— Нужно, значит, ровно в полночь, при совершенной темноте, чтоб луны и в помине на небе не было — у намоленного храма отсчитать от угла восточного фундамента столько расстояния — сколь вот вы видели — и зарыть туда щедрый дар, хотя бы горсть серебра. Но не золота, а именно серебра, потому как этот металл для нечисти жгуч.

И громко в ямку, перед тем как клад присыпать — сказать: 'Кладники, дарю вам свое добро и горе-злосчастье с ним в придачу!', а потом уносить оттуда ноги как можно быстрее. Потому как кладники явятся за подарком — а он как раз у святого места зарыт и им то всем в тягость и хворость, а горе-злосчастье вынуждено остаться с добром, ему тоже от церкви беда и тут такое между ними начнется, что человеку лучше быть как можно дальше от места этой драки. И будет свара подземная вечной, потому как кладники лишаются силы у церкви близко оказавшись и клад им не утянуть, да и горе-злосчастье от той же святости слабеет и хиреет.

— Что есть кладники? — спросил заинтересованный Хассе.

— Нелюдь такая. Под землей живут, клады охраняют. На человека немного походят, но горбатые и длиннорукие, а ноги короткие и глаз у них нету. Одеваются богато, все в золоте, а людей ненавидят. Как клад закопали — так они его к себе в глубину земли утягивают, а наверх только поднимают изредка, по каким-то своим причинам, и кому повезет — тот его там застигнуть может — ответил Лисовин. И выжидательно посмотрел на рассказчика.

— Вот, воин так и поступил. Из-за горе-злосчастья был он беден — а тут как раз жалованье получил перед походом на Казань. Серебра ровно горсть. Выбрал самую темную ночь, пришел к храму и сделал, как бабка велела. А ко мне во сне явился и сказал, что за прошедшее время из-за такого соседства с намоленным местом медленно, но верно серебро одолевает нечистые ковы — три монеты стали наоборот осиянны везением и удачей и потому чтоб я их нащупал среди остальных и подарил с хорошим напутствием трем мужчинам, что сами тоже — добрые воины и царю служат верно. Чтоб монетки эти беду от них отгоняли. Ну, а дальше вы и сами видели, что было. Как он сказал — так я и поступил.

Спутники переглянулись. Вроде бы и поверили. Немец кивнул с благодарностью, Лисовин перекрестился и спасибо сказал, а татарин глубоко задумался.

Нельзя сказать, что сам Паштет осталься шибко доволен своим сказанием, уже сейчас видел логические дыры с нестыковками и в общем расскажи кто ему такое — он бы вопросов неприятных баюну назадавал, но собеседники вроде бы вполне удовлетворились и смотрели теперь без подозрительности, а вроде даже и с благодарностью и некоторым опасливым почтением.

— А мне вот ни разу такие сны не снились, чтоб клад по ним найти — грустно сказал Гриммельсбахер.

— Ну просто ты не тем занимался — сам же рассказывал, что мог бы колодцев накопать несколько дюжин — вот и польза! — поддел своего подчиненного Хассе.

— Да на кой черт, прости меня на грубом слове богородица франкфуртская, там эти колодцы? Там и деревень рядом не осталось, все погорели и людишки сбежали. Хорош бы я там был, на пустом поле роя колодцы между мертвяков... — вздохнул печально игрок.

Некоторое время ехали молча. Выбрались из горелой столицы, как-то веселее стало, пока при дороге не попались обгорелые остовы изб, уже изрядно заросшие иван-чаем и прочим пышным бурьяном.

Кони шли бодро — за время житья в Кремле отдохнули и отъелись. И под Паштетом коник браво пыхтел, уверенно передвигая в пространстве и времени попаданца. Как-то само-собой растянулись неровной вереницей, Лисовин подался в голову отряда, видно было, что он о чем-то толкует с татарином. Немцы ехали в хвосте, грелись на солнышке.

— О, Прусская курица! — вдруг радостно возопил игрок.

