Русский хан

— Какого хрена? — Ответ дали ясный и понятный.

Оказалось монголы вызвали поединщика.

— Ну вот, есть возможность разгуляться — и невзирая на протесты тестя, запрыгнул на лошадку. Посреди поля меня поджидал лихой монгольский батыр, из доспехов одна кольчуга под шелковым халатом. Сабля в ножнах — все его вооружение. Интересно, с чего он решил что лучший рубака в мире. Была непонятна его ехидная ухмылка, будто приготовил мне весьма неприятный сюрприз. Доспехов на мне не было, не собирался я лезть в битву — мое дело руководить, булгарскую стрелу в плечо уже получил. В поединок полез по одной причине — не хотел гибели своего воина, мало ли кого монголы выставят. А у меня здесь реальных противников нет. Мы сблизились до десяти шагов, не давала покоя гнусная улыбка противника. Так, пошла работа, нукер сверхмедленно сует руку за пазуху и начинает обратное движение.

— Да сколько можно ждать?

Соскочил с коня и прилег на траву. Наконец батыр вытащил большой пистолет, конечно для меня его движения растянуты во времени, а для всех остальных — ствол он выхватил мгновенно, наверное, долго тренировался. Я поднялся и одним прыжком оказался рядом с монголом — прозвучал первый выстрел. В его восприятии я сидел на коне и представлял идеальную мишень.

— Не иначе батыр спер у янкесов пистолет — нужно выяснить все о их судьбе. Пуля пролетела очень медленно, при желании я мог сбить ее саблей, да фиг с ней. Подпрыгнул и двумя ногами вышиб стрелка из седла — унесло его сердешного метров на пять, упал кульком и не шевелится. Подойдя к лежащему монголу первым делом разоружил. Перешел на обычный режим — пощупал у противника пульс — вроде жив. Похлопал воина по щекам, приводя в чувство. Из короткого допроса выяснил — да, оба янкеса умерли в конце зимы, причем своей смертью. Он входил в десятку охраны. У иноземцев, после их кончины под шумок свистнул пистолет. Стрелять его, они сами научили в свое время.

— Ладно, свободен, езжай к своим — н

о монгол запротестовал. Для него позор на всю жизнь. Хозяин-барин, вернул ему саблю. Он оценил мой жест — поклонился до земли. Рубака монгол оказался отменным, но не моего уровня. Два, три финта и его голова слетела с плеч, из основания шеи брызнула кровь и тело упало навзничь. Что удивительно, на лице нукера застыла вечная улыбка. В последний момент он был счастлив — ведь погиб в бою, с саблей в руке. По рации вызвал шестерых гвардейцев с копьями, подъехав, они уложили на них погибшего нукера и отвезли к передовой монголов. Те в благодарность застучали саблями о щиты — металлический лязг гулко раздался по всей равнине. Вернувшись на вышку, попытался определить марку трофейного пистолета — бесполезно, в моем времени такого оружия не производили, да и фиг с ним. Тесть вопросительно глянул на меня, я молча кивнул. Толгат-хан шепнул пару фраз по рации — в небо полетела стрела, оставляя дымный след. Тяжелая конница монгол пришла в движение. Задрожала земля, тяжелый гул раздался по равнине — двадцать тысяч всадников поперли на нас, стремительно сокращая расстояние. Вторая стрела пошла ввысь и мгновенно гвардейцы, развернув лошадей, отошли назад метров на пятьдесят. Остались пулеметы, с минометными расчетами за спиной. До катящейся лавы осталось четыреста метров, триста и я подал знак взмахом сабли, отдавая приказ, вести огонь на поражение. Заревели крупнокалиберные пулеметы — зрелище неописуемое. На время, все на вышке оглохли. Слабонервным здесь делать нечего, первая линия конницы успела проскакать не более десяти метров после открытия огня. Пулеметные очереди разрезали всадников пополам или отрывали конечности — от болевого шока, многие умирали в седле. После четырех залпов минометчики перенесли огонь вглубь вражеского войска. Несмотря на огромные потери монголы вал за валом накатывались на наши позиции. Побоище продолжалось, вражеские нукеры на скаку пытались из луков расстрелять пулеметные расчеты. У нас появились первые раненные и убитые. Мне показалось, что сражение длится часа два, а на самом деле всего минут сорок. Вал убитых всадников с лошадьми достиг трех метров высоты, в тылу монгол зазвучали трубы. Остатки тяжелой конницы отхлынули назад.

