — наконец заревел он. — И мне плевать, где это будет!!! И если ты еще будешь себя вести так, то ты станешь моей женой здесь, при всех и без брака!!!
— Ты уже не хочешь, чтоб я стала женой этого человека?! — удивленно спросила я.
— Я хочу его убить!!! — заявил Вооргот на это сквозь зубы.
— А раньше ты хотел меня! — обиделась я.
— Я могу совместить удовольствие! — успокоил меня Вооргот.
— Ребята, ребята, вешай его быстрее пока он еще раскаявшийся! — вдруг закричал палач, уловив общий смысл разговора, изменившего направление. — Помоги его душе, намыливай веревку быстрее!
Палач засуетился.
— Вешайте быстрее, пока человек не одумался, а то потом будет поздно и он расхочет! — истерически вопил он. — Быстрей, пока желание есть, а то он еще и женится, сукин сын!!
Вооргот начал отбиваться. И ругаться... Я висела у него на шее и плакала, визжала и царапала когтями помощников...
— Быстрей, быстрей, а то желание уже прохоооодит! — визжал палач.
Я голосила, как паровоз.
— Дайте мне жениться, — самозабвенно голосила я. — А потом делайте с ним все, что хотите!
— Он богатый человек?! — на мгновение прекратил визжать палач.
— Очень! — ухватилась я за последнюю возможность.
— Так пусть пишет сразу и завещание! — мигом ухватил суть палач. — Я возьму тебя, дорогая, и вдовой!
Офицеры то давно разглядели и узнали графа, и посмеивались себе в дудочку от таких заявлений, но солдаты то те сразу ухватили корыстолюбие палача и потащили его вон.
— Дай ему исполнить обычай, — горланили они, — Давид несчастный! Хочешь чужую жену увести, убив мужа! Растлитель слабых умов! — тут опять все смотрели на меня. — Как тебе не стыдно соблазнять чужую жену! Дон-Жуан в фартуке!!!! Дать ему по первое число!
Надо сказать, что мне, как слабоумной и чуть тронутой, все симпатизировали, что бы я ни делала. И уносили палача.
Палач, поняв, что все потеряно, самозабвенно вырывался и горланил нам, жалобно все оборачивая голову, не в силах смириться с потерей:
— Мальчик, помни, — кричал он, — если раздумаешь жениться, мой топор всегда к твоим услугам! Я же добровольно, от всего сердца!
Еле-еле утащили его, так было жалко чужих разбитых надежд.
Только тут все вздохнули.
— Вот это напутствие жениху! — с уважением сказала мама. — Каждому бы жениху такое!