— Где? — удивился Паша и завертел головой, разыскивая эту птицу. Сроду таких не слыхал, потому почему-то подумал о роскошных цветастых фазанах.

— Да вон летит! — ткнул пальцем в небо Гриммельсбахер.

— Это же ворона?

— Так я и говорю — прусская курица. Пруссаки под самой своей столицей ворон ловят и солят. Их это кушанье известно — засоленные вороны. И сами жрут и продают даже! Я точно знаю! Не веришь? — и иронично глянул на попаданца.

— Не, так-то верю. Знаю, что они ворон жрали, рассказывали мне — вспомнил Пауль давнюю экскурсию на Куршскую косу.

— Надо же! — удивился 'Два слова'.

— Ну так Пауль — ученый человек, сами ж видели — на полном серьезе сказал Хассе.

— А вот скажи, камарад, как ученый человек — это правда, что ведьма не может быть больше 150 английских фунтов живого весу? — неожиданно спросил любопытный игрок.

— Почему именно столько? — удивился Хассе, ехавший с другого бока Пашиного коня. Фон Шпицберген определенно тоже поднял вопросительно брови.

— Так просто же — они же летают на метлах. А чтоб взлететь надо не перегрузить это волшебное приспособление. Ну как толстую корову не перевезешь в маленькой лодке! Вот профессора знаменитые и рассчитали — что если в бабе меньше 150 фунтов — она может быть ведьмой и летать на шабаш, а если больше — то никак! Метла не поднимет! По-моему здраво рассудили!

— Откуда они знают сколько груза метла поднимает? Это же не речная барка так просто с ходу и не проверишь — стал прикидывать Паштет. При этом поневоле перед его мысленным взором пронеслись чередой самые разные образы — от уже ставших классикой картин ведьм на метлах в полете, включая великолепный мультфильм еще того, правильного Диснея, из сборника 'Фантазия' до совсем недавних Гермионы Грейнджер с подругами и потным Гарри — и уж совсем неожиданно влезло виденное на чемпионате по хоббихорсингу — где девушки скакали на палочках с конскими головами. Палочки эти как бы изображали отсутствующих скакунов, но девки и сами скакали как кобылки. Это его самого удивило, потому как с какой стати такая ассоциация возникла?

Ну с Гермионой-то понятно, она, как ни крути — самая настоящая ведьма, да и весь этот Гриффиндор со Слизерином... А при чем тут девчонки, скачущие в старинной манере пеший по-конному? Так даже и кавалеристов в армии обучали. Причем во всех армиях. Да чего кавалеристов только вспоминать — танкисты тоже отрабатывали пеший по-танковому всякие маневры взводом и ротой и даже авиаторы вполне так делали. Знаменитый Покрышкин так своих подчиненных учил и заслуженные боевые летчики с удовольствием, словно мальчишки, изображали собой истребители. Даже, как свидетельствовали очевидцы — раскидывали руки, как крылья и губами изображали звук мотора... И на земле с них угорали те, кто наблюдал их вроде как учебную забаву, а в воздухе они жгли после этого немецких асов.

— А я видел однажды летевшую на метле ведьму! А ты, Пауль? — заявил неожиданно игрок.

— Да, тоже видел — ляпнул задумавшийся Паштет. И опять понял, что погорячился. Потому что немцы на него снова уставились тем самым особым взглядом — потому как игрок и соврать мог, чего с него взять, а вот по голосу лекаря камарады точно поняли — не врет. И опять сильно удивились.

— О чем разговор? О бабах небось? — спросил по-немецки, подъехавший незаметно Лисовин.

— О ведьмах! — в тон ему ответил Хассе.

— Значит, угадал. Потому как ведьмы — они все бабы.

— Да. Вот герр фон Шпицберген видел, как они на метлах летают! — заложил Пашу с потрохами болтливый Гриммельсбахер.

— Не летают они на метлах. Баба Яга известно — в ступе летает, пестом погоняет и помелом след заметает! — уверенно возразил сотник.

