Наследовать Ивану будет его слабый здоровьем сын, а при нем советником — Борис Годунов, очень толковый человек. И по смерти царя — сам сядет на престол, но не шибко ему повезет и пойдет все кувырком, царевич — младшенький Грозного сынок — на ножик напорется, потом несколько лет жуткой непогоды и неурожая, что вызовет лютый голод в стране, который посчитают Божьим наказанием — и появление потом Лже-Дмитриев, из которых известны хорошо только первые двое, а их куда больше насамозванничалось, и царь Василий Шуйский, тоже Рюрикович, что потом на коленях перед польским королем стоял и королевич Владислав, который вроде и царь — а не полноценный, не все формальности прошедший, но тоже Рюрикович...
Тьфу, не о том думать надо!
Надо сказать, что как-то фон Шпицберген растерялся. Черт, как же он мог лихо лопухнуться с оценкой расстояния! Нет, так-то понятно — из Москвы в Новгород он вообще впервые едет. Да еще не в купе поезда, а конно, в седле. Это, кто понимает и вовсе разные вещи!
— Плохо дело! — шепнул за его спиной физиономист Гриммельсбахер задумавшемуся начальству, прижавшись своим конем вплотную для секретности.
— С чего это решил ты? — так же шепотом спросил старший канонир. Надо заметить, что на душе у него самого кошки скребли, потому как он и так видел — их странный приятель явно свалял какого-то дурака и сейчас разволновался. И как бы даже испугался! А это уже сильно печалит, когда храбрый солдат прилюдно пугается неведомому ужасу, в то время, как до того показал себя смелым и твердым в самом кровавом сражении, где как раз испуг простителен!
При этом показалось вояке матерому, что живот ему холодит и покалывает из того места, где была припрятана монетка та, из земли серебряная, потемневшая. Да и татарин вертится как-то подозрительно и Лисовин башкой крутит тревожно.
— Ты что ли о проклятых кладах не слыхал? — так же шепотом ответил игрок.
Оставалось только хмыкнуть, потому как все клады — проклятые. Ну кто будет свои сокровища зарывать в землю и всяко ино прятать, если все благополучно и прекрасно? Да никто! Наоборот — свойственно людишкам своими богатствами щеголять и хвастать. Потому клад прячут только в случае ужасной беды и несчастья.
Когда иначе уж никак не поступишь. А расставаясь со своими деньгами люди всегда всех чертей желают тому, кто ухитрится прибрать чужое добро своими загребущими лапами. И от достойных людей не раз слыхал зольдат, что с кладами надо быть поаккуратнее. Потому как частенько на запах горя и злосчастья с упоением и визгом радости сбегаются силы, человеку враждебные изначально. А нередко и прячущий клад их призывает напрямую. Проклясть куда проще, чем потом снимать зловредность эту.
— У тебя из амулетов есть что подходящее? — спросил прохвоста канонира.
Тот вздохнул и грустно развел руками. Что-что, а такой амулетик он бы с удовольствием сам прикупил, но известно ему было — ни на удачу, ни на счастье ни на власть над подземными злыми силами нет вещественных апотропеев. Уж что-что — а это ему растолковал еще первый Мастер над парусами, да и потом не раз такое слышал.
Вот как найти клад — знал, но в общих чертах — надо взять заговоренную особенным образом рогульку от ветки ивы, пролежавшую в полночь на перекрестке дорог, и, читая соответствующие молитвы ходить с ней по местности. Как рогулька дернется — так тут и клад. Или родник, или колодец тут копать можно, рогулька одинаково реагирует, глупая деревяшка.
