— Профессор сморщился, стал сердитым:
— Я этих слов не говорил.
Лиза грешным делом наслаждалась недоумением Чеботарёва, который не только не поддержал её отчаянную одинокую борьбу за справедливый приговор, а ещё и пытался уговорить пойти против собственной совести. Она невозмутимо напомнила:
— Ну как же не говорили? Только пять минут назад агитировали его оправдать. Выходит его в ад по ошибке запихали.
Профессор замер:
— Как, по ошибке?! Этого мерзавца?!
— Ну, вероятно...
Чеботарёв убеждённо, с каменным лицом отрезал:
— Такого не может быть! Гореть ему в адском пламени, кипеть в смоляных котлах за его богопротивные дела...
В этом был весь Чеботарёв: фанатично верил в науку, с пренебрежением, как и положено настоящему учёному, относиться ко всякой "мистике", но были вещи, в которые он верил непоколебимо, железно. Например в то, что зло в итоге неизбежно будет наказано, пусть не на этом свете, так на том...
Глава 288
С каждым часом "Великий путь" приближался к границе. Елизавете не был известен план прорыва за "Вал", ведь она как бы оказалась в изгнании, чужой среди своих. Но если им всё же удастся выскочить на свободу, то следующий вопрос, который у неё возникал: какова будет дальнейшая участь подсудимого? Будет ли он освобождён из-под стражи и просто отпущен на все четыре стороны. Или каким-либо образом их застопорившийся суд всё же получит продолжение.
В принципе её устроил бы вариант передачи Путлера в руки международных следователей для подготовки большого международного процесса в Гааге. Насколько ей известно, там с далёкого 2023 года лежат подготовленные материалы для процесса над руководством РФ. И пусть европейцы сами проводят психиатрическую экспертизу ВВП, выясняют скрытые пружины его поступков. Их этические мотивы, если они были...
Сама же она, если её участие в подготовке этого процесса не потребуется, хотела бы вернуться обратно на Родину. Комфорт и безопасность никогда не были записаны в список её жизненных приоритетов... Другое дело, что её ожидает на родине. Скорей всего придётся надолго уйти с радаров. Сейчас ей трудно было представить себе, насколько велик риск уже никогда не вернуться в профессию, стать вечным "катакомбником"...
Но как тогда жить? Нужно готовиться искать что-то другое. Только что? Как быть, если вся твоя предыдущая жизнь не даёт никаких подсказок? У кого просить совета? Не у родителей же, на которых она перестала ровняться лет в пятнадцать и на которых совершенно не похожа. Неожиданная смертельно опасная слава дочери наверняка повергла их в ужас, да и мирок их от неё предельно далёк. Папа всю жизнь проработал за копейки "мастером на все руки" в районной библиотеке, от случая к случаю читая лекции по мировой философии; мама — давала частные уроки и мыла полы в более состоятельных домах. Родители всегда много работали, чтобы семья могла как-то свести концы с концами, и очень боялись неосторожным словом или поступком привлечь к себе внимание "Большого брата". Так что отец, если бы мог, наверняка посоветовать дочке дважды не искушать судьбу: сменить имя, внешность и надолго залечь на дно, затаившись в каком-ни будь "медвежьем углу". Работать кем угодно, смириться с самыми серыми обстоятельствами, лишь бы уцелеть после совершённой ошибки. А если очень повезёт — навсегда скрыться за границей...
Пока же будущее напоминало смутный силуэт на затемнённом полумраком купэ стекле. Лизе коснулась прохладной поверхности и стала водить пальцем по очертаниям отражения своего лица, шеи, плеч... А вдруг ей реально предложат использовать полученный опыт — снова выйти на публику в качестве участника большого международного процесса, причём не важно в роли кого — обвинителя, свидетеля, эксперта?.. Что ж, она готова дважды поставить варварский эксперимент над собой. Хотя, если бы три дня назад кто-нибудь сказал Лизе, что принесённые ею жертвы на алтарь правосудия и справедливости окажутся напрасными и необязательными, она бы испытала шок и задумалась о прыжке под колёса этого самого поезда... Тут было о чём подумать. Заканчивающийся фактически "ничем" процесс забрал у неё годы жизни. Изменения бросались в глаза, несмотря на полумрак. Из симпатичной ещё молодой женщины она превратилась в почти в старуху со строгой вертикальной "прокурорской" морщиной между бровей и жёсткими складками у рта...
