Она посмотрела при этом на отца.
Все офицеры вокруг эшафота почему-то поежились.
— Быстрей женитесь и не подавайте дурного примера женщинам! — выругался один из них.
Но тут вдруг оказалось, что священник уже слинял.
Солдаты заругались.
— Вон он пьет, сейчас мы его искупаем, и будет как тепленький! — выругался один из них. Отец хотел пойти, но тут его отстранили, сказав, что солдаты сами этим займутся и нечего ему видеть полковые секреты...
Я свернулась на руках Вооргота — мне хотелось спать, а ему было не тяжело, а мне хотелось прижаться к нему, и было легко и приятно.
— Ты можешь мне пока рассказать стихи, раз любишь... — вспомнив про любовь, чуть сонно пробормотала я ему, засыпая от переутомления.
Отец же вспомнил свое обещание и стыдливо подошел к Воорготу.
— Вооргот, можно вас на минутку... — загадочно сказал он.
Тот удивленно поднялся, передав меня маме.
— Я понимаю, тут нет вашего отца, чтоб он мог поговорить с вами перед браком и объяснить вам, что к чему... — шепотом сказал отец, — ну вы понимаете, ну как мать невесте перед браком... ну, я могу объяснить вам, что делать с невестой... Ведь вы не знаете, что такое галочки, как я слышал...
Стоявшие вокруг Вооргота офицеры подозрительно оживились. Вооргот сначала даже не понял, что ему сказали, а когда понял, то лицо у него вытянулось. Глядя на лица солдат, подозрительно вытянувшихся вдруг в абсолютной тишине в нашу сторону, он понял, что место в истории, по крайней мере, армейской, ему уже обеспечено. Он на глазах становился живой легендой, о которой еще долго будут рассказывать.
— Но... — побурел он.
— Вы не волнуйтесь... — тихо сказал отец. — Раз вашего отца нет, чтоб он вас научил, я вам сейчас все объясню, ну как мать невесте...
— Я уже все знаю сам!!! — зло брякнул Вооргот.
Теперь уже даже никто не притворялся, что не слушает, а жадно боялись упустить хоть слово.
Вооргот зверел на глазах.
— Да знаю я всё! — не выдержал и заорал он.
— Папа, он говорил, что уже знает, он учился в Итоне... — заявила через головы всех я, забыв, что мне слышать это не положено. — Вооргот, ты прости, папá долго не был в Англии, был оторван от Родины и не в курсе, чему учат в Итоне... — церемонно извинилась перед всеми я.
Судя по лицам офицеров, и закрытых от ужаса их глаз, а особенно по виду стоявших впереди перед эшафотом воспитанников Итона, жадно дублировавших разговор, Вооргот понял, что место в истории, по крайней мере Итона, ему уже обеспечено.
— Он сказал, что знания его, полученные там, крепки, и у него была хорошая практика... — добавила я, пытаясь успокоить Вооргота.
Вооргот почувствовал, как у него вытаращиваются глаза, и как, судя по вниманию школьников, что это такое, когда ты на глазах превращаешься в живую легенду.
— Легендарный ответ! — слышала я восторженный шепот. — Это правда, что ему предложили переговорить перед свадьбой с отцом, как мать с невестой, чтобы объяснить?!?
— Но я боюсь, что он все забыл с того времени, как учился, — рассудительно добавила совсем по взрослому я, немного, правда напуганная их реакцией. — Знаю я, знаю, как они учатся...
— Я могу поговорить с мальчиком, чтобы заменить ему отца... — предложил Воорготу каждый третий из офицеров, но почему-то глаза у него вылазили.
— Ну уж нет!!! — рявкнул, подпрыгнув Вооргот.
— Ты испугался и отказываешься!?! — в ужасе растеряно спросила я. — Ты все забыл и перепутал? Я слышала, что у невест бывает предсвадебный синдром, когда они вдруг начинают бояться, сомневаться и отказываться?