Даже помнится в периоды лютой нищеты и попробовал. Нашел полсотни мест, где можно — судя по слышанному — рыть колодцы, но ни одного клада не выкопал. Понятное дело — колодец надо глубоко рыть, а клады не так сильно зарывают. А он не колодцы копать ходил, потому оказалось без толку все. Хотя вроде места были на клады годные — в руинах мельницы погиб отряд лихих разбойников, как раз ограбивших до того казначея крупного торгового Дома и догнавшие их стражники ни одной монетки не нашли потом среди горелых костей. Кости игрок видел, а золота не нашлось. И на поле, где уничтожили войсковой обоз ландскнехтов — тоже валялось всякой ерунды — но ни одного клада, как ни копал. Только, надо полагать, места для колодцев, черт бы их драл!
И старший канонир ни капли б не удивился, узнав, что и сотник и тартарин сейчас так же мучаются, теряясь в догадках — почему воин не взял все монеты? Почему зарыл деньги обратно, да еще сменив кожаный кошель на кубышку из глины? И почему каждому начальнику выдал по монете, запретив их потратить? Что тут таится — добро или зло? И если Лисовин и Хассе знали, что этот здоровяк вроде как чужд чертовской силе, то парень, начальствующий над пятью лучниками, чужой им всем — нервничал всерьез. Что за хитрые ковы плетут эти кафиры? Может выкинуть монету? Или не стоит, хуже будет?
Но Павел об этой буре волнений даже и не подозревал, так был занят своими собственными переживаниями. А они как-то все сразу навалились. Этаким клубком переплетенным.
Вскоре к ним добавилось и новое.
Хассе не выдержал и подъехав поближе негромко спросил:
— Пауль, что это был за клад и к чему розданные тобой монеты?
Попаданец, который легкомысленно уже и забыл свою выходку, даже удивился. Но увидев, что востроухие сотник и татарин тоже смотрят внимательно, хоть и не близко едут, понял, почему пранкеры после своих розыгрышей дурацких так часто получают в морду!
И надо что-то срочно придумать, пока эти дремучие люди не навоображали себе всякого жуткого — ведь и прирезать могут, если решат, что на беду им колдун чертов что-то соделал. Это ему шуточка забавная получилась — а они очень всерьез настроены и смотрят так подозрительно, словно у него рога на башке отрасли. И лучше бы сейчас это по-быстрому сделать, пока они окончательно не расстроились.
Сожаление на минуту одолело, что нет Хоря и Сереги рядом. Уж эти два штукаря придумали бы историю запутанную, увлекательную и заковыристую! Особенно этот ушлый Хорь! Такого бы навертел, все бы уши развесили. И тут же мысль скукожилась, как подумал, что бы было, окажись идти в портал втроем — попал в болото он не один, а еще Хорь без задних ног и нижняя половина Сереги — он тоже массивный был, задницу у велосипеда 'перепад во времени' ссек как лазером, а уж мясо с костями...
Ну, раз он тут один, надо выкручиваться!
— Слыхали про маленький народец? — спросил он громко своих спутников.
Те переглянулись.
— Это ты про домовых речь ведешь? Или про кладников? — первым ответил сотник и перекрестился.
— Скорее про кобольдов! — возразил Хассе и тоже перекрестился.
— Кобольды только в горах, а на равнине эльфы есть и их король. В лесах живут! — возразил тонкий знаток колдовства и всего потустороннего с длинной фамилией Гриммельсбахер. Он по самоуверенности своей креститься не стал — потому как точно знал — силы тьмы под дневным солнцем силы не имеют.
На несколько минут спутники забыли про Паштета и стали увлеченно спорить друг с другом. Разве что татары в стороне остались, но судя по тому, как они переглядывались — явно было, что по-русски они разумеют, а их начальник похоже и по-немецки понимает неплохо, потому как комментировал для своих, что наемники толкуют. А Пауль наглядно понял, что мифология у московитов и немцев категорически разная. И всякая нечисть — разнится тоже. Причем категорически и совершенно!
— Так, ну в общем вы слыхали, что рядом с людьми живут Иные — влез Паша в спор с изяществом стенобитного тарана.
— Можно и так сказать... — согласился нехотя Лисовин.