Может, дело было ещё и в том, что вся её предыдущая жизнь долго казалась ей бестолковым метанием. Буксовало всё — и в работе, и в любви. "Личное" у неё, — ещё молодой и не уродины, -долго представляло собой какой-то "эрзац любви и секса".
Что тут скажешь? Твердить своё: "Наконец я вышла на свою тропу. Эта работа удержала меня от окончательного скатывания в депрессию, позволила перестать ощущать себя неудачницей, "чужой среди своих""? Ха, ха смешно, ведь именно так она себя сейчас и чувствовала.
С другой стороны "университеты", которые она прошла, реально дали ей бесценный опыт, который она вряд ли получила бы где-то ещё. Если перейти на армейский язык, то можно сказать, что за несколько суток ей удалось невозможное — "пройти курс молодого бойца", ускоренные офицерские курсы и почти отучиться в академии генерального штаба"! Если на первых порах её голос в полемике часто истерично срывался поднимаясь до ультразвука и происходящее порой начинало казаться её Бедламом, то сегодня до обеда она почти на равных сражалось с таким политическим тяжеловесом как Путлер. И даже начинала одерживать над ним верх... "Кажется, только теперь я по-настоящему знаю, кто я. Мои преимущества — мои слабости — все это словно варилось долгие годы на медленном огне и потихоньку выпаривалось, так что под конец в горшке осталась только моя суть, то главное, с чем я стартовала позавчера и финиширую сегодня", — убеждала себя молодая женщина.
Но ведь в самом деле, этот процесс открыл её для себя самой. Наполнил жизнь настоящим содержанием. Как ни крути, а стать главным обвинителем в 26 лет на процессе такого уровня — круто! Подсудимый — сам Владимир Путлер! И неопытная молодая дебютантка ему ничуть не уступила — с ходу дала понять, что вцепится в "дядечку" бульдожьей хваткой. И к ней очень скоро стали относиться всерьёз. Хотя поначалу она и в самом деле являла собой жалкое зрелище. Растерянный щенок, случайно выбежавший на арену. Ни в чём не уверенная — и, увы, не умеющая этого скрыть. Не понимающая, как встроиться в стилистику суда, найти правильное выражение лица и звучание голоса. Тогда многим наверное показалось, что бедняжка переоценила себя, став "сбитым лётчиком" на первых же секундах боя, что её самолёт уже горит, дымит, неумолимо кувыркается к земле и дебютантке уже не суждено нащупать собственный путь дальше.
Но она справилась. Обладая природным нежным голоском заговорила сильным уверенным тембром. Перестала опускать глаза, вспомнив себя прежнюю в статусе провинциального прокурора и офицера полиции. К счастью, её душе и телу не пришлось долго объяснять, что от них требуется. И критика с насмешками стихла.
Это всё очень приятно было теперь вспоминать: как после первых сомнений в неё поверили коллеги, как возненавидели противники, как высоко оценил её ум и волю Владлен Николаевич, какие кружащие голову профессиональные авансы она услышала...
Надо лишь продолжать верить, что ничего не закончено, впереди ещё что-то забрезжит. Что любовь в её душе не умерла вместе с Рэмом. И пусть счастье оказалось столь убийственно коротким, она никогда не перестанет чувствовать благодарность к нему за то, что открыла в себе женщину, которую, оказывается, есть за что полюбить (должно же было ей в конце концов повезти!). Из человека, который бежит от серьёзных отношений, она стала тем, кто перестал их бояться...