Вооргот смирился, что в историю он уже вошел. Судя по оглушенному виду окружающих. И теперь надвинул на глаза воротник, лишь бы кто-нибудь его в этом виде не узнал. И что-то бормотал себе.
Но отец всегда был человеком долга. Он понял, что это нужно прежде всего мне. И к тому же он совершенно замотался с этими хлопотами.
— В общем так... — сказал он. — Галочки это...
Вооргот вскочил до потолка.
— Я давно хотел поблагодарить вас, за то, как вы воспитали дочь, — рявкнул, перебивая, он.
Отец поклонился.
— Я понимаю, вы смущаетесь, но все мы делаем что-то в первый раз. В общем так — у мужчины есть внизу... — все равно начал отец, понимая, что тот во власти ложного смущения и не может сам решиться попросить старших пояснить, и что человеку надо все равно помочь, он же потом лишь поблагодарит.
— И теперь решаю, сделать это ножом или пистолетом... — рявкнул изо всех сил Вооргот.
Отец отшатнулся.
— Но как же вы будете с моей дочерью... — растеряно сказал он. — Ваше ложное смущение приведут вас к катастрофе... Я помню, что дочь говорила, что у вас странные... гм... и китаец рассказал, что вы издаете звуки, думая, что женщинам этого...
— Хватит!!!!! — заорал Вооргот, которого подкосил вид лежащих вокруг эшафота солдат и школяров, особенно упившихся одновременным пересказом китайца индейцу той истории, которую он, будучи телохранителем, незаметно слышал, а теперь вводил в курс дела, чтобы были понятны слова отца... Образность и умение разведчика передать все в нескольких словах сделали свое дело — люди на земле стонали и корчились...
Вооргот молча отстранено сидел и смотрел в пространство, ни на что не реагируя — похоже, его всерьез занимала мысль пойти на плаху, чтобы быстрей все кончилось и никогда их больше не видеть... Тем более, что палач сверху соблазнял его, украдкой соблазнительно показывая ему петлю и махая рукой...
Увидя его злые глаза, я, не понимавшая, что я же наделала, вдруг заплакала. Никому не улыбается идти на брак со злым женихом, выбравшим тебя как затычку веревке и нимало тебя не любящего. Я чувствовала себя растерянной, убитой, брошенной.
— О Боже! — заглянув в мои залитые слезами и отчаяньем глаза, вдруг воскликнул Вооргот, мгновенно перестав видеть все остальное, схватив меня в охапку и прижав к себе. — Не бойся, я люблю тебя... — заглядывая мне в душу и мигом став как то мудрее и посерьезнев, сказал он, — и все будет хорошо, мне наплевать, что они думают... Он мигом выбросил из головы все, целуя мои глаза и высушивая мои слезы, как тогда и забывая все на свете... — Не обращай на них внимания, все будет хорошо, все это глупости, я просто дурак, моя маленькая колючая орхидея... — он укачивал меня на руках и просто топил в любви и ласке, как-то непонятно просвечивавшейся в его ставшими странными и громадными глазах.
Я подняла на него заплаканные глаза.
— Но я действительно ничего не знаю, и просила отца объяснить тебе, чтобы я услышала, я же все слышу, он бы рассказывал мне... — захлебнулась я слезами, ничего не понимая и что случилось, обиженная и расстроенная, больно ударенная его злостью, непонятным поведением. — Я тоже боюсь!
Меня крепко прижали.
— Успокойся, я дурак, я ничего не понял, — покаянно, как-то по священному серьезно сказал он, заглянув мне в глаза. — Мне и в голову не пришло. Но мы обязательно с тобой прослушаем отца... А пока не бойся и доверься мне...
Я успокоилась.
Вооргот на секунду отвлекся и пригрозил таким страшным голосом окружающим, кто еще позволит себе смех над его невестой и ее недоумениями, что все мгновенно пристыжено примолкли.