— И эти Иные — не вполне люди!
— Все они нечистые! — уверенно сказал Хассе.
— Не вполне. Тот же домовой живет там же, где иконы, хотя и нехристь, но и не чертовщина меховая. Овинник, банник — тож всякое могут — и на добро и на зло. Нелюдь, да, но не нечисть...— уверенно заявил Паштет и понял, что дальше не знает что ляпнуть...
На его счастье опять все заспорили, как бывает у мужчин — особенно яростно отстаивая то, о чем сами знают плохо. Тут уже и татары влезли, да и промеж себя спор завели.
— Да, жаль я не этнограф, только б и записывать — мимолетно пролетело сожаление у Паши. Но ему-то надо было успокоить столь неосторожно растревоженное командование их маленькой группки. А всех его знаний про нечисть славянскую — тоненькая старая книжечка с иллюстрациями великолепного Билибина. Про немецкую и говорить нечего, Толкин все затмил и затоптал, потому даже вспоминать тут об армиях гномов и эльфов на лосях не стоило. Не поймут. А клад надо привязать к кому-то из этих всяких. Чтоб не слишком зловредный был персонаж. Хотя почему бы и не зловредный? Горе-злосчастье прилипчивое, к примеру. Поднял что с дороги чужое — и вместе с привязанным к нему простым заклятием 'Бери мое добро и горе — злосчастье с ним!', вполне может подойти.
Тем более как раз недавно убедился Пауль на примере своего сотрудника в том, что оно такое есть — поднял тот с тротуара чужую мобилу, а его и загребли за воровство полицейские, еле выпутался с потерями в финансах. Явно с заклятием была мобила! Из этого, нынешнего времени это отчетливо ощущалось!
Лихо одноглазое тоже бы сгодилось. Или может лучше русалки? Водяные злоехидные девки и у славян и у немцев точно были.
И даже карали мужчинок одинаково — утаскивая в воду и щекоча до смерти. Странное, однако, действие. И уж совсем нелепая смерть. Но определенно знакомая рассказчикам. Значит кого-то в реале замучили щекоткой до смерти, а видевшие так впечатлились, что приписали это водным девкам? Ведь ни один палач ни одного короля или царя таким злобным методом не карал. А утопленницы — за милую душу! Но тут подводные девки ни с какой стороны не подходят — до реки далековато, да и место людное.
Но решать надо как можно быстрее.
И Паштет, напрягши свою память стал плести заковыристую историю, на ходу придумывая подробности. Частенько приходилось прерываться — по довольно широкой дороге перли колонны телег — ну словно пародия на будущее — когда в Москву так же катили фуры нескончаемой чередой. Как понял — въезжали-то они в столицу сразу после победы и с юга, с другой стороны, откуда еще ждали татарского нашествия и боялись, дороги в тот момент были пусты а теперь после вести о разгроме орды — опять ожила столица и бесконечные возы с жратвой, всяким добром возвращавшихся беженцев, бревнами и всякое прочее для постройки — видал и кирпичи в шедшем обозе — катило широким потоком с севера. Полагал, что чертовы крестьяне должны уступать дорогу грозным воинам, но телеги не вот-то как рвались сворачивать в стороны. И потому как раз сотник со своими спутниками уступал дорогу, прижимаясь к обочине.
В такой хлопотной обстановке рассказ получался рваным и еще более путаным.
— Так вот! Жил был воин, которому не повезло. И всучил ему некий ехидный купчина товар с присловьем, которого бедолага не расслышал, ибо сказано оно было тихо и быстро: 'Бери мое добро и горе злосчастье в придачу!' Товар был хорош, а сказанное добрый молодец не услыхал. И после этого удача покинула его — тридцать три несчастья и дюжина невзгод! Все в жизни кувырком и из рук валится.