— Это у вас. У нас — летают. И Пауль видел и я — однажды тоже! — уперся игрок.

— И что ты видел?

— Голая девка с распущенными волосами на метле верхом — над деревьями свистанула, быстрее птицы!

Паштет поморщился. Опять начиналось хорошо известное по интернетным баталиям. Тем жарче спор, чем меньше знают предмет участники. Особенно когда дело касается женского полу и его разновидностей — тех же ведьм. Поди, объясни, что в кино такие полеты видал, не поймут ведь. Особенно если про мультфильмы толковать -вообще затор. Пойдет сейчас обсуждения способов пролета женщин — авиаторов Средневековья. Тем более, что в своей правоте все уверены и поди пойми — с чего это немецкие бабенки летают быстро и высоко, используя легкие летательные аппараты, а хозяйственная и степенная баба Яга использует этот самый немецкий женский одноместный аппарат не для полета, а для заметания своих следов. Хотя какие могут быть следы — ступа же тоже летит, только низенько.

А уже и голоса повысили, игрок определенно глоткой брать взялся. И тут не дело разгораться крику — до драки дело дойти может по горячности участников, тем более, что все тут в реале, и нет безопасности анонимного виртуала. Слово за слово, носом по столу.

Надо их с темы сбить!

Как нельзя более кстати попался навстречу десяток телег со всяким житейским барахлом — наверное небогатый дворянин с семьей и детьми в Москву возвращается. Возница на передней телеге с рубцами на правой половине лица весело оскалился, приветливо кивнул и спросил — точно ли татар прогнали — и получил утвердительный на то ответ, после чего радостно маханул культей правой руки.

Это немножко сбило спорщиков с темы.

А Паштет разглядел на одном из возов здоровенного зеленоглазого кота, презрительно глядевшего на весь мир, лежа на узлах с тряпьем. И заявил, точно помня, что в спорах клин клином вышибают:

— Не стоит о том говорить, что там и тут разное. Эка разница — на чем ведьмы летают. Тут за что не схватись — все иначе! Вон кот едет — у московитов просто зверь домашний, а за рубежом — тварь сатанинская, опасная.

— Так оно и есть! — согласился Шелленберг.

А Пауль к месту вспомнил про дохлую кошку, угробившую короля. Не особо угулубляясь в исторические детали, сделал короля древним германским, типа сказание старое рассказывает, далее позабавил эпосом приятелей. Выслушали, как ни странно — со вниманием, даже видно было — понравилось. Хотя когда долго едешь — любое развлечение годится.

— Война не меняется! — мудро вымолвил молчун. Хассе тихо усмехнулся и выразил пожелание, чтобы и им улыбнулось военное счастье и удалось похозяйничать во вражеском лагере, свежезахваченном.

— Недавно было! — ехидно напомнил 'Два слова' спешный грабеж порохового обоза тартар.

— И чтоб не суетясь и без присмотра чужим глазом, как серьезным людям. К слову за тот порох и орудия, что мы привезли — цезарь заплатит щедро — толковал о том мне наш начальник. Так что даже такое — не в накладе оставляет! — утешил приятелей старший канонир.

Гриммельсбахер не вмешивался в разговор, думал о чем-то, потом уверенно заявил, что кошка была проклятая и ее бросили с заговором. И это наглядно показывает — что порчу навести можно даже на королевскую особу.

— Да брось, какое там проклятие! Обычная дохлятина! Просто уронила в грязь замаранную королевскую честь! — легкомысленно возразил Пауль.

— Чушь! Я не колдун и не ведьмак, но тут даже мне понятно — с наговором на неудачу кинули кошку! И сейчас такое делают! Коты не только помогают человеку — опытные колдуны используют этих животин для наведения порчи. Они отлично передают злую волю, потому как и сами — особенно черные — близки к той силе, что называть не стоит, особенно к вечеру! Так, если тебе подбросили дохлую кошку, смотреть на нее и просто проходить мимо нельзя.