— Нечего издеваться над невинным ребенком, если сами грязны... — жестко сказал Вооргот им, так, как это умеет делать человек, прошедший тысячи боев и знающий свое достоинство. И от слова которого ясно, что он может отвернуть голову и вовсе не шутил, когда об этом сказал. Тем более эшафот и список преступлений не располагал к шуткам. А оба моих вдруг выросших телохранителя, когда я заплакала, обвели людей таким страшным взглядом, блеснувшим отражением взгляда Вооргота, что люди испуганно сжались, и, как говорили потом, уже почувствовали себя чуть-чуть мертвыми. Вооргот еще раз оглядел всех, бережно баюкая и успокаивая с полным серьезом меня, принимая все мои беды всерьез.
На него посмотрели с уважением.
Я же ничего не видела сквозь счастливые, счастливые слезы...
Глава 91.
Не знаю, сколько бы я плакала и от боли, и от обиды, и от сладости и счастья, что он меня понимает, но тут китаец напомнил, что он привел епископа. И зачем-то то этот толстяк тут надо, чтобы пошаманить над новобрачными, как понимал он.
— Двоих достал... — потирая руки, сказал он.
— Не надо, не надо меня бить, — раздался истерический голос, когда китаец прервал молчание, — я и так согласился спасти невинную душу и повенчать ее с чистой, безгрешной душой...
Это был епископ, который смотрел по сторонам в поисках спасения или новобрачных.
Тут он увидел. Вооргота. И челюсть у него отпала. Очевидно, как частый посетитель дворца, он помнил его с детства.
— Что!? Это невинный грешник!?! — истерически взвыл он.
Епископ нервно взглотнул, а потом обернулся. Ему, наверное, захотелось посмотреть на невесту. Посмотреть на чистую, невинную, детскую душу.
— Что!!?!! Это чистая безгрешная невинная душа!!!???!!!
У него началась нервная дрожь. Которую он с трудом унял.
— А родится кто? — наконец выдавил он, согласившись с сочетанием с невинным грешником и чистой безгрешной душой. — Вурдалаки?
Подозрительный вопрос замяли. Тут подъехали люди от убитых дипломатов, и, узнав, что убийцу помилуют по обычаю, из-за того, что он женится на невинной чистой девушке, устроили яростный крик.
Толпа, разжигаемая злобными криками, заволновалась.
Вооргот только крепче подхватил меня, вызывающе глядя на разъяренных людей, готовый защитить меня от всего света.
Больная, как потом сказал Вооргот, от сильных чувств и чрезмерных переживаний, я широкими напряженными распростертыми глазами смотрела на бесноватую толпу.
— Убейте обоих, преступника и маленького змееныша, ишь, как скалится!! — орал, подъюживая толпу, один из негодяев. — Бей обоих!!!
— Будем убивать? — сглотнув, отчаянно и деловито спросила я. Мой свист прорезал толпу, и человек двадцать уже оказались убиты, когда мои телохранители вдруг выросли передо мной. Они хладнокровно замерли, уже ужасно хладнокровно смотря на толпу как на "мясо" по терминологии убийцы, мысленно уже разделывая ее и прикидывая варианты, ибо те уже были лишь материалом, хоть от этого им, наверное, стало холодно.
Это страшное возникновение на мгновение вдруг создало момент тишины перед бурей.
— Стойте! — вдруг воскликнул епископ толпе, выступив вперед и заслонив нас, чтобы предотвратить кровопролитие. — Неужели вы пойдете против служителя Божьего!?
Поджигатели истерически завопили.
— Вы убьете и невинную девочку и ее родственников, которые, конечно, будут ее защищать и которую же сами вызвали своими криками про обычай, чтобы самим вызвать на себя армию, как на преступников? — холодно поинтересовался у ревнителей справедливости епископ.
— А чего она полезла? — раздался ехидный голос.
— Она по вашему обычаю и с вашего же разрешения спасала любимого человека... — холодно ответила мама в тишине.
Никто и не заметил, как установивший военный полевой алтарь епископ начал свой обряд прямо на глазах сотен тысяч людей, незаметно собравшихся на площади. Все равно возможности уйти в церковь здесь не было, ибо окружение тысяч людей было настроено довольно враждебно, и ему пришлось смириться с убогостью обстановки и спасать людей.