— Теперь наш ход.

По рации передал приказ половецким темникам — расчистить проходы. За полчаса сделали три широких прохода.

— Вперед, батыры, — и три половецких тумена, и один булгарский рванули на врага, пошла отчаянная рубка. Через минут двадцать мои гвардейцы сорвались с места, они сделали несколько залпов из карабинов и взялись за сабли. Стальным катком, наши тумены перемалывали войско монгол. Бинокли на вышке я раздал всем, страшная картина битвы разворачивалась перед нашими глазами. На что Толгат-хан, прошедший огонь и воду, и тот слегка побледнел. Над полем боя стоял неясный гул, треск карабинов и лязг железа. Один Карчи казался невозмутимым и только непроизвольное притопывание ногой выдавало его волнение. Я обратил внимание, когда наши первые тумены пошли в атаку — ноги их лошадей по самые бабки оказались в крови. В крови врага. Почти вся тяжелая конница монгол, легла перед пулеметами, но надо отдать им должное — никакой паники и никакого страха перед неизвестным и страшным оружием, они не обнаружили. Между тем застучали пулеметы с левого фланга, затрещала рация — темник Бахчи доложил об атаке неприятеля. Толгат-хан приказал стоять до последнего. В следующий миг треск карабинов заглушили очереди в тылу — все враг в кольце. Не к месту в голову лезут посторонние мысли — монголы, как и многие тюрки, во время атаки кричат урагх, а русичи — ура, кто у кого спер победный клич, неясно, но может я ошибаюсь. Признаться, я не ожидал от монгол такого сопротивления — они дрались на равных, несмотря на наши пулеметы и прочее стрелковое оружие. Вот и верь теперь некоторым писакам. Аборигены должны на колени упасть от ружейного огня и почитать за богов. Хрен им по всей морде, писакам долбанным. Вот они передо мной, рубятся с нашими воинами третий час подряд. Шум побоища постепенно стал стихать, дело шло к концу. Вверх ушла стрела, стравляя красный дымный след. Затрещали выстрелы, добивали раненых монголов, все знали приказ — в плен никого не брать. На вышку поднялся командир гвардии — Савелий Хват.

— Светлый хан, полная победа, ни один не ушел, — и вытряхнул из мешка голову Шейбани-хана.

— Карчи, сделай съемку трофея.

— Какие потери Савелий?

— У нас небольшие — человек триста, позже подсчитаю точно.

Только теперь я обратил внимание на его вид — сапоги окрашены красным цветом, синий кафтан в разводах крови.

— Ты никак ранен?

— Нет, хан, не моя то кровь

— Хорошо, Савелий, ступай, займись делами, распорядись насчет наших раненых и трофеев.

— Прости, Светлый хан, чуть не забыл, — и свистнул вниз гвардейцам. Те притащили на вышку сундучок. — Нашли в шатре Шейбани-хана, никак его казна.

— Ну, Савелий, молодец — благодарю за службу, награжу всех непременно.

— Служу России — гаркнул Хват и щелкнул каблуками.

Кстати каблуки я тоже ввел в обиход. Элементарная вещь, а отсутствовала, между тем нанося вред человеческому организму с медицинской точки зрения. Небольшой каблук необходим для правильной осанки человека — короче, для позвоночника.

В Казани я для смеха предложил Марьяше заказать у сапожника обувь с небольшими каблучками. Не успел глазом моргнуть, через месяц вся женская половина города щеголяла обувью на небольших каблуках. Женщины сходу оценили мое нововведение. Человек так устроен, к хорошему и новому привыкает быстро. Совсем недавно наши воины шарахались от каждого выстрела, а сейчас их не узнать, стреляют — любо-дорого.