Впрочем, самоуговоров всё же было маловато, чтобы увидеть в зеркале снова заблестевшие глаза и приободрённую улыбку. Чтобы избавиться от тяжёлых мыслей требуется снова оказаться в деле, в "обойме", ощутить накал поединка, — таков уж её характер — от любых страхов и печалей лечиться работой, душой и телом отдаваясь делу.
Вежливый стук в дверь прозвучал словно по заказу...
Глава 289
Открыв дверь, Лиза обмерла. Перед ней стоял Путлер! Больше всего её поразило выражение его лица...на котором читалось раскаяние, что выглядело абсолютной неожиданностью.
— Я понял, что великий гений кончился... — таковы были его первые слова.
Надо было скорчить презрительную гримасу: мол, что такому лжецу могло понадобиться от неё?
А Лиза словно окаменела. Ей вдруг стало жутко оказаться с этим человеком один на один, тем более без свидетелей. Ядовитый король, по приказу которого было отравлено так много людей — что он ещё задумал?!
Загадочный посетитель торопливо стал говорить Лизе о том, что она, как никто, смогла понять его, и он хочет попросить прощение за всё, потому что знает по собственному опыту, что ожидает нераскаявшихся грешников...
— У меня не было никакой корысти приходить сюда, особенно теперь, когда меня фактически оправдали.
Лиза слушала его с нарастающим недоумением. "Я не священник и не психиатр, чтобы вас исповедовать, это им вы можете пудрить мозги, а я желаю вам возвращения в ад", — крутилось у неё в голове. О чем можно разговаривать с негодяем? Разве он недостаточно показал себя?... Но глаза визитёра были, как у побитой собаки. Лиза так растерялась, что не знала, что и ответить, лишь молча теребила в руках банное полотенце (она как раз собиралась принять душ).
— Я жил будто в пузыре и считал, что пузырь, — это и есть я. И лишь недавно, когда пузырь лопнул и всё его мутное содержимое выплеснулось наружу, до меня начало доходить, что без абсолютной власти я совсем не то, чем себя возомнил... Можете записать наш разговор в любом виде — мне больше нечего скрывать, я решил полностью разоружиться перед людьми.
В голове Елизаветы лихорадочно кружились мысли: прервать неприятный монолог, сказать что не верит ни единому его слову? А если она слышит подлинную исповедь и вместо понимания раскаявшийся грешник наткнётся на враждебную стену?
Лиза вдруг обратила внимание, что у посетителя дрожат руки. В конце концов, раз человеку так необходимо выговориться, может, следует хотя бы выслушать его... Кто бы мог подумать, что хронический лжец способен на такое! А ведь даже профессор Чеботарёв признал, что настоящую правду от Путлера не суждено услышать никому и никогда. Никому и никогда. Даже самому искушённому интервьюеру. Даже после чистилища, всё равно — в принципе, невозможно...Или...
— Знаете, в последнее время я много думал о своей прошлой жизни, — делился сокровенным Путлер. — И хочу откровенно признаться: у меня элементарно снесло крышу! Да у любого бы её снесло: когда ты ещё позавчера был никем и вдруг оказался повелителем величайшей империи... едешь в одной карете с королевой Великобритании и тебя приветствует весь Лондон, как "русского царя"! И никто не знал, что почти каждую ночь мне снился один и тот же кошмар: вдруг открывается, что на президентский пост по недосмотру пролез не тот — самозванец, мошенник, полная бездарность. Все вокруг понимают, что я жулик, и я понимаю, что меня с позором вот-вот выкинут вон...Никому не дано представить, что творилось в тот момент в моей душе! Но со временем меня переубедили что никакой ошибки нет. С годами к этому добавилось осознание того, что в отличие от постоянно меняющихся и исчезающих зарубежных президентов и премьер-министров, избираемых на выборах, я избран свыше для какого-то великого дела, поэтому я не могу просто уйти, я должен изменить весь ход истории! Наверное это было заблуждением с самого начала. Ведь мне не чуждо ничто человеческое. С возрастом мою плоть стали терзать старческие недуги, я дряхлел, глупел — никакие косметические процедуры не могли побороть старение кожи на моём лице, никакие светила медицины и знахари не могли заменить отработавшие своё клетки мозга... А главное, я чувствовал, как оставшееся время жизни словно песок утекает сквозь пальцы. Я стал невольно оглядываться на прожитые годы и это нагоняло на меня раскаяние и ужас перед предстоящей расплатой. Я запутался в себе...