Первый, кто это увидит, должен сказать или подумать: 'Сдохла кошка, а не я и не моя семья. Порча лютая, вон пошла'. И сказать такое про себя трижды надо во славу святой Троицы. Тот, на кого порчу наводят должен сам прикрыть проклятую кошку чем-нибудь, чтоб ее не видно было, достать палку длиной не менее фута, мешок достаточного размера. Далее следует разложить мешок и палкой затолкать туда мерзкое животное, на кошку здовредную при том стараться не смотреть! Вынести в лес или на пустырь. Там собрать хворост для костра, трижды перекреститься и сказать: 'Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь' .

Затем нужно поджечь костер, подождать,чтоб разгорелся как следует и обойти его трижды с молитвой 'Отче наш' посолонь. Двигаться по кругу следует медленно, чтобы за один круг успеть один раз прочитать 'Отче наш' . Потом надо остановиться перед костром и со словами 'Откуда пришло — туда и уходи, кто сотворил — тот и забери' швырнуть в огонь мешок с мёртвой кошкой и палку, которой ее трогали.

Стоя в стороне, нужно дождаться, пока огонь догорит до конца. Подбрасывать хворост и попадать в дым этого костра тоже крайне нежелательно. Надо стараться смотреть правее пламени или вообще не смотреть. Когда все догорит, уйти не оглядываясь! Ни в коем случае не оглядываясь! Тогда все злое вернется к пославшему порчу мерзавцу обратно!

— Серьезно-то все как! — заметил фон Шпицберген.

— Но и это еще не все. В тот же день снимающий порчу человек должен заказать молебен 'О здравии всех членов моей семьи' в трех церквях. Необходимо также соблюдать строгий пост в течение 9 дней. Такие предосторожности при снятии этого заклятия обязательны, так как порча считается очень сильной. Заметь — у твоего короля никто знающий не нашелся, при том, что эта кошка в него даже попала, плотно прикоснувшись, то есть весь заряд порчи передан был полностью, как при выстреле в упор, и он ничего не предпринял. А тут либо смерть будет, либо большое несчастье в зависимости от обстоятельств. Что сам говоришь — и получилось. Неразумен был твой этот король и советники у него — как поленья деревянные. Дураки набитые!

Глава 24. Путь и новые непонятки

Страстность выступления знатока черной магии сильно удивила Паштета. Хотя он должен был признать, что и сам хорош — со своей шуточкой о проклятом кладе возбудил куда как глубинные страхи. И теперь даже чуточку сам побаивался, вспомнилось, что доводилось слышать о том, как колдунов карали их окружающие граждане. И так-то не спокойно было, больно уж вокруг всякое творилось, отчего мирная прогулка по девственному лесу сейчас вспоминалась как отдых и тихое житье — хотя тогда как раз очень хотелось встретиться с людьми, да и страхи были тоже, хотя и другие — что клещей наберет или змея в палатку влезет или медведь нагрянет. Но потом все эти страхи померкли и выцвели — как до людей добрался.

И в наемной роте спал первое время в полглаза, чутко. Видел не раз очень неприятные взгляды, на фоне даже хап-атамана он выглядел богачом, а зависть — гадкая штука. Сначала даже и боялся своих новых товарищей. Вот прямо чуял у некоторых желание прибрать его добро, а самого — приныкать поглубже в землю. И даже у капитана был такой взгляд не однажды.

Правда и опасливых взглядов хватало. Непонятное — пугает, а он так и привлекал внимание своей инакостью. Как работающий телевизор на лесной дороге. И видел пару раз, как тот же прохвост Маннергейм одергивал размечтавшегося гауптмана Геринга.

И даже понял ход мыслей проходимца, битого жизнью. Вот приперся непонятный человек. Сказал, что лекарь. И впрямь вылечил болящих, давая такие невиданные пилюли из таких чудных прозрачных оберток, каковых никто не видал в роте, а тут было сборище всех подряд и отовсюду.