Карчи закончил съемку и по сигналу видеокамеры-шмели вернулись. На поле брани шла малоприятная работа, трещали выстрелы и лязгали сабли — орду добивали, делали зачистку. По нынешним законам войны, перед главным шатром высилась гора оружия, доспехов и прочих ценностей. Нукеры отдавали хану десятую часть добычи. В казне Шейбани-хана, оказалось две тысячи золотых монет, их поделили с тестем. Темники доложили о потерях — тумен половцев и около тумена булгар. Гвардия потеряла триста сорок пять человек. Наших раненых насчитали около восьми тысяч, большинство можно было вернуть в строй. У тестя в запасе оставались два тумена ногайцев, по общему решению, сегодня они участия не принимали. По случаю победы устроили пирушку, присутствовали все темники и несколько отличившихся сотников. Людям нужно отойти от боя. Расслабиться. В конце застолья приказал темникам выделить от каждого тумена по тысяче воинов для награждения.

— Особо отличившихся — уточнил я. — Савелий, завтра построишь всех гвардейцев.

Утром в сопровождении адъютанта и сотни охраны объехал выстроившихся героев. Отличившиеся тысячи стояли впереди туменов. В мегафон сказал короткую, но емкую речь, в ответ получил троекратное ура. В заключении выдал — героев награждаю медалью "За святую Русь"

Тысячи луженых глоток рявкнули "ура", дальше пошла церемония награждения. У нас с Василием к концу сей церемонии руки отваливались. Медали я наклепал ночью, на синтезаторе, и спать хотел неимоверно. Потому, после церемонии, брякнулся в шатре не раздеваясь, только скинув сапоги.

Проснулся ближе к вечеру, умылся и пошел к нашим раненым. Врачевал часа три, выхаживал самых тяжелых — вымотался как собачонок.

Нашел Карчи, хотелось посмотреть, что он там наснимал. Когда аппаратик произвел голограмму мы с шаманом снова пережили прошедшую битву. Жуть, одним словом. Съемка велась в трех ракурсах и с живым звуком. Никакой художественный фильм, не мог передать ужасающего натурализма боевых действий, причем эффект присутствия, поражал воображение. Начало битвы, тяжелая конница в атаке, валится под пулеметным огнем, как скошенная трава, у всадника оторвало ногу, но он в горячке боя продолжает размахивать саблей, пока очередью не разрывает голову на кровавые ошметки. Мы с Карчи, затаив дыхание, наблюдали уникальный фильм, да какой там фильм — жесткую бойню, во всей неприглядной красе. Гвардеец рубится с дюжим монголом, у него разлетается сабля от удара, в руках один эфес и тут же монгол получает пулю в лоб от напарника нашего гвардейца. Когда пошли кадры зачистки, приказал Карчи стереть дальнейшую съемку. Через адъютанта собрал всех темников.

— Всех наших воинов на погребальный костер, монголов на другой. — Утром будет награждение командного состава — от каждого тумена по двадцать человек, выберете достойных. — А сейчас пойдем и простимся с павшими воинами, да, составьте списки погибших, нужно помочь семьям.

Карчи одобрительно крякнул. При нашем появлении вспыхнули два огромных костра и души павших понеслись в "край вечной охоты".

Ночью сделал двести орденов "Мужество". На следующий день ордена получили все темники, тысяцкие и некоторые сотники. Больше всего орденов получили гвардейцы. Ордена под номером один и номер два я вручил Толгат-хану и его сыну Ильясу. Через день войско отправилось обратно в Уфу.

......

Весь город встречал победителей, я искал глазами Марьяшу с сыном и зря, они ждали нас у терема тестя. Все правильно, ведь за ними увязался бы Сынок, которому в толпе могли наступить на хвост или лапу, а он такого не стерпит и запросто откусит голову неосторожному горожанину. Марьяша бросилась меня ощупывать и периодически целовать, еле оторвал ее от себя, уверяя в не причастности к битве, простоял, дескать, все время на командной вышке. Снял Ваню с Сынка, прижал к груди и неожиданно услышал:

— Папа, я тебя люблю.