Глава 290
По какой-то причине экспресс остановился посреди чистого поля, напротив сельского погоста на пригорке с покосившимися крестами и ржавыми могильными оградками между берёзок.
— Это поезд...ведь он не совсем обычный, — Путлер кивнул ей в окно, с которого была убрана защитная шторка. — Я хочу чтобы конечная станция для меня называлась "возрождение", а не "тьма".
Низко над высокими травами в сторону поблескивающей в заходящем солнце далёкой реки пролетел аист. Картины могильных крестов и продолжающейся жизни навеяла Лизе мысль: "Скоро день угаснет, что принесёт с собой новый рассвет?". А Путлер проникновенно говорил, что знает о гибели майора и искренне сожалеет об этом, ведь в сущности тот был хорошим парнем.
— Что-то я не пойму, что вам нужно?
— Просто поговорить, — кротко заверил он.
Лиза глядела на посетителя исподлобья с недоверием: "Мягко стелите...что-то в зале суда вы не так пели". Только...что-то было в его глазах...что-то там появилось прежде ей незнакомое...
— Я сам загнал себя в ловушку на проклятой Украине. Хочу, чтобы вы знали, как там дело было. Откровенно скажу — решил, что Запад снова не вмешается. Ведь в 2014 году не вмешался. А без Запада — один на один с Украиной — мне казалось, что у неё нет шанса. "Шестидневная война", лёгкая прогулка, — вот что это должно было быть. Кто-ж знал, что этот мальчишка-клоун проявит характер!.. Надеялся, что на Западе поймут, что украинцы, русские, поляки — один народ. Как там у Александра Сергеевича: "Оставьте: это спор славян между собою...". А они не захотели — объявили Гитлером. Вмешались в нашу драку всерьёз...
Он протяжно вздохнул.
Ласточкина фыркнула:
— Так вы бы напали на год раньше, пока ваш приятель Трамп был у власти в США, или помешала пандемия коронавируса?
Посетитель вдруг скинул пиджак, повернулся к ней спиной и расстегнул на себе рубашку. Лиза поморщилась: тело бывшего президента покрывали страшные багровые рубцы, там были следы от пистолетных и автоматных пуль, холодного оружия...
— Мне не надо было доверять разведке, генштабу! — как перед Богом каялся он. — Но кто же знал, что везде воры и бездари...
Начав исповедь, политику пришлось признать, что при нём сложилась практика когда на высшие должности отбирались лишь подонки и негодяи — генералы Суровейкин, Лапин, шеф "Рускосмоса" Рагозьев, сенаторы, судьи, прокуроры, главы силовых ведомств.
— Я отбирал эту сволочь и выращивал, щедро оплачивая их преданность миллиардами и золотыми звёздами. Честный, порядочный человек не мог сделать при мне карьеру, просто потому, что я считал порядочных людей бесполезными и опасными. Вот мои верные подонки меня и обманули.
— Да уж, маразм крепчал, — охотно согласилась Ласточкина. Она была разка с подсудимым и знала, что имеет полное право на это:
— "Разница между глупостью и гениальностью в том, что гениальность имеет свои пределы" — гласит старая мудрость. При вашем правлении глупость, как форма государственной политики, перешла все возможные пределы и заменила собой норму. Ваша путлеровская Дума строчила идиотские законы со скоростью пулемёта.