Тут Паша посторонился от тяжелогруженого воза с кирпичем, потом подолжил:
— Пошел он ночью к бабке — ведунье, которую считали соседи ведьмой, но тут сказать сложно — она то к бедолаге по-доброму отнеслась! И поколдовав и окурив страдальца дымом от всяких волшебных корешков — увидела она сидящего на плечах парня этого самого горе-злосчастье! А надо сказать, что тут передать это зловредное существо можно только что-то отдав и с присловьем — как я сказал. И никак иначе эту тварь некрещеную с плеч не спихнешь. Сделала мудрая старуха такой пасс руками — после него нелюдь не слышит, о чем при ней человеки толкуют и сказала:
— Плохи твои дела, добрый молодец! Эта нелюдь тебя со свету сживет, если от нее не избавиться. Но тут тебе значит надо кому-то горе свое передать.
— Нет, бабанька, этого я делать не буду! — ответил ей воин.
— Ну и дурак!— ляпнул по-немецки Шелленберг, как только услышал перевод от Хассе. Надо отметить, что в другой обстановке Паштет немало бы повеселился, потому как кроме троих татар, посланных в передовой дозор, да пары стрельцов с заводными лошадями караваном сзади, остальные всадники довольно плотно скучились вокруг попаданца и то, что он толковал тут же переводили — Хассе для своих, а родственник голове на колу — своим, этакий многоголосый синхронный перевод получался, прямо как на международной научной конференции. Но сейчас Фон Шпицберген не замечал комизма ситуации, не до того было. Даже толком смотреть по сторонам не выходило, да впрочем, глядеть было и не на что — все те же прогорелые пустыри и руины богатых домов да церквей.
— Помолчи! — буркнул старший канонир.
— Так вот, не согласился бедолага свалить все на кого-то другого. Гнусный такой выход ему показался, не мужской. Недостойный! И спросил он ведунью — а может есть и другой способ? Та кивнула, усмехнувшись — потому как знала, что при передаче другому человеку все равно нечисть память не теряет и потом соберет все равно свое — это как временное получается спасение. А потом вернется горе еще пуще!
— Так это шурале? — не выдержал татарин.
— Нет, шурале — это скорее простой черт или бес. Горе-злосчастье тоже нечисть, но иная — не подумав ляпнул неосторожный Паштет и понял, что зря это сделал — потому как опять на него вытаращились с удивлением и в первую голову сам невезучий татарин из невезучего рода. Да будьте вы неладны, предки — не вина Павла, что у его бабушки хранилась жестяная коробка от печенья с такой надписью и на ней выпуклая цветная картинка, как хитрый восточный человек явно обманывает простоватого черта, обычно-привычного такого, волосатого с рогами и хвостом. Бабушка на вопросы внука тогда скуповато ответила, что был такой балет — и такое печенье и да, там хитрый человек обманул черта. А шурале — как раз черт и есть.
Но тут удивились все трое обладателей заговоренных монеток, потому как не ожидали от него еще и тонкого понимания демонологии этнографической. Спохватившись, Пауль постарался быстро вернуться к рассказу.
— И сказала ему бабка-ведунья, что есть и более опасный способ, к нему редко кто прибегает, зато он верный. Воин, разумеется, навострил уши. И поведала старая знахарка, что надо, не скупясь большими расходами, стравить одного врага с другим — и нежить с нечистью сцепившись друг с другом уже про человечишку забудет точно. А так как они вечные — ну во всяком случае дольше людей живут — будет им развлечение надолго.
— Хитроумно! — воскликнул внимательно слушающий Лисовин.
— А что за расходы большие? — спросил игрок.
Павел мотнул головой, дескать потом все. И продолжил:
— Нужно, значит, ровно в полночь, при совершенной темноте, чтоб луны и в помине на небе не было — у намоленного храма отсчитать от угла восточного фундамента столько расстояния — сколь вот вы видели — и зарыть туда щедрый дар, хотя бы горсть серебра. Но не золота, а именно серебра, потому как этот металл для нечисти жгуч.