Я охнул и уставился на жену, она смеясь пожала плечами, второй день как заговорил. Тут вошел тесть, Ванюшка протянул ручонки:

— Деда, деда.

Что тут началось, тесть подхватил его на руки и принялся нарезать вокруг нас круги, бессвязно выкрикивая:

— Ай, бай, весь в меня — ну и дальше в том же духе.

Кое-как угомонили разбушевавшегося Тоглат-хана. Сидя за праздничным столом малыш заявил, что он любит Сынка, маму, папу и деда.

Молодец никого не забыл.

Тигр, лежавший рядом, довольно заурчал — ведь все понимает, жаль говорить не может.

Ночью, устав от любовных ласк — Марьяша вдруг заявила:

— Ты очень изменился в последнее время.

Я удивленно глянул на жену.

— Да, да, я даже немного пугаюсь.

— Ты о чем гутаришь, ласточка моя?

Она вздохнула:

— Ты хоть обратил внимание, что стал выше ростом. — И глаза стали другими.

Не выдержав, подошел к большому зеркалу — глаза, как глаза и чего выдумывать. Вот с ростом жена права — второй костюмчик меняю, то рукава кафтана короткие и в плечах жмет, то штаны съеживаются. Сапоги пришлось заказывать на два размера больше, на все эти мелочи в текучке дел не особо обращал внимание.

— Ну и что у меня с глазами? — я повернулся к Марьяше.

Она дернула обнаженным плечиком:

— Они у тебя стали пронзительными и мудрыми, как у старых аксакалов.

— Не обращай внимания, твой муж всегда был умным. — Марьяша, завтра я с войском отъезжаю в Казань, вы с Ванюшкой останетесь здесь, твой отец будет с вами.

Жена запротестовала, но мои доводы ее убедили. Семьей я рисковать не мог, да и не хотел. Тесть на общее дело отдавал свои три тумена башкир и два ногайцев, да плюс Ильяс со своим туменом. Толгат-хан оставил себе личную тысячу нукеров охраны с двумя пулеметами.

......

На другой день наше войско выступило в поход, часть обоза с раненными и трофеями погрузили на струги. Большую часть раненых оставили в Уфе. Мы спешили, нужно прибыть в Казань до прихода монгольской орды. На повозке со мной ехал Карчи, я все домогался до него, откуда он знает про мой третий глаз. Но хитрющий шаман отбрыкивался, как мог, потом я его таки дожал — обещал ответить после главной битвы. Описывать дорогу нет смысла, скажу одно, двигались со всей мыслимой скоростью, сторожевые отряды унеслись далеко вперед. Когда показалась Казань, в целости и сохранности — камень с сердца свалился нешуточный.

Наконец мы дома, население встречало победителей криками "ура" и охапки цветов летели воинам. Радости много было с обоих сторон, хотя далеко не все осознавали важности нашей победы.

— Эх, сейчас бы бравурный победный марш, в своей будущей армии обязательно заведу полковые оркестры.

Тумены в конном строю прошли через весь город и подались в казармы военного городка. Мы с малым обозом и охраной — в терем. Темникам отдал приказ — всех воинов накормить, перемыть в бане и никаких пьянок.

Поздним вечером, после бани мы с шаманом пили ядреный квас. На огонек пожаловал Семен. Слуги шустро накрыли дастархан со всякой снедью, а также выставили кувшины с рейнским вином. Сели за стол, Семен поздравил с победой — выпили по чарке, другой. Карчи, усиленно выпячивал грудь, с новеньким орденом "Мужество", — выпили за его орден.

— Сеня, рассказывай, что у вас нового, прислали князья дружины или как?

Ответ Скуратова мало чем порадовал, но я предвидел такой исход дела.

— Владимир, ты представляешь, эти паскуды из Киева и Рязани ни одного дружинника не прислали. Вчера подошла конница — три тысячи всадников — две из Владимира и одна из Ростова.