Во время разговора незаметно исчезнувшие и растворившиеся в толпе телохранители убили человек сорок подстрекателей, которых они давно засекли и отметили со всеми приметами еще при их внезапном появлении. Я подозреваю, что оба просто держали их всех и их расположение в уме постоянно, следя за перемещениями их всех одновременно, как специально тренированные охранники. Еще до конца обряда они были снова рядом со мной, будто так и было.
Но я этого уже не видела — все поплыло передо мной. Заглянувший мне в глаза Вооргот спросил, люблю ли я его и согласна ли я выйти за него замуж, и я, судорожно кивнув, поплыла словно на волнах.
Площадь заворожено слушала.
— Любите ли вы вашего жениха? Согласны ли вы выйти за него замуж?
Я, так и будучи у него на руках, изо всех сил ответила да, что вызвало смех, и, пожалуй, было одним из самых невероятных отступлений от обряда, не считая того, что жених так и не выпустил меня из рук... Но я была полностью счастлива!
— Любите ли вы вашу невесту и согласны ли вы взять ее в жены?
— Очень! — с чувством ответил Вооргот, что опять вызвало добрый смех.
Но епископ не принял шутки и не принял такого ответа и повторил раздельно вопрос, и муж громко и четко по военному повторил — Да! Да! — мол, и любит, и согласен, что вызвало опять добродушный смех.
Дипломат и юрист, отец проверил самолично все документы, потом это сделала мама, потом это сделала Мари, потом китаец и индеец тоже посмотрели в бумажку и даже обнюхали ее.
Одна я проявила полное отсутствие меркантильности, что заметили все, и не заинтересовалась ими. И просто глазела на них на руках Вооргота, проявив лишь детский интерес к оформлению виньеток и живую реакцию на щелканье бумаги и нарисованную кем-то собачку, свесившись с его рук чуть и являя удивительное легкомыслие к содержанию. Нетерпеливо дергая рукой и сдувая пылинку, и откровенно балуясь ею у него на руках, что он даже сделал мне замечание и попросил не мешать... Он внимательно читал, я же легкомысленно бросала на это мимолетные взгляды...
— Прочитай! — приказал Вооргот.
Но я только презрительно хмыкнула. Взяла бумагу, поднесла к носу, долго сосредоточенно сопела, сосредоточившись на первых строчках, а потом с гордым видом протянула ее отцу...
— Я уже прочитала! — торжественно заявила я.
Но никого не обманула.
— Нельзя быть такой легкомысленной, вы должны сами прочитать документ, чтоб потом не было неожиданностей! — злился епископ.
Но я его уже не слушала, закручивая локоны Вооргота, чем очень ему мешала и отвлекала, совершенно не смотря вниз.
— А что такое "рууиз"? — капризно спросила я.
— Где ты нашла выкопала такое слово? — нетерпеливо дернул плечом Вооргот.
— А вот! — свесившись, легкомысленно ткнула я пальчиком, читая слово наоборот и с другого конца. Я протянула его по буквам...
— Где? — резко переспросил Вооргот, а потом вмешался отец, и, прочитав его, выругался.
— Это описка адвоката... — зло сказал отец. — К тому же в случае бессмысленности этого слова, она меняет смысл пассажа, и позволила бы какому-то крючкотвору оспорить этот пункт твоего права на управление деньгами... — сквозь зубы сказал он. — Здесь должно быть другое слово... Простите, Вооргот, но я должен переделать тут, как вам это не неприятно...
Я еще сделала два таких же легкомысленных незначащих замечания насчет звучания слова муму, после которых отец заругался и начал тщательно и чудовищно скрупулезно и занудно изучать и просматривать каждую деталь...
Пока отец исправлял с адвокатом, у которого были очень большие глаза от имен и цифр, Вооргот поцеловал меня:
— Хоть это и неприлично, но я счастлив, что ты такая непрактичная и равнодушная к финансовым вопросам, — он подбросил меня на руках, — не то что твои меркантильные родственники...
